Страна Изобилия

И все-таки “Солхимволокно” ухитрилось натворить дел. На позапрошлой неделе, если верить лежащему перед ним отчету, на вершине холма рядом с фабрикой, где должно было начаться строительство, была оставлена на ночь тяжелая машина для перемещения грунта. Среди ночи полетело сцепление. Махина покатилась вниз по холму, набирая скорость, подпрыгивая на пнях, и к тому времени, когда достигла подножия, приобрела момент силы, как у груши для сноса зданий в полном размахе. Она проехала насквозь через тонкую кирпичную стену прядильно-вытяжного цеха номер 2 “Солхимволокна” и врезалась в сложную машину для вытягивания свежего вискозного волокна, поступающего из прядильной ванны с раствором серной кислоты. Поскольку в тот момент линия работала, из-за столкновения много кислоты разлилось, и рабочим не сразу удалось разобрать поломанное оборудование. Тут стало ясно, что в результате удара и разлития вытяжная машина пострадала так сильно, что даже самым искусным умельцам ее не починить. Фабричный инженер-механик представил список разбитых и поврежденных деталей. Инспекторы из совнархоза подтвердили, что станок действительно следует списать. Местная милиция, расследовавшая происшествие с помощью того же инженера с “Солхимволокна”, обнаружила, что тормоза и сцепление бульдозера были оставлены в должном состоянии. Виной всему был дефект в гидравлической системе.

Трудности на уровне предприятия должны были, по идее, решаться в совнархозе, и стадия, на которой о них еще можно было торговаться, в этом году давно завершилась. Однако совнархоз повел себя совершенно правильно, передав эту проблему наверх. Налицо была угроза серьезного срыва графика.

Без вытяжной машины вся линия номер 2 в Соловце вышла из строя. Фабрика внезапно лишилась половины производственной мощности — причем той половины, которая производила кордную ткань, а не той, что выдавала вискозное волокно для одежды. Без кордной ткани, поставляемой “Солхимволокном”, баланс по кордной ткани съедет, возникнет дефицит поставок; это может оказать лавинный эффект на производство покрышек; это, в свою очередь, может вызвать спад в производстве машин, грузовиков и автобусов — и так далее, и так далее, исходная нехватка будет перепрыгивать с изделия на изделие, из папки в папку, распространяясь по этой комнате, а значит — по народному хозяйству, разветвляясь и умножаясь, создавая хаос. Многие стратегические изделия сами шли на производство других стратегических изделий, так что большое изменение в поставках одного могло, теоретически говоря, разойтись кругами, не затухая, возможно, даже усиливаясь, по частям плана, полностью удаленным от исходной точки, и породить во всех балансах, через которые пройдет, неувязки, которые сами по себе потребуют дальнейших поправок, также способных нарушить общую картину. Теоретически — Максиму Максимовичу приходилось видеть математические доказательства — понадобилось бы пересмотреть все балансы минимум шесть раз, максимум тринадцать раз, чтобы они снова пришли в соответствие друг с другом, и если все 373 изделия связаны равномерным образом, то каждая итерация потребовала бы 373x373, или 139 129 отдельных вычислений. Ученые — будущие реформаторы народного хозяйства много об этом кричали. Это лежало в основе забавного предсказания Эмиля Шайдуллина о том, что к 1980 году над балансированием плана придется работать не покладая рук всему населению.

Но вот тут-то, думал Максим Максимович, реформаторы и проявили свою наивность. Они совершенно не понимают, в чем задача плановика, — а она в том, чтобы поправки в случае срывов вносить небольшие, но предпринимать активные шаги, чтобы ограничить их воздействие. Искусство плановика состояло в том, чтобы отвести в сторону рябь изменений расходящуюся по балансам, в таком направлении, чтобы она затухла с минимальными последствиями, за минимальное количество шагов. Госплан не вносил поправки к плану, повторно пересматривая все 373 баланса, — ничего подобного. Не собирался он и выискивать последствия нехватки кордной ткани, кротко просматривая баланс за балансом. Он срежет прогрессирующую недостачу до того, как она успеет серьезно повлиять на производство покрышек, не говоря уж о том, чтобы дойти до баланса по автомобилям. Кордную ткань можно изготовлять не только из вискозы, и срочные заказы на заменители помогут частично закрыть брешь. Остальное он заполнит, увеличив в последний момент план по кордной ткани для всех остальных производителей вискозы. Они будут стонать и мучиться, но, вероятно, сумеют покрыть большую часть дополнительной выработки, а он подсластит им пилюлю, проявив щедрость с вискозным сырьем, которое, на его счастье, достаточно широко распространено; а еще, наверное, подкинет денег по какой-нибудь подходящей статье, чтобы скомпенсировать премии за выполнение плана, которые эти предприятия наверняка потеряют. Увы, результатом подобных шагов всегда становилось ужесточение плана на одно-два деления больше, чем задумывалось. Его придется чуточку изменить (по всем пунктам — остальные коллеги занимались тем же, чем он), довести до такого состояния, при котором его цели станут едва-едва достижимыми. Таким образом, план станет более уязвим в неудачных ситуациях — в случае, если что- то еще пойдет не так, лавина поправок вызовет новые заторы. Однако альтернативой была математическая страна чудес, такая непонятная.

Но сначала ему нужно было разобраться в том, насколько велика будет недостача кордной ткани. Это, разумеется, зависит от того, как долго предстоит простаивать линии номер 2 в Соловце, — а это, в свою очередь, очень сильно зависит от того, как он, Максим Максимович, решит поступить. Опять-таки проблема отнюдь не математическая. Ему прислали цифры, однако его задача состояла в том, чтобы с их помощью рассмотреть человеческую ситуацию, за ними стоящую. Что происходит в Соловце? Авария заставила его инстинктивно насторожиться. Он подсчитал, сколько неудач потребовалось, чтобы она произошла. Бульдозер оставлен именно в том месте; неисправная гидравлика; дорога вниз по холму, где нет деревьев; въезд через стену как раз там, где стоит станок; разлитие кислоты. Пять отдельных маловероятных событий, все выстроились одно за другим. Очень удобно. В прежние времена за такое головы бы сняли, принципиально. Назвали бы саботажем, просто чтобы закрыть дело. Органы безопасности быстренько раскрыли бы заговор вредителей, злоумышленников, решивших украсть у народа принадлежащую ему по праву вискозу. Но теперь курс был взят на то, чтобы не усугублять последствия аварии, не терять из-за нее квалифицированных рабочих. В конце концов аварии случаются. Возражать, что событие маловероятно, не годится — ведь природа вероятности в том, что маловероятные вещи происходят все время. И потом, его подозрениям противостояло одно важное обстоятельство: он не понимал, хоть убей, каковы могли быть мотивы для того, чтобы сознательно пойти на такое. Риск огромен, даже в наши дни. Надо было дойти до отчаяния. Какая-нибудь личная вражда, недовольный индивидуум? Трудно поверить в то, что они сумели так хорошо замести следы. Руководство? Трудно понять, какие могли быть основания для отчаяния у руководства “Солхимволокна”. Он положил перед собой соответствующую страницу. Кое-какие первоначальные трудности с линией по выпуску кордной ткани в прошлом году, в результате состав продукции несколько отличается от предписанного в плане, общие показатели хорошие, но слишком много обычной пряжи. Однако в этом году уверенный прогресс: производство кордной ткани превысило план на 2 % в первом квартале, на 3 % во втором квартале, все превосходно, перевыполнение плана, тут же посыпались премии. По своей воле таким рисковать не станешь.

Мохов вздохнул. Мегера с волосами, выкрашенными в цвет засохшей крови, улыбнулась ему. Он грациозно оттолкнулся от стола, и его кресло на колесиках отлетело назад, через всю комнату к ряду шкафов, где хранились балансы по 133 видам станков. Вытяжная машина, которую запросило “Солхимволокно” взамен, немедленно заручившись поддержкой от совнархоза, сама по себе была изделием стратегическим. Он перебрал бумажки в ящике и нашел его: машина непрерывного действия ПНШ-180-14С для вытягивания вискозы, производится исключительно в Свердловске одним из отделений “Уралмаша”, гиганта машиностроительной индустрии. Недавнее техническое усовершенствование. Папка была тонкая, откуда следовало, что этот баланс вообще почти не меняли. Его это не удивило. Когда производитель всего один, а спрос определяется производительностью вновь открытых вискозных фабрик, больших колебаний в заявках на ПНШ-180-14С быть не могло, разве что произойдет что- то вроде этого случая. Но если внести изменения сейчас, все может пойти гораздо хуже. Вытяжная машина для вискозы — не какой-нибудь аккуратный предмет размером с токарный станок, три метра на два. Это металлический дикобраз шириной с вестибюль метро. Уже на одно изготовление уйдет ощутимое количество ресурсов, да и большие капитальные затраты тоже, если на то пошло. Он вытащил папку и снова поехал по полу, отталкиваясь блестящими черными туфлями, словно веслами.

Ага, вот: общее производство составляет всего семнадцать машин на весь СССР, и никаких пересмотров к первоначальному балансу не прикреплено. По сравнению с некоторыми балансами лежащая перед ним страница была воплощением простоты. Слева, в графе “ресурсы”, стояло: производство — 17, импорт — нуль, запасы поставщиков — нуль. Справа, под заголовком “поставки”, были перечислены заводы, получающие оборудование, сгруппированные по своим совнархозам. Поставки на экспорт — нуль, на запасы поставщиков — нуль, на специальный резервный фонд Совмина — нуль. Нуль, нуль, нуль. Четко вписанные карандашом слова и цифры в смазанных графах бланка; завизировано отделом, внизу — инициалы сотрудника. Максим Максимович задумался. Если добавить еще единицу к производству, одним этим шагом он обречет данное отделение “Уралмаша” на то, чтобы выжать эквивалент шестипроцентного увеличения объема в придачу к уже установленному росту на следующий год. В результате их производственный процесс наверняка пострадает, годовой график собьется. Однако другой вариант — потерять один из уже заказанных семнадцати приборов, а с ним немалую долю долгосрочного роста производства вискозы, необходимого ему, чтобы добиться выполнения семилетнего плана. К 1965 году ему следовало довести производство химволокна до 400 тысяч тонн в год.

Лучше бы уж сломалась линия номер 1 “Солхимволокна”. Конечно, производители одежды ждали производимой ей обычной пряжи, но по сравнению с заводами покрышек они обладали явно более низким приоритетом — ведь за ними, в одном-единственном шаге, стоял потребитель, а потребитель был конечным пунктом системы, а следовательно — естественным стоком для дефицита. Потребители вискозу просто носили, и больше ничего. За ними в этой цепочке никто не стоял, поэтому никаких последствий причиненные им неудобства иметь не могли, никаких балансов рассматривать больше не требовалось. Потребителю можно было причинять неудобства безнаказанно.

Он еще раз оттолкнулся, поехал боком обратно к центральному столу. Мегера дала ему чистый бланк, только что с ротапринта, и он расписался в получении. Потом он поплыл назад, туда, где были разложены бумаги, и занес свой карандаш. Он решил, что заставит “Солхимволокно” поломать голову над работой, то есть немного урежет им поставки угля, соли и серы. Неудачи могут проистекать из неосторожности это не следует поощрять. Напоминание о дисциплине плана не повредит. Но свою ПНШ-180-14С они, как и все предприятия, которые ее ожидают, получат. “Уралмаш” можно утешить как-нибудь по-другому. В графе рядом со словом “производство” на левой половине новой страницы он твердой рукой поставил “18”. Вот так; это — бюджет, в котором неприятности распределены между всеми, и распределены более или менее равномерно, раз уж в бюджете не обойтись без неприятностей.

Максим Максимович Мохов был человеком очень добрым.

2. Дилемма заключенного. 1963 год

Когда поезд, идущий из Соловца, миновал лес, свет начинал меркнуть, снег несся мимо окон голубоватыми полосами. Там, на московской равнине, вразнобой поднимались стены заводов, сначала несколько, потом все больше и больше — словно помощник фокусника дал себе волю и принялся строить промышленные предприятия, и все не мог остановиться: то коксовый завод, то ректификационная колонна, то редукционные механизмы, то растворители, тракторы и винтовки, токарные станки и обкладки конденсаторов, сталь и медь, цинк и цемент, та-та, та- та-та-та. Заклинание, отменяющее приказ, не было произнесено, пока те же самые виды не растянулись, повторяясь, вдоль всей железной дороги: те же сгрудившиеся темные силуэты труб, те же ребристые очертания крыш, те же зарешеченные окна, те же ответвления путей с ржавыми вагонами, те же здания с квартирами рабочих, с мечущимся между ними снегом, густым и мягким, стирающим развороченную грязь и лед, из которых торчит множество труб, опор, столбов, стержней арматуры, на которых навалено множество мешков, поддонов, бочек, тюков. Снег метался между ними, поезд несся дальше. Архипов задернул шторы и обернулся к купе.

— Ну что, — сказал он, шлепнув себя по коленям, — еще выпьем?

Были вытащены бутылки, кусок слезящейся ветчины, за вернутой в газету, и колбаса, которую резали перочинным ножом. Архипов, Косой и Митренко — все они с удовольствием принимали на грудь в покалывающем жаре мягкого вагона. Митренко, Архипов и Косой — трое здоровых мужиков, крепко сколоченных, все в приподнятом настроении. Техпромфинплан лежал в портфеле Архипова, наверху, на багажной полке, и они направлялись к злачным местам, в ежегодный загул. Жены Митренко и Косого дали своим мужьям списки покупок, подробные планы кампаний, призывавшие к налетам на ГУМ, Гастроном номер 1 и “Моду”. Супруга Архипова была для подобных наказов слишком гордая, а может, слишком рассеянная; однако он уже решил, что, когда они будут садиться в поезд, чтобы ехать домой, он будет тащить вверх по ступенькам подарок — новенькую, по последнему слову техники, радиолу и кучу пластинок к ней. Может, они и сами себя чем-нибудь побалуют, когда кончатся заседания и рукопожатия. Поздно вечером в баре “Украины” можно встретить покладистых девчат-профессионалок, предлагающих развлечения того рода, каких так мало, так плачевно мало в Соловце, где все друг друга знают, где гостиница “Студеное море” смотрит на городскую площадь, уныло соревнуясь с киоском с мороженым, магазином хозтоваров и чайной Солрыбснабпромпотребсоюза. О, горести провинциальной жизни! Но до следующего четверга они оттуда вырвались, и теперь эти трое, Косой, Митренко и Архипов, ухмылялись друг дружке, настроение у них поднималось, словно от тысячи маленьких пузырьков, при мысли о результатах собственной храбрости.

А как мрачно все у них было год назад. Работать в “Солхимволокне”, как все трое к тому времени поняли, означало поставить крест на своей карьере. Какое-то время им удавалось тешить себя надеждой, что можно попробовать что-нибудь еще, но тут правда дошла до них окончательно. Перед ними простиралась позорная судьба руководителей-неудачников. Сначала пойдут нарекания и выговоры, потом газетная статья, написанная в этом особом тоне — тоне удивленного сарказма. “Почему директор Архипов не сумел выполнить свои социалистические обязательства? Отношение его к делу добросовестным не назовешь. Может, главный бухгалтер Косой прояснит ситуацию? Нет, он молчит, будто воды в рот набрал. Да и от начальника планового отдела Митренко толку не больше…” Стоит им обратиться с малейшей просьбой, двери всякий раз будут захлопываться у них перед носом, поставщики будут безнаказанно издеваться над ними, доводя до такого унижения и неприятностей, что, когда им нанесут последний удар и отправят заниматься продажей удобрений в каком-нибудь Блядистане, это будет едва ли не избавлением.