Страх и отвращение в Лас-Вегасе

— Хуйня! — завопил он. — Просто скажи им, что я хотел улететь!

Я немного поразмыслил и сказал: «Ладно. Ты прав. Наверно, это единственно возможное решение». Я поднял кассетник-радио, все еще включенное в сеть, и занес его над ванной: «Просто мне надо быть полностью уверенным в том, что я все себе уяснил. Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку в ванну, когда наступит кульминация в „Белом Кролике“, так?».

Он плюхнулся обратно в воду и расплылся в благодарной улыбке.

— Да, твою мать. Тысячу раз да. Я уже начал думать, что придется отсюда вылезти и притащить одну из этих чертовых горничных, чтобы она это сделала.

— Не беспокойся. Ты готов?

Я нажал «пуск», и «Белый Кролик» зазвучал снова. Почти сразу же адвокат начал выть и мычать… очередное быстрое восхождение на ту же самую гору, причем на этот раз он полагал, что наконец-то доберется до вершины. Его глаза были зажмурены, и только голова да колени торчали из маслянистой зеленой воды.

Пока играла песня, я отобрал из кучки толстых спелых грейпфрутов, лежавших рядом в тарелке, самый большой, весивший почти два фунта. Размахнулся, словно заправский бейсболист и, как только «Белый Кролик» достиг апогея, швырнул его этаким пушечным ядром прямо в этого мудозвона.

Мой адвокат безумно взвизгнул, заметавшись в ванне, как сожравшая мясо акула, расплескивая воду по всему полу, и отчаянно пытаясь от чего-то отмахнуться.

Я рванул из розетки шнур и поспешно выскочил вон… аппарат продолжал играть, только уже на своих безвредных вшивых батарейках… Пока я шел по комнате к своему саквояжу, слышал, как постепенно стихал бит. Едва я успел вытащить газовый баллончик «Мэйс»… как мой адвокат распахнул дверь ванной и застыл в дверном проеме. Его глаза продолжали бесцельно блуждать, но он размахивал своим ножом так, как будто твердо вознамерился что-то порезать.

— «Мэйс»! — закричал я, наставив баллончик прямо на его слезящиеся глаза. — Хочешь попробовать?

Адвокат остановился как вкопанный. «Негодяй! — прошипел он. — Ты ведь сделаешь это… Что, не так?» Я заржал, по-прежнему направляя на него баллончик. «Чего дрейфишь? Тебе понравится. Блядь, да ничто не сравнится с кайфом от „Мэйса“ — сорок пять минут на коленях с пересохшей дыхалкой, глотая воздух, как обессилевшая рыба, выброшенная прибоем на берег. Это как пить дать тебя утихомирит».

Он уставился в мою сторону, пытаясь сфокусировать свой взгляд, и пробормотал: «Ах ты, дешевка, белое отродье. Ты ведь сделаешь это, правда?».

— А почему нет? — спросил я. — Твою мать, да ведь еще минуту назад ты умолял себя угробить! А сейчас ты хочешь убить меня! И вот что я сделаю, черт возьми… Я вызову полицию!

Он обмяк.

— Легавых?

Я кивнул. «Да, выбора нет. Я не могу рискнуть отправиться спать, зная, что по моей комнате расхаживает человек в таком состоянии — обожравшись кислоты и намереваясь своим поганым ножом нарезать меня ломтями».

Мгновение адвокат грозно сверкал глазами, но потом попытался улыбнуться. «Да кто говорит, чтобы нарезать тебя ломтями? — заныл он. — Я просто хотел вырезать у тебя на лбу маленькую букву „Зет“, ничего серьезного». Он пожал плечами и отправился за сигаретами, которые лежали на телевизоре.

Я снова погрозил ему газовым баллончиком. «Убирайся в ванну. Съешь немного красных и попытайся успокоиться. Покури травы, вмажь геры — да, блин, делай все, что должен делать, только дай мне немного отдохнуть».

Адвокат развел руками и смущенно ухмыльнулся, как будто все мною сказанное четко отложилось в его голове. «Ну да, черт тебя дери, — заявил он очень искренним тоном. — Тебе действительно надо немного поспать. Тебе же завтра работать». Он печально покачал головой и побрел к ванной. «Твою мать! Какой облом…» И, махнув мне рукой, сказал на прощание: «Постарайся отдохнуть. Не позволяй мне себя будить».

Я кивнул, наблюдая, как он шаркает обратно в ванную, все еще сжимая нож; но сейчас, видимо, он держал его по инерции. Кислота сбавила в нем обороты; следующей фазой, вероятно, будет один из тех жутко напряженных кошмаров кислотного самоанализа. Около четырех часов в кататоническом отчаянии, но ничего физического, ничего опасного. Увидев, что дверь за ним закрылась, я осторожно пододвинул тяжелое округлое кресло прямо к ручке двери ванной, и положил газовый баллончик рядом с будильником.

В комнате было очень тихо. Я подошел к телевизору и включил его на пустой канал — белая рябь на максимуме децибел, прекрасная колыбельная для засыпающего человека, мощное, беспрерывное шипение, заглушающее все странное и необычное.

8. «Гении по всему миру держатся друг друга, и как только добивается признания один, за ним уже подтягивается вся орава» Арт Линклеттер

Я живу в очень тихом месте, где любой звук ночью означает, что происходит нечто из ряда вон: ты быстро просыпаешься, и начинаешь думать, что же это может быть такое?

Обычно ничего. Но иногда… трудно приспособиться к дыханию большого города, где ночь полна всевозможных звуков, и все они — достаточно привычные. Машины, гудки, шаги… невозможно расслабиться, так что глуши всю эту лажу успокаивающим шипением пустой картинки одуревшего телевизора. Заблокируй переключатель каналов, и дремли себе в удовольствие…

Игнорируй этот кошмар в ванной. Просто еще один урод, сбежавший из Поколения Любви, преследуемый неумолимым роком калека, не выдержавший давления. Мой адвокат никогда не был способен разделить точку зрения, — часто пропагандируемую завязавшими наркоманами и особенно популярную среди тех, кто условно освобожден, — что ты можешь улететь гораздо дальше без наркотиков, нежели с ними.

По правде говоря, я, даже в большей степени, не был на такое способен. Но вот однажды, — я жил неподалеку, если спуститься с холма, от доктора ___ на ___ дороге (имя убрано по настоянию адвоката издателя), бывшего кислотного гуру, позже заявившего, что он оставил химический беспредел и прыгнул гораздо дальше, к сверхъестественному сознанию. В один прекрасный день того первого поднимающегося вихря, который вскоре станет Великой Кислотной Волной Сан-Франциско, я остановился у дома Добряка Доктора, собираясь спросить его (уже в те времена он был известным наркоавторитетом), не сможет ли он удовлетворить здоровое любопытство своего соседа насчет ЛСД.

Я припарковался на дороге и неуклюже двинулся по подъездной аллее, усыпанной гравием. На полпути остановился и любезно поприветствовал его жену, работавшую в саду в соломенной шляпе с немыслимыми полями… «Хорошая сцена, — думал я, — старик внутри варит свою фантастическую наркотушенку, а в саду его женщина выращивает морковь, или что она там выращивает, напевая себе под нос во время работы какую-то мелодию, которую я не смог узнать.»

Ну да. Мурлыкая песенку... но прошло почти десять лет, прежде чем я понял, что именно нес в себе этот звук: как и Гинзберг, наглухо отъехавший в своем ОМ, он пытался замурлыкать мне мозги. В том саду оказалась не пожилая дама, а сам добрый доктор собственной персоной — и эти напевы были возмутительной попыткой помешать мне вкусить плоды его чересчур расширенного сознания.

Я сделал несколько попыток очиститься от нахлынувшего подозрения: просто сосед зашел на огонек, спросить совета доктора относительно закидывания на кишку ЛСД в своей лачуге, у подножия холма. Да, у меня, помимо прочего, имеется оружие и взрывчатка. И мне нравится стрелять, — особенно по ночам, — когда прекрасное голубое пламя вырывается из ствола со всем этим шумом… и, да, не стоит забывать о пулях. Как же без них. Здоровые толстые дуры из свинцового сплава неслись по долине со скоростью 3700 футов в секунду...