Странники в ночи

Кришнаиты в сквере, как обычно, позвякивали колокольчиками и распевали мантры. Их было человек десять-двенадцать, девушки в белых до слез одеждах и юноши с блаженно-отрешенным выражением на лицах. Аккордеон, деревянные духовые, детский бубен, нехитрый танец с грациозным выгибанием спин... Дождевое движение толпы сдуло их подальше в направлении ветра - они чувствовали себя чужими среди пьяных, веселых и дружных ребят. По неизменному закону толпа угрожала всякому, кто с ней не заодно.

Силы дождя иссякали, теперь он шелестел доверчиво, будто извиняясь, и площадь вновь приняла вид киностудии, где готовятся к съемкам сцен грандиозного скандала вкупе со стихийным бедствием. Тучи рассеивались, последний красный луч закатного солнца исчез за домами, и вспыхнул ослепительный свет мощных прожекторов.

Подъехала разрисованная машина с поп-группой. Охранники деликатно и непреклонно отстраняли визжавших фанатов и особенно фанаток. Аня переместилась подальше от эпицентра идолопоклоннического экстаза, туда, где было немного спокойнее и больше свободного места. Трое беззаботных юношей в голубых и персиковых рубашках оживленно жестикулировали, обсуждая что-то между собой. Один из них обратился к Ане, сначала на немецком, потом на плохом английском, она ответила, и вскоре выяснилось, что он приехал из Германии и его зовут Дитер. Последовал неинтересный монолог о высокооплачиваемой работе Дитера на родине и о том, как одиноко ему в прекрасном русском городе, где живут такие прекрасные русские девушки... Аня поспешила отделаться от навязчивого немца и скрылась в толпе.

Напряжение перед концертом возрастало, многоголосый шум сливался в общий гул. Брякнул небрежный аккорд электрогитары, заглушенный одобрительным свистом и криками. Микрофон цеплял обрывки слов, далеко разносимые динамиками и превращавшиеся в откровенное наглое бульканье... Моол стоял на эстраде в черном плаще, сияющий, нарядный, крутил ручки усилителей, поигрывал микрофоном.

– Выпьем джину, леди и джентльмены!
– развязно вещал он.
– Выпьем шампанского! Кому угодно, может выпить водочки и пива! Водка без пива деньги на ветер! Я тороплюсь, как всегда, но я так рад за вас! Я просто завидую этому городу! Ах, вас ожидает НЕ-ВЕ-РО-ЯТ-НО-Е...

– МО-ОЛ!!!
– ревела толпа.

Моол подмигнул гитаристу, подобрал полы черного плаща, попрыгал вправо и влево, отступил назад и забубнил:

– Шабада-бада, господа... Девушка в синей юбочке... Я приветствую господина мэра!..

Последнее восклицание обманщика Моола заставило людей на площади завертеть головами. Естественно, никакого мэра никто не увидел. Когда взоры вновь устремились к эстраде, Моол успел исчезнуть, но ненадолго. Стоило повалить розово-белому и сине-красному от подсветок дыму, как Моол повис над площадью, не слишком высоко. Он таял от переполнявшего его счастья, рассыпал конфетти и сахарную пудру, разматывал рулончики серпантина, взрывал хлопушки. Единым мановением он уставил столики бутылками с шампанским, джином, водкой. Откуда-то вереницами летели апельсины, коробки конфет, жестянки с пивом и швеппсом, пачки американских сигарет, румяные яблоки, ярко-желтые лимоны... Моол спланировал вниз, присел к столику, выхватил из воздуха сигару и закурил.

– С праздником, господа! Я с вами... Ш-ш-ш ссс...

Возле него сидели две девушки, блондинка и брюнетка, обе в полупрозрачных обтягивающих платьях. Моол хихикнул, щелкнул пальцем, и платьев не стало, как и не было вовсе. Блондинка и брюнетка из просто симпатичных девушек превратились прямо-таки в демонов обольщения, они задыхались от собственной прелести. Взгляды опьяненных страстью мужчин пылали... Моол погладил каждую из девушек по спине, по груди и по животу, а потом запустил обеих в толпу. Десятки рук подхватили их, жадные губы устремились к тем местам, к которым прикасался Моол. От избытка наслаждения девушки едва не падали в обморок. Другие девушки, отчаянно завидуя, тоже начали освобождаться от одежды. Расстегивались кофточки, майки летели над головами... Поп-группа исполняла медленную тягучую композицию. В толпе обнимались и целовались, а многие переходили к сексуальной гимнастике в сквере или на газонах - в общем, где попало. Моол заботливо укрывал пары выращенными у всех на глазах двухметровыми фикусовыми листьями-одеялами.

Вскоре медленный ритм надоел Моолу.

– Эй, что-нибудь повеселее!
– потребовал он.

Загремело стандартное "БДЫЦ БДЫЦ БДЫЦ БДЫЦ БДЫЦ", и люди бешено запрыгали. Моол засвистел; в черном небе полыхнул фейерверк. Как Супермен в развевающемся плаще, Моол полетел над площадью. Бесчисленные руки тянулись к нему - только дотронуться, хоть до плаща! Этого Моол не позволял, но в остальном был добр, услужлив и щедр, сыпал фрукты, конфеты... Он замер в воздухе, помахал дирижерской палочкой, выполнил фигуру высшего пилотажа, как истребитель на боевом развороте, и стрелой унесся в звездное небо. Салютовали пушки - бах, бах! Тысячи белых искр затмевали звезды. Моол ловил их, пытался жонглировать - правда, не очень успешно. Жонглерское искусство, как и всякое требующее труда и терпения занятие, не давалось ему.

Бабахало и в толпе - Моол раздал петарды, ракеты, римские свечи. Расцветал океан огней. Светились фосфоресцирующие обручи, жарко пылали лучи прожекторов, пропущенные через цветные фильтры, искрилась и сверкала подожженная пиротехника, и сама музыка, казалось, научилась излучать свет.

Моол руководил фантасмагорией, как мог. Этот бездельник, считающий себя гением режиссуры, и сценарий-то не удосужился толком сочинить, но был ли в людском море хоть один человек,

/исключая Аню/

который не чувствовал бы себя на пороге сбывшейся мечты?!

Среди рева толпы, грохота музыки, свиста, шума подъезжающих и отъезжающих машин и мотоциклов, хлопания петард затерялось неопределенное гудение. Ане представлялось, что оно как-то связано с буйством праздничных огней. Электричество, что ли, рассеянно подумала она... Гудело со всех сторон, низко, от периметра площади к центру, будто над огненным половодьем навис невидимый, исполинский, неподвижный реактивный самолет, и его двигатели генерируют звуковую мертвую зыбь.

Моол прыгал, как белка. Он до того усердствовал, что вот только под колеса машин не бросался, и все жужжал об одном и том же:

– Я рад вам, друзья... Ж-ж-ж-зз... Давайте споем, спляшем... Добавьте-ка огоньку... Ж-ж-ж...

"Любой на его месте потерял бы несколько килограммов за сегодняшний вечер, - мелькнуло у Ани, - интересно, можно ли взвесить Моола на весах?"

Праздник приближался к своему пику, и народ обезумел от восторга. Аня стояла в некотором отдалении от толпы, удивляясь непрошеным, словно мимо проплывающим медленным мыслям.

"Ночь не имеет дна. Может ли праздник быть двойным дном ночи? Наверное, может, только не увидеть этого дна, не достичь... А бездонность дает жуткую перспективу. Ночь бесконечна".

Огни теперь походили на световой оркестр, слаженно играющий симфонию пламени, и в неё вплетался любой, самый крохотный огонечек - горящая сигарета, отблеск на клипсах в ушах девушки, красноватое мерцание автомобильного катафота... Моол заливался счастливым смехом.

– Огня! Побольше огоньку!
– верещал он. Возможно, ему виделся огонь как его второе "я" - больше огня, больше творчества, жизни, цивилизации, самого Моола, меньше ночи и тьмы...

Ослепленная, Аня вытянула руки, точно в поисках опоры. "Огня? Ну и пусть... Пусть будет много огней".

Реактивное гудение нарастало, как если бы тот незримый чудовищный самолет вертикально шел на посадку. Аня снова смогла видеть, и она увидела...

Костер на песке, на необозримом, чистом, белом песчаном поле. Куда-то подевалась и площадь, и толпа, и Моол,

/да нет, все на месте - музыка, вопли, смех/

но никуда не пропал ОГОНЬ - он стал впитавшим всю яркость костром, где сгорали обломки неведомой, непроницаемой в своих тайнах жизни.