Страхи мудреца. Книга 1

— Стейпс? — переспросил я. — Но разве он не просто дворецкий?

— Ну-у… — задумчиво протянул Бредон. — Он, конечно, дворецкий. Но отнюдь не «просто дворецкий». Он довольно старинного рода, хотя никаким титулом и не владеет. Формально он не выше, чем какой-нибудь повар. Однако ему принадлежат обширные владения. У него водятся деньги. И он слуга самого маэра. Они знакомы с детства. И всем известно, что Алверон прислушивается к его мнению.

Темные глаза Бредона взглянули на меня.

— И кто бы посмел оскорбить подобного человека железным кольцом? Зайдите к нему в комнаты, и вы увидите истину: кольца в его вазочке сплошь золотые.

* * *

Вскоре после того, как мы закончили игру, Бредон извинился и ушел, сказав, что его ждет ранее назначенная встреча. По счастью, теперь у меня была лютня и мне было чем занять время. Я принялся настраивать ее, проверять лады, возиться с колком, который то и дело ослабевал. Мы с ней слишком давно не виделись, а чтобы заново привыкнуть друг к другу, требуется время.

Прошло несколько часов. Я поймал себя на том, что рассеянно наигрываю «Жалобу Яснотки», и заставил себя прекратить. Миновал полдень. Мне принесли обед, потом прибрали со стола. Я заново настроил лютню, сыграл несколько гамм. Сам того не замечая, я заиграл «Беги из города, лудильщик». И только тогда сообразил, что пытаются подсказать мне мои руки. Будь маэр жив, он бы уже вызвал меня…

Я позволил струнам умолкнуть и принялся лихорадочно соображать. Надо уходить. Немедленно. Стейпс видел, как я принес маэру лекарство. Меня могут даже обвинить в том, что я что-то подлил в пузырек, полученный от Кавдикуса.

Меня стало колотить изнутри от ужаса: я мало-помалу осознавал, что положение мое безнадежно. Я не так хорошо знаю дворец маэра, чтобы ускользнуть незамеченным. Сегодня утром, по пути в Северен-Нижний, я и то сбился с пути, и мне пришлось спрашивать дорогу.

В дверь постучали — громче обычного, настойчивей, чем мальчуган-посыльный, который приносил мне приглашение маэра. Стража! Я застыл в своем кресле. Что будет лучше: открыть дверь и во всем признаться? Или же выпрыгнуть через окно в сад и попытаться все-таки сбежать?

В дверь постучали еще раз, погромче.

— Сэр! Сэр!

Сквозь дверь голос был слышен не очень хорошо, но это не был голос стражника. Я отворил дверь и увидел мальчика с подносом, на котором лежало железное кольцо маэра и карточка.

Я взял то и другое. На карточке трясущейся рукой было нацарапано одно-единственное слово: «Бегом!»

* * *

Стейпс выглядел непривычно взъерошенным и встретил меня ледяным взглядом. Вчера он смотрел на меня так, словно хотел, чтобы я сдох и меня закопали. Теперь же его взгляд давал понять, что закопать можно и так.

Спальня маэра была щедро разукрашена цветами селаса. Их тонкий аромат почти заглушал вонь, которую они призваны были скрыть. Плюс растрепанный вид Стейпса, и мне стало ясно, что мои прогнозы насчет самой тяжелой ночи были недалеки от истины.

Алверон сидел на кровати, опираясь спиной на подушки. Выглядел он так, как и следовало ожидать: изможденным, однако уже не таким потным и терзаемым болью. На самом деле выглядел он почти как ангел. Он восседал в прямоугольнике солнечного света, кожа его слегка светилась, и растрепанные волосы сияли вокруг головы серебряным венцом.

Когда я подошел вплотную, он открыл глаза, и все благолепие развеялось. У ангелов не бывает такого пронзительного взгляда.

— Надеюсь, ваша светлость хорошо себя чувствует? — любезно осведомился я.

— Сносно, — ответил он. Но это был чисто формальный ответ, который мне ничего не сказал.

— Ну а чувствуете-то вы себя как? — спросил я уже менее светским тоном.

Он смерил меня пристальным взглядом, давая понять, что ему не нравится, когда я обращаюсь к нему так фамильярно, потом сказал:

— Старым. Старым и слабым.

Он перевел дух.

— Однако, несмотря на все это, мне лучше, чем в предыдущие несколько дней. Слабая боль, и еще я очень устал. Однако я чувствую себя… чистым. Думаю, кризис миновал.

Про прошедшую ночь я расспрашивать не стал.

— Вам заварить еще чаю?

— Да, будьте добры.

Маэр говорил ровным, вежливым тоном. Не в силах угадать его настроение, я поспешно заварил чай и протянул ему чашку.

Он пригубил чай и взглянул на меня.

— Он какой-то другой на вкус.

— В нем меньше лауданума, — объяснил я. — Слишком большая доза лауданума может повредить вашей светлости. Ваше тело впадет в зависимость от него точно так же, как прежде от офалума.

Он кивнул.

— Обратите внимание, мои пташки живы-здоровы, — заметил он как-то слишком небрежно.

Я заглянул в соседнюю комнату и увидел, что капелюшки как ни в чем не бывало порхают по своей золоченой клетке. Я похолодел, понимая, что означает это замечание. Он по-прежнему не верил, что Кавдикус пытается его отравить.

Я был слишком ошеломлен, чтобы сразу найти ответ, но через пару секунд наконец сумел выдавить:

— Их здоровье заботит меня гораздо меньше, чем ваше. Ведь вам же лучше, не так ли, ваша светлость?

— Такова уж природа моей болезни. Она накатывает приступами, потом вновь отступает.

Маэр поставил чашку. Он отпил не больше четверти.

— В конце концов она оставляет меня вовсе, и Кавдикус может месяцами болтаться в чужих краях, добывая ингредиенты для своих амулетов и зелий. Кстати, — сказал он, складывая руки на коленях, — не будете ли вы столь любезны принести от Кавдикуса мое лекарство?

— Да, конечно, ваша светлость.

Я заставил себя улыбнуться, стараясь не обращать внимания на тревогу, поднимающуюся в груди. Я прибрал беспорядок, который устроил, заваривая ему чай, и распихал свертки и кулечки с травами по карманам своего вишневого плаща.

Маэр милостиво кивнул, закрыл глаза и, похоже, снова погрузился в мирную солнечную дрему.

* * *

— О, наш начинающий историк! — воскликнул Кавдикус, жестом пригласил меня войти и указал на кресло. — Прошу прощения, я на секундочку!