Страх и отвращение в Лас-Вегасе

— Какие-нибудь неприятности? — проревел адвокат. — Этот человек — мой клиент. Ты готов предстать перед судом?

Я схватил его за плечо и мягко поволок прочь. «Не парься, — сказал я. — Речь идет о „Черной Тени“: они не впишут этот байк».

— Минутку! — закричал он. — Что ты имеешь в виду, говоря, что они его не впишут? Ты заключил сделку с этими свиньями?

— Разумеется, нет, — ответил я, толкая его вперед к воротам. — Но ты наверняка заметил, что они все вооружены. Мы здесь единственные люди без пушек. Ты что, не слышишь всю эту пальбу?

Адвокат приостановился, прислушался, и неожиданно помчался со всех ног к машине. «Ах вы, хуесосы! — вопил он через плечо. — Мы еще вернемся!».

К тому времени как мы выехали на Шевро обратно на шоссе, он уже был в состоянии нормально разговаривать: «Господи Иисусе! Как только мы оказались среди этой банды маньяков-изуверов? Пора мотать на хуй из этого города. Эти гондоны пытались нас убить!».

5. Делая репортаж… Промелькнувшая перед глазами пресса в действии… Уродство и облом

Гонщики были готовы на рассвете. Над пустыней красиво взошло солнце. Однако гонка начиналась в девять, и нам надо было убить три долгих часа в казино, сразу за ареной: вот там-то и начались неприятности.

Бар открывался в семь. В бункере также имелась закусочная, а ля «кофе с пончиками», но у тех из нас, кто проторчал всю ночь в таких местах, как «Цирк-Цирк», не было настроения пробавляться кофе с пончиками. Мы хотели крепких напитков. Наше раздражение нарастало, принимало извращенные формы, и таких, по меньшей мере, было около двухсот, так что бар открыли рано. К половине девятого вокруг игральных столов уже толпилась масса народу. В помещении можно было вешать топор, стоял шум, гам, повсюду раздавались пьяные вопли.

Неожиданно в бар вломился костлявый, средних лет урел в майке «Харли-Дэвидсон» и заорал: «Черт подери! Какой сегодня день — суббота?».

— Больше похоже на воскресенье, — бросил кто-то.

— Ха! Вот сука, а? — воскликнул громила в «Х-Д», ни к кому конкретно не обращаясь. — Вчера вечером я бил баклуши дома на Лонг-Бич, и кто-то мне брякнул, что сегодня проводят «Минт 400». Я и говорю своей старушке: «Ну, мать, я еду».

Он захохотал.

— А она стала нести такую пургу, ну понятно ваще… Я и устроил ей выволочку, а потом вдруг смотрю: два чувака, которых я никогда раньше в жизни не видел, вытаскивают меня на тротуар и пиздят по полной программе. Господи! Да они меня в говно отделали.

Он снова засмеялся, говоря в толпу и совершенно не обращая внимания, слушают его или нет.

— Так, ебты! — продолжил он. — Потом один из них спрашивает: «Ты куда едешь?» А я и говорю: «В Лaс-Beгас, на „Минт 400“». Тут они дали мне десять баксов и подбросили до автобусной станции… — он сделал паузу. По крайней мере, я думаю, что это были они… И вот, как ни крути, я оказался здесь. И я скажу вам, мужики, эта долгая ночь была сущим адом! Семь часов на автобусе, твою мать. Но когда проснулся, уже светало, и я оказался в центре Вегаса, и на миг даже не врубился, какого хрена здесь делаю. Все, о чем я подумал, было: «О Боже, начинай снова — здорово, хуева корова — кто разведется со мной на этот раз?».

Он взял у кого-то из толпы сигарету и, глупо осклабясь, прикурил.

— Но вот тогда я, хвала Всевышнему, вспомнил! Я же приехал сюда на «Минт 400»… а это, бля, мужик, все, что мне надо было знать. И я скажу тебе: быть здесь чудно, мужик. Меня, ебты, не колышет, кто выиграет или проиграет. Просто замечательно быть сегодня здесь с вами, люди…

Никто с ним не спорил. Мы все поняли. В некоторых кругах «Минт 400» котируется гораздо, гораздо выше, чем финал чемпионата мира по бейсболу, Дерби в Кентукки и финальные Заезды в Нижнем Оуклэнде, вместе взятые. Эта гонка привлекала довольно специфическую породу зевак, и наш парень в майке «Харли» был явно одним из них.

Корреспондент из «Life» дружелюбно кивнул мне и крикнул бармену: «Сезам, откройся!»

— И не тяни резину, — зарычал я, лаская дерево стойки растопыренной, ободранной ладонью. — Почему бы и не пять стопок? Да, хули! Тащи нам десять!

— Поддерживаю! — орал человек из «Life». Он уже потерял за стойкой свою хваленую хватку, отчаянно клюя носом, но все еще продолжал говорить авторитетно и со знанием дела: «Это волшебный миг в спорте! Он может никогда больше не повториться! — тут его голос резко сорвался. — Я однажды пил „Тройную Корону“, — пробормотал он, — но она в подметки этому пойлу не годится».

Женщина с лягушачьими глазами похотливо вцепилась в его ремень. «Вставай! — умоляла она. — Пожалуйста, вставай! Ты будешь просто красавчиком, если только встанешь!» Журналист безумно загоготал. «Послушайте, мадам, — отмахнулся он. — Я, черт возьми, почти неописуемо хорош сидя на своем месте и не капая людям на мозги. У вас крыша поедет, если я встану!».

Женщина продолжала дергать его. Ей грезились его объятия, пока он два часа бухал. А теперь она делала свой ход. Мужик из «Life» не хотел дармового кусочка мандятины ни за какие золотые горы; он все глубже проваливался в свое забытье, роняя голову на колени.

Я отвернулся. Все это было слишком отвратно. А ведь мы являлись, помимо прочего, сливками национальной спортивной прессы. И собрались здесь в Лас-Вегасе для выполнения особого задания: освещения четвертой ежегодной гонки «Минт 400»… и когда попадаешь в такую заваруху, дурака валять не приходится.

Но уже сейчас — даже еще до запуска этого спектакля — налицо явные признаки того, что мы можем потерять контроль над ситуацией. В это прекрасное утро в Неваде, когда прохладное солнце взошло над пустыней, мы зависли в каком-то грязном бетонном бункере, баре и игорном доме под названием «Стрелковый Клуб Минт» в десяти милях от Вегаса… и к началу гонки все были пугающе дезорганизованы.

А снаружи какие-то невменяемые лунатики игрались со своими мотоциклами, похлопывая по фарам, заливая бензин в баки, в последнюю минуту проверяя крепления деталей (болты карбюратора, всевозможные гайки и т. д. )… и первые десять банков вырулили на старт, как только пробило девять. Момент действительно был захватывающий, и мы всей толпой вывалили из бара смотреть. Отмашка флага — и эти десять бедных вседорожников выжали сцепления, взревели и рванули с места в карьер в первом заезде… Потом под всеобщее ликование кто-то захватил лидерство («Хаскваварна-405, насколько я помню), резко взвинтил темп и исчез в облаке пыли.

— Ладно, хорошего понемножку, — сказал кто-то. — Они вернутся где-то через час. Пошли обратно в бар.

Не сейчас. Нет. Своей очереди дожидались еще около ста девяноста мотоциклов. Каждые две минуты, согласно регламенту, они по десять выдвигались на старт. Сначала было возможно наблюдать за ними с расстояния двести ярдов от стартовой линии. Но эта видимость на поверку оказалась иллюзорной. Третья по ходу десятка исчезла в пыли за сто ярдов от того места, где мы стояли, и к тому времени, как они запустили первую сотню (а ведь оставались еще сто), наша видимость сократилась до каких-то ничтожных пяти шагов. Мы могли видеть ровно столько же, сколько и стоявшие в самом хвосте зрительских рядов…