Странное путешествие мистера Долдри

— Так это был ваш отец? — спросил хозяин.

— Очень возможно, сэр. Мой отец действительно был аптекарем и добрым человеком.

— Я хорошо его помню, и вашу матушку тоже — с характером была женщина! Они вместе работали в университете. Идите за мной, — пригласил г-н Земирли, с трудом вставая с кресла.

Он подошел к окну и указал на квартиру во втором этаже дома напротив. Алиса прочла надпись «Квартал Румели» на дощечке над подъездом.

— В консульстве мне сказали, что они жили на третьем этаже.

— А я вам говорю, они жили там, — настаивал господин Земирли, указывая на окна второго. — Можете верить вашему консульству, но они снимали квартиру у моей тетки. Видите, там, слева, у них была гостиная, а следующее окно — спальня. Кухня выходила во двор, как у всех в доме. Давайте сядем, нога болит. Кстати, благодаря ей я и познакомился с вашими родителями. Сейчас вам все расскажу. Я был молод и, как все мальчишки, после уроков любил прокатиться на трамвае зайцем…

Выражение вполне соответствовало смыслу, ибо для того, чтобы прокатиться на трамвае бесплатно, нужно было запрыгнуть на ходу на подножку вагона, затем оседлать заднюю сцепку. Но однажды из-за дождя Огюз поскользнулся и попал под трамвай, который протащил его несколько метров. Хирурги старались как могли, зашивая раны, и еле-еле спасли ногу от ампутации. Огюза не взяли в армию, и теперь в дождливые дни у него всегда болела нога.

— Лекарства стоили дорого, — рассказывал господин Земирли, — слишком дорого, чтобы покупать в аптеке. Ваш отец приносил их из больницы и давал мне, а заодно и всем нуждавшимся в округе. Что и говорить, во время войны он помог многим из тех, кому было необходимо лечение. Ваши родители устроили у себя в квартире что-то вроде подпольного госпиталя. Когда они возвращались из университетской больницы, ваша мама ухаживала за больными и делала перевязки. А ваш отец раздавал лекарства, которые мог достать, или те, которые делал сам. Зимой, когда дети простужались, очередь из мам и бабушек тянулась до самой улицы. Власти, конечно, знали об этом, но, поскольку ваши родители не брали денег и приносили людям пользу, полицейские закрывали на это глаза. У них самих были дети, которые ходили лечиться в ту квартиру. Я не знал ни одного полицейского, который осмелился бы показаться жене на глаза, если бы арестовал ваших родителей, а поскольку у меня была бурная юность, то я познакомился со всеми полицейскими в округе. Если мне не изменяет память, ваши родители прожили здесь почти два года. Но однажды ваш отец раздал больным лекарства с большим запасом, а на следующий день ваши родители исчезли. Моя тетка прождала два месяца, прежде чем осмелилась открыть дверь запасным ключом и посмотреть, что же произошло. Квартира была в образцовом порядке, все тарелки и приборы на месте. На столе она нашла деньги за жилье и письмо, где объяснялось, что они уехали в Англию. Эти несколько строк, написанные рукой вашего отца, стали огромным облегчением для всех жителей, которые боялись за Кёмерта Эджзаджи и его жену, как, впрочем, и для полицейских, потому что мы подозревали, что они виновны в исчезновении аптекаря и его жены. Знаете, тридцать пять лет прошло, но всякий раз, идя в аптеку за лекарством, чтобы утихомирить боль в этой чертовой ноге, я задираю голову, и мне кажется, что в окне на втором этаже я вот-вот увижу улыбающееся лицо Кёмерта Эджзаджи. Так что можете представить, каково мне сейчас видеть перед собой его дочь.

Алиса увидела, как увлажнились глаза старика за толстыми стеклами очков, и сама расплакалась, не в силах больше сдержаться.

Джан и Долдри тоже неожиданно для себя разволновались. Г-н Земирли достал платок и вытер кончик носа. Он снова налил всем чаю.

— Выпьем в память о щедром аптекаре и его супруге.

Все встали и чокнулись стаканами… с мятным чаем.

— А я? — спросила Алиса. — Меня вы помните?

— Нет, я вас ни разу не видел, по крайней мере я этого не помню. Не буду вас обманывать, хотя искушение велико. Сколько вам было лет?

— Пять.

— Тогда все ясно. Ваши родители работали, а вы наверняка ходили в школу.

— Вполне логично, — заметил Долдри.

— В какую именно, как вы думаете? — спросила Алиса.

— А вы сами совсем не помните? — спросил г-н Земирли.

— Ни малейших воспоминаний. Огромная черная дыра до нашего возвращения в Лондон.

— Ах, возраст наших первых воспоминаний! Они ведь, знаете, ко всем приходят в разное время. Одни помнят больше, другие меньше. Да и настоящие ли это воспоминания, или они состоят из чужих рассказов? Лично я совсем не помню себя до семи лет, а может, даже до восьми. Когда я говорил об этом матери, она возмущалась и говорила: «Все эти годы я о тебе заботилась, а ты ничего не помнишь?» Но вы спрашивали про школу. Ваши родители наверняка отдали вас в школу Святого Михаила, это недалеко отсюда, к тому же там преподавали английский. Эта школа очень известная и со строгими правилами. Их документы наверняка в образцовом порядке. Загляните туда.

У господина Земирли вдруг сделался очень усталый вид. Джан кашлянул, давая понять, что пора уходить. Алиса встала и поблагодарила старика за гостеприимство. Огюз Земирли прижал руку к сердцу.

— Ваши родители были не только скромными, но и храбрыми, они вели себя как герои. Я счастлив узнать, что они добрались до своей родины целыми и невредимыми, и тем более счастлив, что мне выпала честь познакомиться с их дочерью. Если они ничего не рассказывали вам о своей жизни в Турции, то только из скромности. Поживите в Стамбуле подольше, и вы поймете, о чем я говорю. Выбирай правильный путь, Кёмерт Эджзаджи'нин Кызы.

«Дочь щедрого аптекаря», перевел Джан, когда они вышли на улицу.

Идти в школу Святого Михаила было уже поздно. Джан собирался отправиться туда утром, чтобы договориться о встрече.

Алиса и Долдри поужинали в ресторане отеля. За столом они говорили мало. Долдри не нарушал молчания Алисы. Время от времени он пытался ее развеселить, рассказывая пикантные истории из своей молодости, но Алиса слушала рассеянно и улыбалась из вежливости.

Когда они прощались в коридоре, Долдри заметил, что у них есть все основания радоваться, ибо Огюз Земирли наверняка третий, если не четвертый человек в цепочке встреч, которые предсказала гадалка из Брайтона.

Алиса закрыла дверь в комнату и немного погодя села за письменный стол.

Антон!

Каждый раз, проходя через холл отеля, я надеюсь, что администратор передаст мне письмо от тебя. Это, наверное, глупо. С чего бы ты стал писать мне?

Я приняла решение. Мне для этого понадобилось изрядное мужество, вернее, оно мне еще понадобится, чтобы исполнить задуманное. Когда вернусь в Лондон, то, позвонив в твою дверь, оставлю на пороге пачку писем в шкатулке, которую на днях куплю на Большом базаре. Туда я сложу все письма, которые написала, но не отправила тебе.

Быть может, ночью ты их прочтешь, а утром, быть может, придешь ко мне. Как много этих «быть может», но с некоторых пор они стали неотъемлемой частью моей жизни.

Приведу лишь один пример. Кажется, я поняла смысл кошмаров, которые меня мучают.

Гадалка в Брайтоне была права. По крайней мере в одном. Мое детство прошло здесь, на втором этаже одного стамбульского дома. Я провела там два года. Наверное, я играла на улице, в конце которой была высокая лестница. Я ничего этого не помню, но картинки из прошлой жизни всплывают в моих снах. Чтобы разгадать тайну, которая окутывает часть моего раннего детства, я должна продолжать поиски. Догадываюсь, почему родители никогда не рассказывали мне об этом. Будь я матерью, я бы поступила точно так же и скрыла бы от дочери слишком болезненные воспоминания.

Сегодня днем один человек показал мне окна квартиры, в которой мы жили, откуда мама, наверное, смотрела вниз на улицу. Я представляла маленькую кухню, где она готовила нам еду, гостиную, где я сидела у отца на коленях. Я думала, время вылечит боль от разлуки с ними, но этого не случилось.

Мне бы хотелось однажды показать тебе этот город. Мы бы прогулялись по улице Истикляль, а когда пришли в квартал Румели, я показала бы тебе место, где жила, когда мне было пять лет.

Однажды мы пойдем гулять по набережной Босфора, ты будешь играть на трубе, и твою музыку будет слышно на холмах Ускюдара.

До завтра, Антон. Целую. Алиса

* * *

Она проснулась на рассвете, взглянула на занимавшийся день в серебристо-серых бликах Босфора, и ей не захотелось больше оставаться в номере.

Ресторан отеля был еще пуст. Официанты в ливреях с обшитыми галуном эполетами заканчивали расставлять приборы. Алиса выбрала столик в уголке. Взяла вчерашнюю газету, оставленную кем-то на сервировочном столике. Она сидела одна в ресторане роскошного отеля в Стамбуле, читала лондонские новости, но постепенно ее мысли устремились к Примроуз-хилл, и газета выскользнула из рук.

Ей представилось, как Кэрол идет по Албермарл-стрит до Пикадилли и там садится на автобус. Она прыгает на заднюю подножку и разговаривает с контролером, пытаясь убедить его не компостировать ее билет. Кэрол говорит, что вид у него неважный, а она врач, так что пусть как-нибудь зайдет к ней и проверится. Потом она выходит на остановке у больницы с непробитым билетом в кармане. И так у нее получается почти каждый раз.

Алиса вообразила, как Антон шагает с сумкой через плечо, воротник пальто не застегнут даже в зимние холода, непослушная прядь упала на лоб, а глаза еле видят спросонья. Он идет через двор в мастерскую, садится на табурет у верстака, пересчитывает резаки, поглаживает ручку рубанка и, бросив взгляд на большую стрелку часов, со вздохом принимается за работу.

Она представила, как Сэм входит через заднюю дверь книжного магазина в Кэмдене, снимает плащ и надевает серую блузу. Затем идет в торговый зал и в ожидании посетителей стирает пыль с полок или проверяет товар.

И под конец она подумала об Эдди: наверное, сейчас он лежит на кровати скрестив руки и храпит как трактор. При этой мысли Алиса улыбнулась.

— Не помешаю?

Алиса вздрогнула и подняла голову. Перед ней стоял Долдри.

— Нет, я газету читала.

— Хорошее у вас зрение!