Сторож сестре моей. Книга 2

Луиза закрыла лицо руками.

— Ах! — гортанный звук словно исходил из самого сердца. — Ах! — снова простонала она.

Бенедикт подошел к ней и обнял за поникшие плечи. С несвойственной ему нежностью он сказал:

— Ну разве не идеальный повод протянуть оливковую ветвь? Радостные новости для Наташи дают вам прекрасную возможность заключить мир, верно?

Она как будто не слышала его.

— А ее муж Петер? О нем что-нибудь известно? — в ее голосе слышалась мучительная мольба, что было ему не совсем понятно, а впрочем, сможет ли он когда-нибудь понять свою жену?

Он сказал по-прежнему мягко:

— Нет, боюсь, ничего. Никаких известий об отце ребенка, но думаю, тот факт, что ребенок, кажется, жив, обнадеживает. Кто-то же спрятал девочку в безопасном месте в момент вторжения русских. Этим человеком, скорее всего, был ее отец, но мы не должны говорить об этом Наташе. Рано вселять в нее надежду. В настоящий момент ограничимся этими прекрасными новостями.

Бенедикт сообщил Луизе, что Стивенсон будет внимательно следить за дальнейшим развитием событий в ближайшие несколько недель, в течение которых Кристину должны привезти в Прагу и поручить заботам бабушки.

— Я подумал, что ты сама захочешь рассказать Наташе, — он поцеловал жену в лоб. Ее кожа была холодной, как лед. — Из-за чего бы вы ни поссорились, наверняка все будет прощено и забыто на фоне таких счастливых известий.

— Наташа сейчас находится в Палм-Бич, учит новых сотрудников водной лечебницы и вернется только в конце недели.

— Оставляю это на твое усмотрение, — сказал Бенедикт. Он шутливо шлепнул ее по попке. — А теперь улыбнись и иди работать.

Во второй половине дня Луиза села писать коротенькое письмо Кристине по-чешски. «Я — любящая тебя тетя, которая вместе с любящим тебя дядей Бенедиктом пыталась сделать все возможное, чтобы ты вернулась к своей обожаемой бабушке…» Она взглянула из окна своего углового кабинета на захватывающую панораму Нью-Йорка. Кристине скоро исполнится шесть. Луиза знала, что мать прочтет письмо девочке от слова до слова несколько раз — если оно вообще дойдет до Праги. Не теряет ли она зря время, начиная переписку с племянницей, которую, возможно, никогда не увидит? Что-то побуждало ее продолжить начатое. Отныне она регулярно будет писать Кристине каждые несколько месяцев.

Юристы предложили Бенедикту встретиться лично с главой субкомитета по делам мелких предпринимателей, и в конце недели он улетел в Вашингтон, предполагая вернуться только на следующий день. Но так вышло, что встреча оказалась настолько бесплодной, что он резко прервал переговоры и рано вечером в пятницу уже вернулся домой на Парк-авеню.

Когда Торп принял у него пальто и зонтик, Бенедикт услышал возбужденные голоса, доносившиеся как будто со стороны лестничной площадки первого этажа. Он вопросительно взглянул на Торпа.

— Мадам принимает свою сестру, мистер Тауэрс. Она приехала примерно полчаса назад. Мадам попросила меня проводить ее в свою гостиную.

Меньше всего на свете ему хотелось присутствовать при эмоциональном объяснении между женщинами. Не было у него и настроения выслушивать все эти слезливые выражения признательности; он определенно не желал выступать в роли судьи при обсуждении проблемы «двух лагерей», которую, как он предполагал, Луиза обязательно попытается разрешить. Он переоденется, выпьет чего-нибудь крепкого, а уж потом решит, стоит ли ему вообще показываться.

Поскольку дверь его гардеробной была приоткрыта, Бенедикт, переодеваясь в домашние брюки и свитер, слышал, как Наташа прошла вслед за Луизой в их спальню, расположенную рядом. Он был потрясен, услышав Наташин голос. Ее тон был холодным, исполненным горечи. Он замер на месте, забыв, что собирался взять бутылку виски.

— А что с Петером? Где Петер?

К изумлению Бенедикта, он услышал, как Луиза так же холодно произносит:

— Петер жив. Неизвестно, где он, но он жив.

Бенедикт уже был готов присоединиться к ним и опровергнуть столь категоричный тон Луизы — той хотелось утешить Наташу, — но застыл неподвижно, буквально парализованный Наташиными словами:

— Как ты, должно быть, обрадовалась, Луиза, узнав, что мой давно пропавший муж жив, что я не свободна и не могу принадлежать никому другому…

Бенедикт услышал звон разбитого стекла, как будто что-то бросили. Когда Луиза ответила, он с трудом узнал ее голос.

— Что ты хочешь сказать, ты, неблагодарная маленькая невежда? На что ты пытаешься намекнуть?

— Ты знаешь не хуже меня, Луиза, — теперь голос Наташи звучал глухо. — Ты счастлива, что Петер жив, потому, что я не свободна для Чарльза. Ты пыталась помешать нашей любви потому, что сама любишь Чарльза. Девушки, которые давно работают в фирме, говорили мне, что ты хочешь обоих, Чарльза и его отца. Ты не хотела, чтобы Чарльз был счастлив с другой женщиной… ты берегла его для себя… ты сделала все, чтобы его брак распался, заставляя его все время уезжать…

Бенедикт услышал более чем достаточно. Он распахнул дверь спальни.

— Убирайся, маленькая потаскуха! — пророкотал он. — Убирайся и не смей больше разговаривать со своей сестрой, пока не сможешь… сможешь доказать, что вылечилась от помешательства. Ты дура, маленькая дура! — его голос дрожал, когда он начал наступать на нее. Будь его воля, он просто придушил бы ее. Она была порочна; проклятые коммунисты отравили ее душу; они с Луизой не осознавали этого, но это так — Наташе не место среди цивилизованных людей. Луиза бросилась вперед, чтобы удержать его.

Наташа попятилась к двери. Она побледнела и дрожала, но в голосе ее чувствовался вызов, когда она произнесла:

— Ты глупец, Бенедикт. Неужели ты сам не видишь, какими глазами твоя жена смотрит на твоего сына? — она выбежала из комнаты.

Рыча от ярости, он был готов снова ринуться, за ней, но Луиза прижалась спиной к двери, умоляя его:

— Пусть уходит, пусть уходит. Так будет лучше для всех нас.

Он ничего не соображал. На полу валялся разбитый флакончик духов, и его содержимое впитывалось в абиссинский ковер. Не отдавая отчета в своих действиях, медленно и осторожно он собрал осколки стекла, а затем то, что осталось от флакона. Увидев на флаконе название духов, он медленно перевел взгляд на Луизу. Это было «Открытие».