Стою за правду и за армию

Несмотря на неудачи, турки не отступали, и все новые атаки следовали одна за другой. Ожидаемое подкрепление из Ени-Загры к нам не подходило, так как Гурко сам имел жаркое дело с отрядом Реуфа-паши у Джуранлы.

Наконец, в исходе пятого часа войска наши, совершенно обессиленные в неравной борьбе с многочисленным врагом, по приказанию начальника отряда Николая Максимилиановича стали отступать.

Около четырех тысяч русских и болгар в продолжение шести часов упорно выдерживают атаку 25-ти тысяч лучших турецких войск, испытанных на боевой практике в Черногории и Сербии и под командой такого опытного, энергичного и сурового начальника, как Сулейман-паша!.. Военная история представляет немного подобных примеров! Невольно приходится вспомнить афоризм Наполеона I, что «на войне успех зависит на три четверти от нравственного элемента и лишь на одну четверть от материальных сил». Благодаря только этому сильному нравственному элементу мы и могли бороться так упорно с юными, неопытными войсками против грозных, испытанных полчищ Сулеймана.

Отряд, значительно поредевший, стал медленно и в порядке отступать на восток, по дороге в Ени-Загру. Четыре же сотни нашего полка, будучи удалены от центра и левого фланга, принуждены были двинуться по другой дороге. Теснимые превосходными неприятельскими силами, спешенные казаки едва успели добраться до своих коней и через город начать отступление. Узкие и кривые улицы горевшего города были буквально запружены каруцами бежавших жителей, разным домашним хламом, бревнами и баррикадами, устроенными болгарами против вторжения неприятеля. Словом, хаос был страшный, особенно если прибавить к этому постоянно лопающиеся на улицах, дворах и домах снаряды и жалобно свистящие над головами пули.

С неимоверными усилиями, постоянными остановками для разбрасывания баррикад, то в одну, то в две лошади [164] выбрались мы, наконец, на северную сторону этого несчастного, разоренного города и по горной тропинке вытянулись в ущелье Малых Балкан.

Наша сотня шла в хвосте, и пули все время провожали нас, хотя, по счастливой случайности, мы лишились при этом отступлении только двух лошадей.

Мало-помалу мы скрылись, наконец, в горах от турок и вздохнули несколько свободнее. Двигаясь все время в северо-восточном направлении, то по едва заметной тропинке, то прямо через овраги и леса, мы ночью уже спустились с Малых Балкан и расположились бивуаком у правого берега Тунджи между селениями Ельгово и Эссекчи. Усталые, изнуренные, голодные и нравственно потрясенные хотя геройской, но все же неудачной защитой Эски-Загры, провели мы ночь в роскошной Долине Роз. Выбрав себе поуютнее местечко у самого берега Тунджи и разостлав на траве пальто, я улегся на ночлег под старым каштаном.

164

То есть: то по одному, то по два в ряд.

К северу едва виднелись покрытые густыми лесами грозные выси Великих Балкан, к югу – только что пройденная живописная группа Малых Балкан. И по ту, и по другую сторону этих чудных гор льются теперь целые потоки русской, болгарской и турецкой крови. Целый рой мыслей вертелся в моей голове. Несмотря на усталость, я никак не мог уснуть…

«И зачем все это? – думалось мне. – Какая польза нам от этого?.. Освободить братушек! Да хорошо, если они будут верными друзьями нашими, не забудут этих благодеяний и десяток тысяч погибших из-за них жертв!.. А если нет, если они заплатят нам черной неблагодарностью и сделаются нашими недоброжелателями, зачем тогда вся эта бесполезная бойня?..» Невольно припомнился мне чудный стих Байрона, которого я так любил, которым увлекался в дни юнкерской жизни:

О! Для того ль, скажи, мой Бог,Весь этот мир создать Ты мог,Чтоб люди гибнули со страхомИ, покорясь своей судьбе,Ложились трупами в борьбе!

«А какой чудный уголок эта Долина Роз! – продолжал я свои размышления, устремив глаза на быстро бегущие воды Тунджи. – Не чета нашему Дону с его скучными, монотонными степями! Вот бы здесь жить мирным гражданином! Привольно, легко! Здоровый климат, роскошная природа, богатство во всем… Тут на берегу выстроить бы себе домик и жить мирно, спокойно, хотя бы с той же Пембочкой!.. А что-то теперь с ней, бедной? Наверно, какой-нибудь урод-паша завладел ею и забавляется, как вещью!.. А несчастные болгары! Что-то теперь с ними делают турки в Эски-Загре?.. Не одна сотня, я думаю, будет повешена, расстреляна, замучена! А зачем это мы удрали так далеко и так поспешно?.. И где теперь остальные наши войска?» Мысли мало-помалу стали путаться, глаза закрылись, и я заснул нервным, тревожным сном…

Рано утром меня растолкал казак.

– Ваше благородие, сейчас сотни выступают!

Я вскочил, умылся в реке и уселся на коня. Командир полка приказал снова двигаться через Малые Балканы к Ени-Загре с целью присоединиться к отряду, который отступил по направлению к упомянутому городу.

Как мы ни уговаривали его направить туда только разъезд, а самим, ввиду страшного изнурения лошадей, дожидаться приказаний от генерала Гурко, Краснов был неумолим, и по отвратительной дороге мы двинулись в юго-восточном направлении к Ени-Загре… Около деревни Бузаач нам попался разъезд от 4-й сотни нашего же полка, который сообщил, что отряд Гурко стоит у деревни Калена. Спустившись с гор и изменив направление, потянулись мы по шоссе вдоль южного подножья Малых Балкан и около трех часов достигли деревни Калена, пройдя по страшной жаре до 60-ти верст.

Подходя к деревне, мы заметили нашу пехоту и артиллерию, отступавшую к северу по горной тропинке. Сотни наши остановились, и Краснов поехал вперед доложить начальнику отряда о своем прибытии. Вернувшись через несколько минут, он сообщил, что Гурко приказал нам немедленно же двигаться снова через Балканы в долину Тунджи и не задерживать пехоту. Новость эта была для нас крайне неприятна: после тяжелого и утомительного перехода люди и лошади были сильно уставшие. Всем страшно хотелось есть, и новым форсированным переходом по отвратительной горной тропинке, доступной лишь вьючным ослам и мулам, мы окончательно могли испортить наших степняков, непривычных к таким крутым подъемам и спускам, и превратиться в жалкую пехоту.

Все эти соображения мы, офицеры, высказали Краснову и просили его ходатайствовать перед Гурко хотя бы о коротком отдыхе. Разрешение последовало, и мы немного отдохнули и подкрепились.

К вечеру весь отряд благополучно спустился по убийственной горной тропинке снова в Долину Роз. Великое спасибо Сулейману, что он не тревожил нас, не преследовал и позволил нам спокойно перевалить горы с обозом и артиллерией. Вероятно, он так обрадовался своей победе над горстью русских и болгар, а также овладением Эски-Загрой, что и не подумал о том вреде, какой мог бы нанести нам при энергичном преследовании. Несомненно, мы много обязаны нашему спасению славной, хотя и тяжелой победе генерала Гурко над Реуфом-пашой при Джуранлы.

Потерпи мы здесь поражение, Сулейман, наверное, не оставил бы нас в покое! А может быть, видя тот героизм, который проявил наш маленький отряд при Эски-Загре, Сулейман просто боялся со своими сорока тысячами напасть на десять тысяч русских! Может быть, наконец, он припомнил тот исторический факт, как почти сто лет тому назад 15-тысячный русский отряд, предводимый Румянцевым-Задунайским [165] , разбил при Кагуле 100-тысячную турецкую армию!.. [166] Как бы то ни было, но мы, не тревожимые неприятелем, перевалили Малые Балканы и расположились на отдых в долине Тунджи, а Сулейман стал возводить земляные укрепления вокруг разграбленного и полусожженного города.

165

Выдающийся военный и государственный деятель генерал-фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский Петр Александрович (1725–1796) во время Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. разгромил превосходящие силы турок при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле, занял левый берег нижнего течения Дуная, а затем успешным наступлением на Шумлу вынудил Османскую империю заключить в 1774 г. выгодный для России Кучук-Кайнарджийский мир.

166

Сражение при Кагуле, состоявшееся 1 августа 1770 г., вошло в историю как одна из ключевых битв Русско-турецкой войны 1768–1774 гг., в ходе которой 32-тысячная русская армия разгромила в несколько раз превосходящее ее турецкое войско.

22 июля я был послан с десятью казаками к Эски-Загре с целью собрать сведения о неприятеле, разузнать, что поделывают турки и какие намерения у Сулеймана.

Получив надлежащие инструкции от Генерального штаба подполковника Сухомлинова, я в восьмой раз отправился в путь через Малые Балканы. В сумерках остановился я в горах, верстах в трех к северо-востоку от Эски-Загры, оставив здесь восемь казаков, с остальными двумя, без лошадей, подобрался еще ближе к городу.

Красивая, хотя и страшная картина разорения и смерти раскидывалась внизу под моими ногами. Вся окрестная местность, насколько только хватал глаз, носила в себе следы турецкого зверства, вандализма. Город, разрушенный и разграбленный, во многих местах еще горел ярче, огненные языки красиво вспыхивали над печальными развалинами болгарских жилищ… Турки, как оказалось потом, не только не тушили пожара, но, напротив, старались совершенно уничтожить все уцелевшие болгарские дома. Несколько деревень, разбросанных в широкой долине в окрестностях города, тоже пылали в огне, и густые клубы красноватого дыма высоко стояли над ними… Тихая красота природы лежала рядом с мрачной картиной человеческого истребления и бедствия!

Шум, крики и говор нескольких десятков тысяч людей, стук повозок, ржание, фырканье и топот лошадей, доносившиеся из города и окрестностей, нарушали торжественное молчание наступавшей южной ночи. Пять отдельных, больших лагерей, расположенных возле города, резко бросались в глаза благодаря ярким кострам, и по ним можно было приблизительно определить силу каждого лагеря в 7–8 тысяч человек.

Наступила прелестная, тихая и теплая ночь. Здоровый горный воздух, пропитанный ароматическим запахом ореховых деревьев, чинара, каштана и душистых трав, мелодичное журчание воды в быстрых горных потоках и эта волшебная картина пылающего города и окрестных деревень – все возбуждало нервную систему, заставляло слегка забыться и мечтать. Молча смотрел я на эти всепожирающие огненные языки, охватившие весь город, и сердце невольно болезненно сжалось за этих несчастных жителей-болгар, лишившихся теперь, вследствие нашего легкомысленного набега, своего крова, имущества, а многие и жизни… Вспомнил также я о красавице, оставшейся в этом горящем Содоме. «Бедная Пембочка! – думал я, стоя у крутого лесистого оврага, на дне которого быстро стремился куда-то маленький ручеек. – Где ты теперь и что поделываешь? Наверное, какой-нибудь черномазый паша завладел тобой, и ты, как рабыня, беспрекословно исполняешь все его дикие прихоти!.. Эх, жаль турецкого языка не знаю, а то пробрался бы в город, нарядившись в платье какого-нибудь убитого турка, увез бы красавицу из гарема и отправил пока на Дон… Ведь в старину наши предки, казаки, таким образом и добывали себе жен!.. И как это раньше мне в голову не пришло этого!»