Стоящий у Солнца
Шрифт:
Когда они полетели на вертолете к стану, Инга сразу же прилипла к иллюминатору и с какой-то тоской смотрела на землю. Минут через двадцать она закричала в ухо Русинову, показывая на гору:
— Вон! Вон мой камень! Вижу! Это он!
На краю каменистой осыпи был высокий, заметный останец, чем-то напоминающий памятник Островскому возле Малого театра: будто на краю обрыва в глубокой задумчивости сидел человек и смотрел в землю. Русинов незаметно поставил точку на своем планшете, а Инга всю дорогу потом смотрела назад...
Вертолет поджидали, на площадке прыгали люди. Русинов предупредил пилотов, чтобы не выключали двигатель, так как сейчас
Иван Сергеевич заскочил в кабину, и Русинов, захлопнув дверь, показал пилотам большой палец вверх. Вертолет взмыл в небо, и было видно, как замахал руками и заметался «егерь». Конечно, он обязательно доложит своим, что Русинов с Афанасьевым вылетели куда-то без охраны, но от Службы можно было всегда отбрехаться...
По пути Русинов практически ничего не рассказывал Ивану Сергеевичу, желая поставить его перед фактом. Когда же приземлились неподалеку от «Островского» и пешком подошли к осыпи, спину Русинова вновь ознобило: на камне был знак! Причем намалеванный совсем недавно. Белая краска — автомобильная эмаль — еще свежо и ярко блестела, не побывав ни разу ни под дождем, ни под жарким солнцем.
Они на четвереньках оползали подножие останца, но камень не оставлял и не хранил следы. Русинов наковырял со щебенки под знаком капли пролитой краски для анализа и молча побрел к вертолету.
Неизвестно, кто спасал Ингу, но то, что именно этот человек оставлял таинственные знаки в горах, было несомненно.
А если так, то приходилось верить в сказки...
5
В этом году Инге Чурбановой исполнилось восемнадцать лет.
Время до августа позволяло поработать в Ныробе и забраться в долину, лежащую между реками Вишерой и Колой, где была одна из огромных «площадей» на «перекрестке Путей», чтобы затем оттуда пройти в верховья Вишеры, перевалить Уральский хребет и спуститься к заповедному камню. Залечь там, зарыться, затаиться и ждать двадцать девятое августа — день, когда должны встретиться Данила-мастер и Инга. Подглядывать за чужим свиданием было нехорошо, но если верить сказкам, то грядущая встреча сулила сенсацию космического порядка. Возле останца, меченного знаком, должны сойтись Правь и Явь, вода и пламень, бытие и небытие, правда и вымысел. Одним словом, должна была свершиться мечта.
Между тем совсем стемнело, и все машины, идущие от Соликамска, светили лишь фарами в лицо, и, как кошки ночью, все были серы. Возле поста они уважительно сбрасывали скорость, и Русинов оживлялся — не инспектор ли? Тот же подрулил лихо, по-хозяйски. Вылез из кабины, потянулся, размялся подзасиделся за рулем, далеко ездил...
Он был один, и Русинов с облегчением спрятал листок с координатами. Сейчас подойдет и извинительно скажет — ошибочка вышла, гражданин, прошу извинения... Но инспектор неторопливой походкой прибрел к отстойнику, постучал жезлом по дверце:
— Ну что, загораешь?
Русинов успел набрать в рот пищи, сказал сдавленно:
— Ужинаю...
— Это хорошо, — одобрил тот. — А что без
света?— Аккумулятор берегу, — пробурчал Русинов, однако же включил лампочку в кабине.
— Да, аккумуляторы сейчас дорогие...
Заметно было, что настроение у него изменилось — инструкции получил! — но извиняться при этом не спешил.
— Так куда же ты направляешься? — спросил он, стабильно перейдя на «ты».
— На речку раков ловить! — прожевав, засмеялся Русинов.
— Ну, раков у нас не водится, — серьезно заметил гаишник. — А вот люди в наших краях теряются.
— Какие люди?
— А вот такие, наподобие тебя, — он открыл дверцу. Русинов сидел босой.
— И много потерялось?
— За все годы считать, так много!
— Сколько за последние, допустим, двадцать лет?
— За двадцать? — Гаишник приподнял жезлом фуражку на голове, считая в уме. — А четверо!
Он врал! Или за те три года, что Русинов не приезжал сюда, потерялось еще двое...
— Ну, это мало...
— Как сказать — мало... Четверых мы только знаем, это на моей памяти, — он косил свой ленивый и внимательный глаз на внутренности кабины. — А сколько пропало, которых не знаем? Никто не считал.
— Неужто бывает, что человек пропадает, а родная милиция — ни в зуб ногой? — продолжал играть простачка Русинов. — Не порядок.
— Наведи с вами порядок, — проворчал тот. — Лезете хрен знает куда и хрен знает зачем. Будто медом намазаны горы... Вот если потеряешься и вызовут вертолет — знаешь сколько за него платить придется? Если, конечно, тебя найдут?
— Сколько?
— Машину свою продашь, так еще и должен останешься...
— Ну, если так, я лучше пропаду насовсем, — засмеялся Русинов. — Машина чужая, платить нечем...
— Вам, дуракам, все смешочки! — насторожился инспектор. — А нам по горам бегать да по тайге. Мы — не вертолеты же... Значит, так: вешай номера, забирай ключи и документы на машину.
— А права?
— А права будут на этом посту, — отчеканил инспектор. — Поедешь назад — вернут.
— Вот это у вас порядочки! — ахнул Русинов, чуя, как этот лентяй между делом вяжет его по рукам и ногам: сказал-то — всего на месяц, в отпуск! Не явись вовремя — подождут и поднимут тревогу...
— Да вот такие уж, — согласился гаишник. — А как за вами еще контроль наладить? Кто узнает, в горах человек или уехал? Тут все на глазах...
Он точно работал на Службу! И ездил советоваться к «егерю», как поступить с этим Русиновым. «Егерь» все понял и взял его в ежовые рукавицы.
— Беречь надо людей-то, — добавил гаишник. — С милиции спрашивают, вот и мы спрашиваем...
«Егерь» наверняка уже вышел на связь и доложил по команде, что бывший завлаб Института Русинов объявился в пределах региона, что снаряжен, судя по продуктам, надолго, что морочит голову отпуском и чистым воздухом. Через несколько часов «егерю» дадут рекомендации и режим наблюдения за объектом...
— А еще везде кричат — свобода личности! — заметил Русинов и босым выскочил на теплый асфальт. — Победа демократии!..
— Это еще не все, — сказал инспектор. — В Чердыни заедешь в турбюро и там зарегистрируешься. И получишь рекомендации, как вести себя в условиях горно-таежной местности и отдаленности.
— Во как! — усмехнулся Русинов: «егерь», по всей видимости, сидел в Чердыни, в этом турбюро, и пожелал познакомиться и «пощупать» его лично. Круто брали!
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — назидательно сказал гаишник.