Страна кленового листа - начало истории

На страже колониального режима стояли и Законодательные советы. Любой неугодный властям законопроект, одобренный ассамблеей, безнадежно застревал в этой инстанции. В годы борьбы за реформы накануне восстания 1837 г. в Нижней Канаде Законодательный совет похоронил 234 законопроекта, а в Верхней Канаде — 325!

Как уже говорилось, единственными выборными правительственными органами в колонии были провинциальные ассамблеи. Однако в условиях существовавшею строя они не обладали абсолютно никакой реальной властью, хотя олигархическая верхушка лезла из кожи вон, чтобы доказать сходство механизмов управления в колонии и метрополии. Это послужило поводом для довольно едкого замечания Ч. Диккенса в связи с открытием в одной из канадских провинций сессии местного парламента: «Церемония эта была столь тщательной копией с ритуала, соблюдаемого при открытии сессии парламента в Англии, с такой торжественностью, — только в меньших масштабах, — были выполнены все формальности, что казалось, будто смотришь на Вестминсте в телескоп, только с обратного конца»^{72}.

Выборы в ассамблею проходили под контролем, а часто при грубом нажиме со стороны властей. Иногда избирателей попросту подкупали. Так, во время выборов 1836 г. голосовавшим за сторонников правительства тут же на месте выдавали патенты на участки земли.

И все же защитникам колониальных порядков год от года становилось все труднее обеспечивать лояльное большинство в нижней палате. Недовольство широких масс росло столь интенсивно, что начиная с 20-х годов XIX в. (а в Нижней Канаде еще раньше) население избирало в состав ассамблеи именно таких депутатов, которые выступали против правящей клики и колониального режима. Как правило, это были мелкие бизнесмены, адвокаты, реже — сеньоры и фермеры.

После англо-американской войны 1812–1814 гг. ассамблеи окончательно превратились в центры оппозиционных колониальному режиму сил и вступили в открытый конфликт с правительством.

Недовольство большинства населения провинций вызывала судебная власть в колонии. Она была объектом острой критики со стороны канадских патриотов. Судьи являлись послушным орудием в руках колониальной элиты, с их помощью местная олигархия на протяжении десятилетий расправлялась с неугодными и неблагонадежными с ее точки зрения лицами.

Коррупция имела место не только в высших судебных инстанциях, но и в кругу мировых судей. В одном из памфлетов тех лет писалось: «Лавочники занимают должности мировых судей. Они могут назначать на свои товары грабительские цены и одновременно обладают полномочиями принуждать к платежам. Сначала они преступники, а затем судьи… Деятельность нашего суда несправедливая, угнетательская и подвержена влиянию сверху»^{73}.

Бедные поселенцы часто жаловались на беззакония, чинимые судебными властями: «Какой смысл подавать в суд на богатого. С ним невозможно мериться силой, так как судья все равно решит дело в его пользу». В результате в колонии процветало взяточничество, а общественные деньги нередко присваивали себе частные лица.

Колониальной казной бесконтрольно распоряжался губернатор. Она пополнялась за счет многочисленных налогов и поборов с поселенцев. Например, существовали налоги на бревенчатые и каркасные дома, на необрабатываемую часть земли для проживающих на ней владельцев, на рогатый скот, на лошадей, на кареты, на мельницы, на лесопильни и т. п. Почти каждая необходимая вещь облагалась налогом. Именно поэтому вопрос о налогообложении и о контроле над финансами провинции стал одним из основных в ходе освободительного движения в Канаде.

Важное место в колониальной системе занимала церковь. Католическая церковь, сохранив за собой некоторые права, стала ближайшим союзником и верной опорой колониального режима. «История отношений между колониальным правительством и церковью — это история потрясающей сделки, которая когда-либо имела место между церковными и государственными властями, чувствовавшими себя но способными что-либо сделать без обоюдного сотрудничества, но пытавшимися в то же время отстоять свои собственные интересы. Эта борьба была скрытой, взаимоотношения между сторонами облекались в дипломатическую форму, и каждая сторона уважала друг друга»^{74}. Католическая церковь имела огромные доходы и пользовалась большим влиянием среди франкоканадского населения. Но еще более прочные позиции в колониальной Канаде того времени занимала англиканская епископальная церковь, за которой метрополия официально закрепила положение господствующей, «установленной» церкви. Эта церковь, крупнейший собственник земли, самым тесным образом была связана с колониальными властями, ее высшее духовенство составляло часть правящей олигархической клики.

В первые десятилетия XIX в. в Канаде еще более обострились далеко не дружественные отношения между франко- и англоканадцами. Ярко выраженную ассимиляторскую политику развернула администрация генерал-губернатора Джеймса Крэйга. Крэйг ненавидел франкоканадцев, подозрительно относился к их религии, сомневался в их лояльности и не верил в их способность управлять страной. Таким же было и его ближайшее окружение. Главный судья провинции Сьюэлл открыто заявлял, что Канада «должна быть превращена в чисто английскую колонию или же она будет окончательно потеряна»^{75}.

Характерная особенность национального вопроса в колонии заключалась в том, что с самого начала национальные противоречия в Канаде теснейшим образом переплелись с классовыми.

В основе политики дискриминации и угнетения французского населения лежали прежде всего классовые интересы колониальной аристократии и английской торговой и промышленной буржуазии, захватившей в свои руки оптовую торговлю с метрополией, США и Вест-Индией, командные высоты в ведущих отраслях промышленности — судостроительной и лесной, банковский и промышленный капитал. Что касается франкоканадцев, то они составляли основу трудящихся классов, подавляющее большинство населения сельских округов провинции.

Итак, мы можем говорить о существовании не просто национальных и классовых противоречий в колониальной Канаде, а о значительном совпадении тех и других. В основе национальных противоречий между франкоканадским большинством и английским меньшинством лежал классовый антагонизм между эксплуатируемым и угнетенным большинством населения колонии и господствующей колониальной верхушкой.

Борьба за реформы

Движение за проведение реформ и демократизацию существующего в колонии порядка началось еще в годы американской революции и борьбы за отмену Квебекского акта. Сильное влияние, особенно на французскую, Канаду оказала буржуазная революция 1789 г. во Франции. Несмотря на разрыв связей франкоканадцев с бывшей метрополией, в Канаде задолго до штурма Бастилии хорошо знали идеи французских энциклопедистов, крупнейших мыслителей эпохи Просвещения. В библиотеках Квебека и Монреаля имелись собрания сочинений Гельвеция, Монтескьё, Руссо, Вольтера, Мабли, «Энциклопедия» Деламбера и Дидро.

С 1778 г. в Монреале стала выходить оппозиционная колониальным властям франкоязычная «Коммерческая литературная газета», на страницах которой развернулась дискуссия о вольтерьянских идеях. На банкетах в Квебеке по случаю вступления в силу Конституционного акта звучал тост: «За революцию во Франции и подлинную свободу во всем мире!» На первом же заседании ассамблеи Нижней Канады депутаты настояли на избрании спикером франкоканадца и введении двуязычия в провинциальном парламенте. Отстаивая это требование, один из депутатов — журналист Пьер Бедар — остроумно заметил: «Если завоеванные всегда должны говорить на языке завоевателей, тогда почему бы англичанам но говорить на языке норманнов?»^{76}.

Известие о революции во Франции, казни короля и начале воины между Англией и Францией взбудоражили жителей Нижней Канады. В 1792 г. в провинции было составлено обращение на имя консула Французской республики в Нью-Йорке с просьбой о помощи в борьбе с «угнетателями в Канаде»^{77}.

Французские дипломаты в колонии подогревали подобные настроения и устанавливали контакты с республикански настроенными жителями. Летом 1793 г. посол французской республики в США Эдмон Женэ вместе с молодым франкоканадцем Мезье составили обращение «Свободные французы — братьям в Канаде». Обращение звучало страстно и убежденно: «Это — ваша страна. Она должна быть независимой. Благоприятный час настал, восстание — вот ваш священный долг… Порвите с правительством, которое перерождается с каждым днем и превратилось в самого злейшего врага свободы народов!.. Канадцы, беритесь сами за оружие, позовите на помощь индейцев. Рассчитывайте на поддержку своих соседей и французов!»^{78}