Страна Эмиграция
Шрифт:
Правда аналогия с «еврейским вопросом» на этом не заканчивается — сколько белых презирают чёрных и цветных «гоев», не ставят их выше макак — «Разве вы животные, чтобы выходить замуж за неевреев!?» — помните нашу учительницу в ульпане?
«Разве вы животные…» — нет, пожалуй наши белые ортодоксы не употребляют таких слов. Смысл тот же, аргументация другая. «Они же грязные, у них нет никакого понятия о гигиене, о семье…» — короче ни о чём.
Саша Брагинский в своём интервью показал, как это делается.
… в стране…. в образовательных передачах объясняют как пользоваться зубной щеткой?..
… Здесь много народностей, самая многочисленная из которых — зулусы. Всех вместе их объединяет некая наивность что ли… Как дети. Зулусы же мне нравились тем, что у них
И вроде правда — насчёт зубной щетки, да ведь мало ли мест, где и белых людей нужно этому учить. А насчёт «зулусов», вернее зулу, Саша просто перепутал — у них, у зулу, многоженство всё еще является традицией, за что другие чёрные народности их не уважают. Да и у остальных с семейными отношениями не всё в порядке, что правда, то правда, но вместо того, чтобы бросить в них камень можно просто принять как данность, что мы очень разные.
Они громко разговаривают, почти кричат — такая уж у них культурная аксиома, говорить нужно так, чтобы все знали, что говорящие не шушукаются у них за спиной.
У зулу мужчин много жен, а что делать если мужиков не хватает. Они же — воины, кого-то убили, а кто ещё живой и свой народ защищает, тому о бабах думать некогда, так великий Шака завещал.
Они все грязные, от них пахнет — ну, во-первых не от всех, а во-вторых если живёшь в «сквотер-кэмпе», то-есть в хижине из картонных ящиков без коммунальных удобств и без водопровода… Думаю от самого белого критика запахло бы не хуже, вернее не лучше.
Они червяков и глину едят, мы белые так не делаем. А если засуха, неурожай, а аргентинское мясо или американский маис не привозят — может быть и червяки в пищу пойдут… Ну и так далее…
Не первый, не второй сорт, а просто мы — разные, совсем разные продукты. Продукты цивилизации и дети природы.
Ну теперь можем отправиться дальше. Куда? Да вот, посмотрите — не хотите ли прогуляться по этой улице. Что в ней особенного? Чем она может быть интересна, кроме того, что она такая прямая и такая загруженная транспортом?
Для нас с женой эта улица — ещё один большой кусок нашей эмиграционной жизни. По ней осенью 1992 я провожал Ирину на первое её «медицинское» интервью, в Милпарк госпиталь. Мы шли пешком — машина тогда только планировалась, мы были совсем другие — моложе, да и дорога была совсем другая — по одной стороне стояли в ряд частные особняки за высокими заборами, доживающие свои последние дни (через два года на их месте построили огромный «office park») и отделенные от проезжей части неширокой полосой газона с редкими деревьями.
Через несколько лет, по пути на работу, я проезжал эту, изменяющуюся на глазах улицу почти каждый день — мой тогдашний «принципал», то-есть директор школы, где я и сейчас работаю, подвозил меня — «безмашинного» или, как говорят, «давал мне лифт» и через эту улицу пролегал его обычный маршрут.
Однажды, разглядывая из окна машины от нечего делать проходящих по тротуару прохожих, я обратил внимание на быстро шагающего во встречном направлении высокого плотного мужчину. Привлёк он моё внимание тем, что был удивительно похож на одного из героев фильма о похождениях Джеймса Бонда, помните мордастого японца или китайца, убийцу-охранника в фильме «Goldfinger»? Само по себе это было любопытно, но и только. Самое интересное, что начиная с этого момента, мы стали встречать его каждый день. Перестраивалась улица, частные дома вытеснили здания офисов, строилась новая транспортная развязка, а он всё также сосредоточенно шагал к одной ему ведомой цели. Я думаю, что он работал где-то в этом районе и этим объясняется пунктуальность наших встреч.
Потом сняли нашего директора, потом было много разного, но как-то, лет через пять я в первый раз воспользовался «лифтом» моего коллеги, одного из наших учителей. Он тоже жил неподалеку от меня, мы выезжали из его дома в то же
время, ехали по тому же маршруту. И в первый же день на изменившейся до неузнаваемости улице, я увидел «Goldfinger'а», так я назвал его.Он заметно постарел (я тоже не помолодел), но всё так же, деловой походкой шагал по тротуару.
С тех пор, каждый раз, по пятницам, когда наша единственная машина была в распоряжении Иры и на работу я ехал с коллегой, я высматривал его среди прохожих. Он стал моим талисманом — встречу его и всё в школе будет в порядке, дети не будут слишком агрессивны, с начальством избегу трений…
Но однажды, проезжая по талисманной улице я его не встретил. Еще раз, еще день, но больше он так и не появился.
Может быть он сменил работу, может быть купил машину — и конечно ничего особенно плохого не случалось в школе, но что-то ушло, ещё раз продемонстрировав, что всё проходяще.
А теперь, заканчивая нашу прогулку заглянем в Yeoville, но это уже другой рассказ.
Глава 23
Yeoville или Потерянный рай
Этот небольшой район был когда-то действительно райским уголком. Не «седьмым небом», где-то пониже и не для всех конечно — на всех райских угодий не напасёшься, но для еврейского населения Йоганнесбурга и для молодёжи лучше места вряд ли можно было найти.
Как дотошный антрополог по одной косточке воссоздаёт скелет первобытного чудовища, так и мы поселившись там в 1992 году, уже на закате апартеида, и прожив два года в Yeoville и около него, по кусочкам воссоздали как могли его славное прошлое.
Собственно говоря, этногеографическому понятию Yeoville соответствуют три смежных района — сам Yeoville, Bellevue и Bellevue East, но даже люди живущие где нибудь на восточной границе Bellevue, утверждали, что живут именно в Yeoville, так велика была слава этого района. С запада на восток Yeoville пересекает центральная улица, которая без видимых причин вдруг меняет своё имя и вместо Raleigh становиться Rockey. Именно улица Rockey создавала славу району, особенно в молодежной среде. Как говорила тогда, моя подросток-дочь про себя и её друзей: «We belong to Rockey street generation». Эта неширокая и недлинная улица, застроенная странными домами по висячим переходам и балконам которых можно было передвигаться так же хорошо, как и по самой улице, а на крышах некоторых были устроены клубы (не «Культуры и Отдыха» конечно, просто — молодежные Clubs) самых разных направлений, стала по настоящему «культовым» местом.
В домах жили художники и музыканты, по улицам прогуливались странные, причудливо одетые и ещё такие редкие тогда трансвеститы, а в небольшом театрике поблизости месяц за месяцем представляли запрещенное некогда «Rocky Horror Picture Show». В остальном же Yeoville мало чем отличался от других «спальных» районов.
Одна сторона Raleigh-Rockey застроена была в основном многоквартирными жилыми зданиями, другая — частными домами.
Это был район для людей со средним достатком, а таких, даже в еврейской комьюнити, большинство.
В Yeoville было приятно жить — улочки тихие, тенистые, многоквартирные дома комфортабельные, чистые, рассчитанные на спокойную тихую жизнь, частные дома, пусть небольшие, но уютные, садики маленькие, но ухоженные, весьма располагающие к тихой беседе в летний «шабатный» вечер.
Три или четыре синагоги, все в пешеходной доступности, кошерная булочная, она же кафе под самоговорящем названием «Тель Авив», видеотека, где очаровательная старушка, осколок и потомок эмиграции начала века, предлагала нам фильмы на тему «Холокоста», публичный бассейн — тогда еще чистый, садики, скверики, кафе и ресторанчики на любой вкус, магазинчики, в том числе два букинистических, где можно было найти странный подбор книг на русском языке (помню однажды на русской полке я нашёл стоящие рядом учебник по гидродинамике для ВУЗов, письма Николая II Александре Федоровне, парижское издание и книгу, название забылось, о славных делах первопереселенцев в Биробиджан, издания конца 30-х годов) — всё как будто было создано для приятной жизни в этом замечательном месте.