Страничные рассказы

Что касается самих яств, то перечислю лишь то, чем я увлекался: долма (маленькие голубцы, но в виноградных листьях), шашлык, красная рыба, оливки. Спиртное у армян однообразно. Они всем якобы элитным напиткам предпочитают свою чачу. Эту чачу сделал сам хозяин, но не из тута, тогда это была бы тутовка или караунж, настоящий эликсир здоровья, а я не знаю из чего, потому что глава семьи уклонился от ответа. Он дал ей имя «Бомба», вероятно, потому что она хотя и мягкая на вкус, но крепче русской водки.

– Она такая же, как караунж, от неё плохо не бывает! – сказал он, предлагая мне этот оригинальный напиток.

Чача имела особый тонкий запах, и, правда, от неё не было плохо.

Разговоры между тостами ведутся немного вокруг закусок, но большей частью затрагиваются глобальные вопросы, связанные, в основном, с судьбой Армении.

– Я слышал, Армения отдаёт несколько неработающих заводов за свои долги России. – Никаких долгов нет. Это переходит к России, чтобы она укрепляла Армению. Армения всегда была за спиной России, и впредь будет. – Алиев не хочет воевать, а армяне не хотят брать Баку. – Польша процветает, потому что ихний папа в Риме. – Нет, потому что Польша находится на торговых путях. – Каких великих армянских поэтов вы знаете? – Саят-Нова. – Нет, Саят-Нова больше грузинский поэт. Лучший поэт Армении, поэт-мыслитель, это Абовян. А у вас кто великий поэт? – У нас Пушкин. – Как Пушкин может быть великим, если он плохо говорил об армянах? – Пушкин иногда высокомерен, и я не одобряю это. Но не помню, чтобы он унижал армян.

Танцы под магнитофон. Хорошая восточная музыка, армянская, в основном.

Надо заметить, что независимо от часа начала празднества, гуляние в армянских семьях продолжается далеко за полночь. Причём, к моему удивлению, в этом продолжительном веселье участвуют все поколения от мала до велика. Детей не гонят спать, они танцуют во всю, до упаду. Правда, в прямом смысле до упаду наблюдалось только у самого маленького. А самый маленький был годовалый именинник, который, танцуя, конечно, на руках (у бабушки), заснул незадолго до полуночи. Другие дети – шестилетний внук хозяина и двенадцатилетняя внучка, держались бодро до конца. Танцуют искусно, разнообразно и исключительно восточные танцы. Я с удовольствием наблюдал за девочкой, прелестной в своей восточной красоте. Мне особенно нравилось, когда она, импровизируя, пускала своё тело волной.

Прощаться подошли всей семьёй. Каждый произносил что-нибудь приятное.

Немного о счастье

Сегодня на работе меня сильно утомил компьютер. Поздно вечером усталый и грустный иду домой. Чтобы развеяться, прийти в себя, я шагаю энергично и стараюсь голову держать высоко – так держу, чтобы у неё была одинаковая возможность свеситься вперёд или упасть назад. В этом случае, особенно когда идёшь, плечи разворачиваются, а грудь расправляется, что очень благоприятно для дыхания, а ведь известно, что дыхание основа жизни, а не любовь. При этом расправленная грудь вместе с животом держится на бёдрах подобно тому, как голова на плечах, только здесь вместо шеи поясница во главе с позвоночником. А ноги при такой ходьбе испытывают удовольствие, когда ступают по земле: ступни ласково прикасаются к дороге (пусть даже через подошвы ботинок), ощущая её пальцами, которые в начале шага расправляются, в момент шага, как бы ощупывая землю, слегка невольно поворачиваются, а в последний момент касания с землёй хотят становиться энергичными, отталкиваясь. Во всё это время каждый палец ведёт себя немножко отлично от других, самостоятельно. А пятка в таком шаге почти не участвует, лишь легко касается земли, и это правильно, если вспомнить, что ведь все другие млекопитающие, кроме медведя, на пятку вообще не наступают.

Но – о чём это я? Да! Это я так иду, когда поздно вечером возвращаюсь с работы, и мне, утомлённому, немного грустно. Но после получаса такой ходьбы, когда каждое движение доставляет удовольствие, меня охватывает чувство, похожее на вдохновение, но при этом душа, наслаждаясь игрой грёз, не заставляет голову поразмыслить, откуда что берётся. А поздно вечером дома я теперь обыкновенно читаю историю древнего Рима Эдварда Гиббона. Если это сочинение не попадало вам в руки – вы не испытывали наслаждения от чтения! История историей, но в ней есть то, что мне больше всего нравится при чтении – неожиданные, неслыханные сочетания слов.

Последнее время я с удовольствием работаю, с удовольствием хожу по улицам, с удовольствием читаю. Но – перестал писать стихи. Мне даже не хочется думать о них. Потому что меня охватывает ощущение счастья! Я не могу назвать конкретную причину. Вроде бы ничего в жизни чудесного не произошло. И в то же время, наверное, произошло! По-видимому, много мелких событий сошлись в особом, редком сочетании, определяющим такое состояние души, которое мы называем счастьем. А в счастье ведь мы не прислушиваемся к своим душевным движениям, а только наслаждаемся ими. Нам жалко тратить время, чтобы изобразить их!

Но в такие моменты, когда говорят: Бог прошёл мимо, нужно быть осторожным. У счастья есть своя философия и своя логика (в смысле причин и следствий). У счастья тоже есть свои трудности, особенно, когда становишься беспечным, а это опасно, потому что беспечность может породить невнимание к окружающим и даже, может быть, к самому себе. Теряется бдительность, этакая умеренная настороженность и готовность совершать поступки. Кстати, вот что есть в книге Гиббона об излишнем счастье как раз: «Душа, расслабшая от избытка счастья, не способна возвышаться до того великодушия, которое гнушается подозрениями и осмеливается прощать». Как вам это нравится? Надо будет постараться понаблюдать за собой, счастливым, и, если это занятие окажется интересным, поэтически изобразить тайны счастья. Эпиграфом к циклу счастливых стихов можно будет взять упомянутые слова Эдварда Гиббона.

Счастье-радость… Жизнь – захватывающая штука. Но каждый понимает счастье и радость по-своему, настолько разно, что это приводит к столкновениям и даже смерти. Трагедия жизни состоит в том, что люди ещё очень недолго живут на земле и не знают совершенно своего предназначения. У них слишком много свободы, и они не умеют с пользой её употребить. Интересно, что животные, у которых мозгов меньше, делают это более разумно. Человеку дано много свободы и мозгов, но свободы – больше! Поэтому человек – болезнь Земли (как заметил Бернард Шоу). Самые гармоничные создания это деревья. Они живут на Земле намного дольше людей и животных, потому так спокойны, а значит – счастливы.

Кажется, я пустился в размышление о сути счастья. Но ведь это признак того, что оно скоро покинет мою душу, освобождая место для вдохновения… Когда я буду смотреть на счастье со стороны, я, возможно, постигну его причины и свойства… Но я знаю, что это так же трудно, как догадаться об истоках любви…

Чудесное мгновение

Поездом Новосибирск-Красноярск ехал я в Кузбасс, на родину, чтобы, как всегда, провести там первомайские дни.

Когда я прошёл в свой отсек вагона, он был ещё пуст. Я снял куртку и сел у окна. До отхода поезда оставалось минут десять. Вскоре стали появляться пассажиры. Вот подошла совсем молоденькая светловолосая девушка и, не сказав слов приветствия, даже не взглянув на меня, уселась на мою лавку. За ней подошли две девицы и, перекидываясь репликами, стали устраиваться на боковых местах. Поезд тронулся. Подошедшие, студентки-экономисты, как я быстро понял, довольно плотно заполняли эфир ближайших отсеков простенькими разговорами на уровне сплетен, перемалывая кости своим подругам, преподавателям, самим себе и знакомым парням. Я немного приуныл, так как скоро понял, что обречён на пытку этим эфирным шумом в течение, может быть, всей дороги. Пытка усугублялась тем, что одна из девиц украшала плетёнку обыденных слов матерными словами, что, несмотря на большую уместность их в смысловой канве разговора и наивную уверенность говорившей в равноправии этих слов с другими, сильно омрачало мои мысли и заметно портило настроение.

Поезд едва тронулся, как в нашем купе появилась стройная брюнетка лет восемнадцати-девятнадцати.

– Эти места свободны? – спросила девушка, указав рукой на лавки напротив меня.

– Да, – отвечал я, – пока свободные.

Она поставила на столик початую бутылку лимонада, повесила дамскую сумочку на крюк у окна и уселась против меня. Вскоре проводница пришла забрать наши билеты.

– Вы поменяли место? – спросила она у девушки.

– Да, я перешла оттуда, – ответила та и указала рукой на конец вагона.

Поезд, выезжая из города, набирал скорость. Пришедшая сняла куртку и положила её под голову, ложась навзничь на голую лавку. Она легла, согнув ноги в свободно облегающих чёрных брюках. Вскоре девушка повернулась на бок, но так, что её лицо заслонялось от моих глаз столиком. Мои взгляды следовали изящной линии её бедра, что стало утешать меня, помогая противостоять шуму в эфире, о котором я говорил.

Прошло около часа. Девушка встала, вытащила из сумочки газету со сканвордами и положила на столик. Она вписывала в газетные клетки разгаданные слова или сидела в задумчивости, иногда взглядывая на меня, а я имел возможность, не торопясь, рассмотреть её. Всё в ней казалось мне довольно приятным, но – обыкновенным. Всё в ней было на месте, но ничто особенно не привлекало. Конечно, её густые мягкие волосы чуть не до плеч, чёрные брови и чёрные глаза подчёркивали белизну кожи, что приятно для глаза, но сама кожа не была достаточно гладкой и блестящей. Впрочем, её взгляд, объединяющий взволнованностью души все черты лица, воспринимался как бы взгляд не глаз, а всего этого лица и, прежде всего, губ, небольших и ярких, но кажется даже не подкрашенных. Её взгляд был, конечно, той изюминкой, которую я не сразу заметил.