Страницы разных широт

На танкере, он остался за спиной метрах в трехстах, готовятся встретить Владыку морей. Пусть готовятся! А мы блаженствуем на тихом пятачке льдины. Бог мой, какая пронзительная тишина окрест! Кроме стрекота камеры, ни одного звука, шелеста. Солнце и снег. Сверкающий лед. Чайки садятся на льдины и пьют талую пресную воду. Совсем близко, оглядываясь на нас, бежит белый медвежонок.

— Мишка! – восклицает Таня Хохлова-Королева. Лева Соловьев – Снежный человек, путаясь в полах вывернутого наизнанку тулупа, рычит по-звериному. Звездочет – Кузнецов торжественно перебирает четки...

Неужто Арктика?! Благость, тишина, восторг!

Бурумбаевич, позволив нам поблаженствовать, наконец, командует: "Поехали!" Ну, что же! Мы опять в мотоботе и Бурумбаевич, опять, выбирая разводья, подруливает к парадному трапу.

– Здравствуйте, мореходы славные! Откуда идете и куда путь держите? – произношу я по заранее написанному сценарию. – Капитан досточтимый и славный, подойди ко Владыке, отвечай, как на духу! – это я уже отсебятину порю. Но, вроде, принимают!

Экипаж "Самотлора" готовится к празднику арктического Нептуна. А я со свитой высадился на льдину. Чукотское море.

– А идем мы, моряки Приморского морского пароходства, в арктический порт Амбарчик, везем тысячи тонн солярки... план... успехи коллектива... передовики... ударники труда... не подведем Родину...

А далее, далее. Все идет по сценарию. Шутки, выходки свиты, испытания одно другого хлеще. Назначаю "провинившимся – водицы морской арктической испить!". На это Майоров произносит, сурово просверлив меня взором: "Однако, сильно суровое испытание! Лучше испей ты, Владыка морей, нашего арктического напитка, разведенного по широте!". Он преподносит мне полный фужер "напитка", который тут же выпиваю, едва не задохнувшись почти не разбавленным медицинским спиртом. "Ну как? – тихонько спрашивает Майоров. – Не придумывайте лишнего!".

Наконец, я вновь приказываю выстроиться команде, торжественно, насколько могу, передаю капитану Ключ от Арктики, зачитываю свиток-напутствие, где грозно предначертано мной, Нептуном, чтоб мореходы "не посмели тревожить моржей и нерп моих, медведей и прочую живность, иначе пожалеете о действиях своих!".

Ух! Ну, разошелся!

Майоров задабривает мой гнев Владыки вторым полнющим фужером "напитка арктического".

Как полагается по ритуалу?!

Возможно...

< image l:href="#"/>

Колыма – река

Знакомые воды, памятные сердцу берега. Суровые, холодящие взор, сопки. Сейчас они отливают красной медью пожухлых лишайников. За долгий полярный день солнце так и не успевает отогреть их каменистые склоны.

Море спокойно и свободно от ледовых полей. Проскрежечет о борт заблудившаяся, случайная льдина и опять тишина.

Помню сентябрьские дни семьдесят пятого. В ледяных наростах дремучий мыс Шедагский, о который хлестало семибалльной волной. Помнятся столпотворения торосов в проливе Лонга, сквозь который прорубал дорогу "Северному сиянию-04" флагман Восточной Арктики ледокол "Владивосток". А нынче? Тишь, гладь.

Мы стоим под разгрузкой напротив устья Колымы. В мутной, илистой воде Восточно-Сибирского моря отражаются даже редкие облачка, плывущие на материк. За трое суток работ "Самотлор" как бы подрос, высоко обнажив ватерлинию. Танкеры-малыши "Ханка" и "Солнечный", что поочередно швартуются у борта, откачивают по полторы тысячи тонн солярки.

– Конечно, можем брать и больше, – говорит капитан "Ханки" Уманский, – но и так чуть ли не на брюхе ползем на перекатах. Обмелела нынче Колыма. Да еще постоянные туманы. Так что и здесь гляди в оба!

От места разгрузки до причала нефтебазы Петушки Нижнеколымского района ходу шесть часов. А там рукой подать до Зеленого мыса и поселка Черский, где расположен большой аэропорт, связывающий Колыму со всей страной. И поскольку делегация нижневартовцев собралась улетать домой, мы с Тютрюмовым вызвались проводить гостей. После аристократического блеска и комфорта "Самотлора" "малыш" показался унылой и зачуханной калошей, повидавшей виды на морских и речных дорогах. Трудяга, разнорабочий. Но трудяга настоящий, как и его капитан Уманский, который только в Арктике заканчивал семнадцатую навигацию. Тут понимать надо: Восточно-Сибирское далеко не лазурное Черное море! Чем же манит, какую "заразу" вселяет в человека?!

Рядом с капитаном на мостике лоцман Евгений Николаевич Попов, в прошлом военно-морской офицер. Тоже ветеран Севера, Колыму знает, как свои карманы.

– Взгляните, – произносит Попов с иронией, – во-он знаменитый порт Амбарчик, что обозначен на всех картах мира! – и указывает на три мрачноватых домика барачного типа, на метеостанцию с шестами антенн, одиноко торчащими на голом берегу моря.

От увиденной картины как-то неуютно на душе становится. Амбарчик, Амбарчик! – помнится он по карте, что висела у нас в четвертом классе во всю стену. Амбарчик?! Зябко, стыло на душе...

Как бы угадав мои ощущения, Попов говорит:

– Арктику ведь по-настоящему начали осваивать только сейчас, когда льды теснят современные корабли. А богатства здесь необъятные. Это общеизвестно!..

Лоцман подает отрывистую команду стоящему на руле матросу, "малыш" делает крутой вираж, и над рубкой раздаются протяжные гудки – морские почести памятнику Георгия Седова, который установлен год назад в самом устье Колымы. Именно в этих местах великий русский полярный исследователь готовился ко второй своей экспедиции на Северный полюс.

Глыбами гранита поднимается памятник из воды. Высокий шпиль и плита у подножия шпиля, под которой колымчане замуровали письмо к жителям двухтысячного года.

– Ко-лы-ма-а! Поверить не могу, что я здесь! – восторженно произносит Володя Кузнецов, не замечая двусмысленности своего восторга, – Колыма!

Попов кивает понятливо:

– Да, велика наша страна... Я вот живу в Ленинграде, а как весна наступает, сердце не на месте: хочу в Арктику, на Колыму, здесь моя главная работа!

Идем по Колыме. Ни одной лагерной вышки, ни одного высокого забора, опутанного колючей проволокой. Убрали. Специально убрали. Напрочь. Чтоб "ничто не напоминало о тех днях!"

Голые и пустынные берега реки постепенно одеваются кустарниками и чахлыми деревцами. Затем уже уверенней и смелей сбегают к воде сосновые подростки лесотундровой зоны. "Ханка" неутомимо идет вверх – против течения! Теперь все чаше расходимся бортами с теплоходами и баржами, приветствуем гудком "Борисоглебск", который закончил разгрузку танкера "Березово", что пришел сюда из Находки раньше нас на сутки.

Работает Колыма,

На взгорке, словно белые паруса показались огромные топливные емкости нефтебазы Петушки, а за поворотом реки угадываю в бинокль знакомые очертания плавучей электростанции "Северное сияние – ОГ'. Чуть-чуть я не успел тогда на её перегон из Тюмени...