Странник
Шрифт:
Не убирая руки, он крикнул Хиксону, сидевшему в фургончике:
— Разобьем здесь лагерь! А когда сойдет вода, двинем в Ванденберг!
Дон Мерриам посмотрел вверх, через отверстие шахты лифта виднелся кусочек неба, на котором клубились красно-черные тучи. У него создалось впечатление, что цвет этих туч специально подобран так, чтобы гармонировать по цвету с мехом его проводника, который стоял рядом.
Видимая часть неба увеличивалась, сначала медленно, потом все быстрее, пока неожиданно лифт не остановился на поверхности. Ничего не изменилось. Поток лунной материи продолжала сыпаться с неба, возвышаясь над окружающим ландшафтом,
Потом Дон обратил внимание, что теперь только одна летающая тарелка — с желто-фиолетовым знаком инь-янь — висит рядом с Бабой Ягой. Сейчас космический корабль Дона сверкал так, словно был только что заново отполирован. Вместо лесенки под люком висела широкая металлическая труба, раздвигаемая, словно телескоп.
За Бабой Ягой стоял советский космический корабль, который тоже был, казалось, свежеотполированным и к которому тоже была присоединена телескопическая труба. Она вела к люку на носу корабля. Кошачье существо легко прикоснулось к плечу Дона и сказало со странным чужим акцентом:
— Мы забираем тебя к другу с Земли. Мы произвели осмотр твоего корабля и снабдили его топливом, но сначала ты должен поехать со мной, на моей машине. Ты пересядешь в космосе. Ничего не бойся.
Пол неожиданно проснулся, вырванный из сна Тигрицей, которая рычала:
— Вставай, обезьяна! Одевайся! У нас гость!
Перепуганный Пол отпрыгнул от окна, у которого спал и некоторое время беспомощно плавал в невесомости, силясь понять, что произошло. Внутреннее солнце снова светило, окна снова были розовыми и, вместе с цветами, создавали теплично-будуарное настроение.
Тигрица поспешно вытаскивала какие-то вещи через дверцы в камере отходов и бросала их в сторону Пола.
— Одевайся, обезьяна!
Одна из вещей зацепилась за ее когти, кошка с бешенством оторвала ее и швырнула в его сторону. Пол совершенно инстинктивно и без малейшего труда перехватил вещи, потому что кошка бросала исключительно метко. Это была его одежда, свежевыстиранная, пахнущая как-то особенно приятно и, вдобавок, выглаженная, хотя у брюк и не было стрелок.
Неловко держа все это в руках, он сказал охрипшим заспанным голосом:
— Но, Тигрица…
— Я помогу тебе, ты, глупая обезьяна!
Она быстро подплыла к нему, схватила рубашку и начала запихивать его ноги в ее рукава.
— Тигрица, что случилось? — спросил он, даже не пытаясь ей помочь. — После того, что произошло сегодня ночью…
— Не смей напоминать мне об этой ночи! Не смей!!! — рявкнула она. Тигрица схватила следующую часть одежды, как оказалось — плащ и снова начала запихивать его ногу в рукав.
— Ты ведешь себя так, словно злишься и стыдишься того, что произошло, — сказал он, не обращая внимания на ее лихорадочные усилия.
Тигрица застыла. Они висели в воздухе, но кошка неожиданно схватила Пола за плечи и с яростью посмотрела ему в глаза своими фиолетовыми зрачками.
— А чего же мне стыдиться? — крикнула она, а потом холодно спросила:
— А ты онанировал когда-нибудь, примитивное животное?
Пол уставился на нее онемевший, чувствуя, как у него напрягаются мышцы.
— Не будь младенцем! — рявкнула она опять с раздражением. — На вашей планете это в порядке вещей! Тем или иным образом вы доводите
быков или жеребцов до семяизвержения, чтобы добыть семя для искусственного оплодотворения.— Так значит, то, что произошло между нами, не имело ничего общего с любовью? — тихо спросил он.
Тигрица зашипела как настоящая земная кошка и резко сказала:
— Моего настоящего любовного объятия не пережили бы твои жалкие обезьяньи гениталии! Я сделала глупость, мне было скучно и я пожалела тебя. И это все.
Неожиданно Пол отчетливо понял, что у этих существ, как и у людей, могут быть неврозы, минуты слабости. Они могут делать то, что им не нравится. Скучать, растрачивать попусту время и чувства. Он понял, насколько он должен был чувствовать себя одиноки и несчастным, чтобы заниматься любовью с кошкой, воображая, что это девушка, чтобы думать о Мяу, как о партнерше, которая возбуждает в нем желание…
Но тут Тигрица ударила его лапой и рыкнула:
— Спустись с облаков, обезьяна! Одевайся!
Пол только начал понимать Тигрицу, когда неожиданно ее резкие слова все испортили. Однако, он не подал виду и продолжал тихо и спокойно спрашивать:
— Значит, сегодняшняя ночь ничего для тебя не значит? Ты попросту хотела быть «милой» для беззащитной зверушки?
— Я сделала это, главным образом, от скуки и жалости, — решительно ответила она.
— Только? — настаивал он.
Тигрица опустила свои большие глаза.
— Не знаю, Пол. Просто не знаю, — произнесла она приглушенным голосом и снова схватила плащ.
— Одевайся, — прошипела она через мгновение и с раздражением прыгнула к пульту управления. — Поспеши! Наш гость сейчас будет здесь!
Пол не послушался. Несмотря на огорчение, он почувствовал злорадное желание отплатить ей ее же монетой. Он медленно вынул ногу из рукава плаща.
— Насколько я понимаю, — медленно начал он, — все началось с того, что я отнесся к тебе, как к домашней кошке… я начал почесывать тебя за ухом, гладил твой мех и тебе это доставляло удовольствие…
Розовый пол неожиданно подпрыгнул. И Пол стукнулся о него спиной.
— Я включила такую гравитацию, к которой ты привык у себя на Земле! Поэтому быстро одевайся! — крикнула она.
— Если бы ты знал, что значит пребывать в обществе того, у кого отвратительное лысое тело, несравненно более низкая разумность, при этом еще нужно постоянно мучить горло, издавая кретинские звуки…
Пол начал одеваться: медленно, не спеша он нашел плавки и брюки и положил их на пол. Одновременно он думал, как бы ему допечь Тигрицу — он хотел отомстить ей, все равно как. И скоро такой способ нашелся.
— Тигрица, ты бахвалишься тем, что никогда не ошибаешься, — сказал он медленно. Он не мог привыкнуть к тяжести своего тела, хотя ему было очень удобно сидеть так на розово-фиолетовом полу, натягивая плавки и брюки. — Я ничего не могу сказать, твой разум работает значительно быстрее моего. И у тебя, наверняка, эйдетическая память — ты помнишь все, что происходило вокруг тебя. Однако, когда вчера я вспоминал о четырех звездных фотографиях, которые я видел собственными глазами (только теперь я понимаю, что они представляли планету, безуспешно пытающуюся выйти из подпространства), то ты заверила меня, что были только два поля деформации, одно рядом с Плутоном, другое — у Венеры. Но ты ошибаешься, были четыре поля, что должно означать еще две неудачные попытки выхода из подпространства.