Стоунхендж

Он поймал пристальный взгляд калики. Похоже, тот спешно вспоминал, что они сказали женщине или о чем говорили при ней. Томас попытался вспомнить сам, но мысленно махнул рукой. Было так горько, что сердце заболело. Да обо всем говорили! И все эта змея знает о чаше!

Ночной Сокол что-то вспомнил, засмеялся:

— Ты сделала больше, чем ожидали. Он дал такой прочнейший обет защищать и оберегать тебя, что ни король, ни папа римский, ни сам Бог не заставили бы его нарушить! Даже сам не мог бы! Каково? Такого я еще не встречал.

Ее лиловые глаза скользнули по лицу рыцаря, тут же ушли. Ему на мог почудилось смятение, даже сочувствие.

— Это было очень умно, — продолжал он с похвалой. — Ты сумела наложить на него нерушимейшие путы!

Яра сказала — глаза долу:

— Это получилось... если это правда... случайно.

— Какие случайности в нашем великом деле? — голос ночного хищника был насмешливым, затем похолодел, стал ледяным: — Стража! Убейте этих! Обоих!

Томас ахнул. Глаза от изумления полезли на лоб.

— Меня? Как простолюдина? Даже без поединка?

Страж, широко оскалясь, вытащил из-за пояса широкий нож, вразвалку подошел к пленникам. В глазах Томаса не было страха, только безмерное удивление.

Страж схватил Томаса за грудь, приподнял. Властелин замка бросил брезгливо:

— Рыцарские поединки?.. Условности чести?.. Дурак, пришло время новой веры. И новых людей... Зарежь этого дурака, как свинью!

Страж занес нож, но в этот момент раздался холодный и злой голос женщины:

— Стой!.. Этот дурак умрет гордо и красиво. Он так и не поймет. Он умрет, считая себя победителем.

— Ну и что? — спросил Ночной Сокол неприятным голосом.

— Он будет думать, что моральная победа за ним!

— Мне все равно, что он будет думать. Но он окажется в могиле, а я буду ходить по этой земле. Режь эту англскую свинью!

— Погоди! — снова сказала женщина настойчиво, — Во имя пользы брось их в свою каменоломню. Эти два быка могут делать работу десятерых. Уже через неделю они будут совсем не такие гордые! И поймут, что настоящая победа все-таки за тобой.

Воин с зажатым в кулаке ножом смотрел то на нее, то на своего хозяина. Тот поколебался, нехотя кивнул.

— Ты мыслишь верно, но слишком эмоционально. А нам завещано Великим Основателем более простые решения...

На них надели цепи, повели, подталкивая, прочь из замка.

— Попался бы мне их Великий Основатель! — прорычал Томас яростно.

Глава 13

Калика опустил глаза, лицо его было серым, как земля, несчастным. Когда заговорил, голос прерывался, словно незримая рука сжимала горло:

— Когда дом строит один человек... он строит его таким, каким хотел. А представь себе, что яму под основание копали прадеды, камни да глыбы таскали деды, утрамбовывали, утаптывали, стены первого поверха начали возводить отцы, стены второго — сыновья... А когда дело дойдет до крыши, то будет ли она такой, какую рисовал их пращур, который начинал?

Томас подумал.

— Ну, сохранились же рисунки... На папирусе так долго не сохранишь, но если на пергаменте, да еще если эту телячью кожу хорошо выделать... и не давать писцам соскабливать...

— Даже так! Но дети всегда считают себя умнее родителей, а уж дедов вообще за людей не чтут. При всем уважении к предкам, захотят подправить, улучшить, сделать современнее... Красивше даже.

Томас сказал раздраженно:

— Так то замок! Сам хозяин на ходу что-то изменит. А это Орден. Сколько ему лет? Год-два?

Глаза калики были страдальческими.

— А если от начал... прошли не годы... а тысячи лет?

В деревянной бадье, связанных, их опустили на дно каменной впадины. Стены отвесные, как сразу отметил Томас с горечью. Невольники, изможденные, кожа да кости, едва ворочают тяжеленные глыбы, с усилием поднимают кирки. Долго здесь не выжить...

Надсмотрщик, поперек себя шире, злой и хмурый детина, развязал их, прорычал:

— Здесь мое слово — закон!.. Первое нарушение — выпорю. Второе — прикую на ночь. Третье — забью насмерть. Все ясно?

Томас угрюмо кивнул, а Олег сказал радостным голосом:

— Наконец-то!.. А я уж думал, нигде не отыщем каменоломню. От самого Иерусалима искали!.. Все лес да лес, иногда — степь...

Надсмотрщик смотрел подозрительно.

— Бывал уже?

— А как же, — ответил Олег гордо. — Я лучший откалыватель глыб. А этот бугай, что при мне, как муравей таскает их наверх! По три штуки сразу.

У надсмотрщика складки на лбу двигались, слышно было, как внутри черепа что-то скрипело. Наконец он неуверенно махнул рукой.

— Тут легче... Таскать нужно только до бадьи. Без вас подымут. И вообще вылезать не надо. Тут все ночуют.

Кивком отправил их к стене, где ломали камень трое рабов, Те встретили новых изумленными взглядами. Впервые свирепый надсмотрщик не проводил новичков ударами хлыста!

Олег привычно взялся за деревянные клинья, бадья с водой стояла поблизости. Голос калики был задумчивым:

— Не знаю, сэр Томас...

— Что еще? — спросил Томас подозрительно.

— Стоило ли уезжать от барона Оцета? Та же ломка камня... А предаваться размышлениям можно везде.

Томас подскочил, глаза были затравленными.

— Сэр калика, я простой благородный рыцарь. Твои изгаляния мне не понять. Ты сразу говори, когда шутишь, а когда мне надо сперва сесть, а потом слушать.

— Шучу? — удивился калика. — Да, здесь самое место для шуток. И шутников с плетками полно.

Весь день Томас, весь покрытый потом, несмотря на холодный день, а сверху еще и серой каменной пылью, так что был похож на человека из камня, мрачно ворочал глыбы, затаскивал их на поддоны. Те поднимали наверх, а Томас отправлялся за другой глыбой.

Он работал один там, где другие суетились по трое-четверо, и надсмотрщик посматривал одобрительно, плетью не порол, разве что перед обедом огрел пару раз, да и то лишь чтобы напомнить, что плеть — вот она, если что не так, если забудется...

Олег откалывал глыбы. Надсмотрщик и даже розмысл сразу признали за ним умение и даже чувство камня, когда по едва уловимым напряжениям

человек может сказать, как лучше колоть — вдоль или поперек, по какой жиле расщепится, а какую не заденет.