Страдания юного Зингера

Сейчас у них там, у людей, в ихних научных кругах, переполох, наверное, — страшно представить! Остатки шерсти… тьфу ты, волос на голове рвут от бессилия и отчаянья! Еще бы: их главная надежда и опора — то есть я — сбежал.

А я ни разу не пожалел о том, что свою научную карьеру сломал. Бездомный я? Драный? Голодный? Но у меня есть главное: свобода. А это, как те же самые ученые люди говорят, осознанная необходимость. И в этом они правы. Но они — только говорить любят, говорят, говорят, и ничего более.

Не то что мы, кошачьи. Мы и поговорить складно умеем, и умом незаурядным отличаемся, и о продолжении рода своего царского не забываем…

Так что, мои дорогие слушательницы, мои милые, славные кошечки, садитесь ко мне поближе, помурлычем на славу и вволю.

Безо всяких там микрофонов.

Сон Самсона

Я вижу сны — следовательно, существую.

Почти Декарт

— А ты — неутомимый наездник, Самсон. Не знаю, как для войны, а для любви ты славно сделан. Откуда в тебе столько силы? Признайся: ты хоть когда-нибудь устаешь?

— Ты осталась довольна мной, Далила?

Женщина потянулась в истоме, изогнувшись, словно сиамская кошка.

— Хитрец! И он еще спрашивает. О такой ночи я и не мечтала!

Самсон отпил из кубка и зевнул.

— Сегодня, признаться, я почему-то устал. — Он снова зевнул, не прикрывая рта рукой, показывая крупные, словно у лошади, зубы. — Как странно…

Огромный мужчина по-детски положил под щеку ладонь.

Далила села в изголовье постели, склонилась над Самсоном и ласково погладила его по голове.

— Поспи, мой милый.

— Как странно… как хорошо… — пробормотал полусонный мужчина. — Как будто я младенец, совсем крохотный, грудной. Бессильный. Но мне не страшно: мама рядом со мной, она защитит меня.

— Спи, мой маленький, — отозвалась Далила, все так же нежно гладя Самсона по голове; и ласковый голос ее звучал, словно прохладный ручей. — Я твоя мама, я здесь. И ничего бояться не надо. Ты вырастешь и станешь сильнее всех, и никто не будет знать: в чем секрет твоей силы, сынок… А в чем секрет твоей силы?

— Секрет прост, — сказал чуть слышно мужчина, и женщина замерла, не отнимая ладони от его головы. — Как тепла и нежна твоя рука, мама!..

— Но в чем же секрет твоей силы, сынок?

Далила еще ниже склонилась над засыпающим великаном.

— Какой странный сон снится мне, мама! Словно борюсь я с огромным золотистым львом, разрываю его пасть, а он глядит на меня влюбленными глазами. Зачем я его убиваю? Почему он любит меня, мама?.. И у ног моих — белая застывшая вода…

— Спи спокойно и ни о чем не думай, сынок. Только скажи: в чем секрет твоей силы?

Голос Далилы был вкрадчив и настойчив.

— Он в волосах… А ты знаешь, мама, какая стран… — Самсон чмокнул губами и замолчал на полуслове.

Далила выпрямилась. Несколько секунд она сидела неподвижно, напряженная, как струна на кифаре. Самсон спал. Далила осторожно высвободила руку из длинных густых волос мужчины, прислушалась к его дыханию (спит!), встала. Прошлась, разминая затекшие ноги, по комнате. Взяла с низкого узкого стола нож — самый острый, какой только был в доме. Нарочно уронила его — нож с тяжким, оглушившим женщину звоном упал на пол. Далила настороженно взглянула на Самсона: не пошевелился, спит как младенец. Подняла нож.

Захватывая пряди левой рукой, несколькими точными хищными движениями правой женщина, меньше чем за минуту, отрезала волосы уснувшего Самсона.

— Ты мой. Только мой, — шептала она. — Ты силен. Но ты доверчив, как и всякий сильный человек. Доверчив и глуп. Я, слабая женщина, победила тебя. И никаким филистимлянам я тебя не отдам. Я — дрянь, но в одном ты можешь быть уверен, Самсон: я не отдам им тебя на поругание и насмешки. Спи. Крепко спи. Ты будешь только моим, Самсон, — в своем вечном сне.

Прядью срезанных волос, которую она держала в руках, Далила обвила шею своего великого любовника и что было силы затянула узел.

8 марта любого года

Где ты был, Иван?

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Из почти народной песни

Кто жил тогда в России —

тот меня поймет

Современная почти сказка

Тридцать лет и три года, день за днем — не считая армии, отпусков, гулянок и вытрезвителей, — прожил Иван Добролюбов вместе с матерью в большой комнате большой коммунальной квартиры. Дом стоял на Большом проспекте. А работал Иван, ну конечно же, на большом заводе. Правда, был он человеком маленьким, никогда ничего не просил, не требовал. Жил, как все жили, работал, как все, и считал, что всё — в порядке вещей. Нормалёк.

Но вот однажды оторвали фрезеровщика Ивана от станка и пригласили в профком.

А там сказали:

— Работаешь ты, Иван, хорошо, а живешь плохо. А мы сейчас дом новый строим. Большой. И вот посовещались мы тут с товарищами, и решили мы в этом доме квартиру тебе дать. Как ты сам смотришь на такое наше решение?

Иван ответил:

— Давайте я для начала съезжу на дом посмотрю… Да и с матерью посоветуюсь…

— Правильно, Иван, посоветуйся. У нас страна Советов, — одобрили в профкоме.

Поехал Ваня на стройку. Сначала — на метро, потом — остановки четыре на автобусе. В автобусе ему понравилось: не переполнен, почти все мужчины сидят… Приехал. Перелез через бугры и ухабы. Обошел строящийся дом со всех сторон.

Место, выбранное для стройки, ему тоже понравилось: зелени много, дышится хорошо, совсем рядом, за шоссе, — лесок, деревенька какая-то на холме.

Несколько дней ходил Иван умиротворенный. Носил в своей душе образ будущей жизни.

Наконец — пришел в профком.

— Да, — сказал кротко, — я согласный.

— А где ты был, Иван, раньше? Что думал так долго? — ласково упрекнули его. — Не шибко, видно, нуждаешься. Пока ты размышлял, мы твою квартиру уже отдали. Товарищу, которому она нужнее…