Странное путешествие мистера Долдри

Алиса!

Сегодня утром почтальон вручил мне ваше письмо, вручил — это мягко сказано, он практически швырнул им в меня. Парень в дурном настроении, он уже две недели со мной не разговаривает. По правде сказать, я волновался, что от вас нет вестей, боялся, что с вами что-то случилось, и каждый день ругал почту. Я ходил туда много раз проверить, не затерялось ли ваше письмо. У меня вышла перепалка со служащим — на этот раз я совсем ни при чем, клянусь, — все потому, что его возмутили мои сомнения в его компетентности. Как будто почта Его Величества никогда не теряла и не задерживала писем! То же самое я высказал и почтальону, и он тоже принял это в штыки. Эти люди в униформе до нелепости обидчивы.

Из-за вас мне теперь нужно идти к ним извиняться. Пожалуйста, если ваши занятия занимают вас настолько, что вы не можете уделить ни минуты мне, найдите немного времени, чтобы написать, что у вас нет времени мне писать. Нескольких слов достаточно, чтобы рассеять напрасную тревогу. Поймите, я чувствую ответственность за то, что вы живете в Стамбуле, а значит, отвечаю и за то, чтоб вы были живы и здоровы.

С удовольствием узнал из вашего письма, что ваша дружба с Джаном крепнет, поскольку вы каждый день обедаете вдвоем, тем более на кладбище. Мне это место кажется странным для приема пищи, но, если вы чувствуете себя счастливой, мне нечего возразить.

Ваша работа вызывает у меня живейшее любопытство. Если вы действительно хотите воссоздать иллюзию пыли, не обязательно оставаться в Стамбуле, скорей возвращайтесь домой, и вы увидите, что в вашей квартире пыль — это все что угодно, только не иллюзия.

Вы хотите, чтобы я написал о себе… Как и вы, я весь в работе, и под моей кистью Галатский мост начинает обретать форму. Последние дни я старательно делал наброски людей, которых на нем изображу, а также прорабатывал детали домов Ускюдара.

Я ходил в библиотеку и нашел старинные гравюры с красивыми видами азиатского берега Босфора, они очень мне пригодятся. Каждый день в двенадцать ровно я выхожу из дому и иду обедать в паб в конце нашей улицы: место вам знакомо, так что описывать не буду. Помните вдову, сидевшую в одиночестве позади нас, когда мы там были? У меня хорошая новость, кажется, ее траур закончился, она кое с кем познакомилась. Надеюсь, у них все сладится. Влюбиться ведь можно в любом возрасте, правда?

Около часа дня я прихожу в вашу квартиру, слегка навожу порядок и до вечера пишу. Свет, проникающий сквозь вашу стеклянную крышу, для меня просто находка, мне никогда так хорошо не работалось.

По субботам я хожу прогуляться в Гайд-парк. А поскольку в выходные вечно льет дождь, там почти никого не встретишь, что меня очень радует.

Кстати о встречах. В начале недели видел на улице вашу подругу по имени Кэрол, которая внезапно возникла передо мной. Я вспомнил ее, когда она заговорила про тот вечер, когда я к вам ворвался. Пользуюсь моментом, чтобы принести извинения за свое поведение. Но ваша подруга остановила меня не затем, чтобы упрекать, а потому что знала, что мы отправились в путешествие вместе, и на секунду решила, что вы вернулись. Я сказал, что это не так, мы пошли выпить чаю, и я позволил себе рассказать о вас. Конечно, я не успел рассказать все, она спешила на дежурство в больницу, она медсестра. Глупо сообщать вам об этом, она же ваша лучшая подруга, но я терпеть не могу что-то зачеркивать. Кэрол, похоже, чрезвычайно заинтересовала история нашей жизни в Стамбуле, и я обещал поужинать с ней на той неделе, чтобы продолжить рассказ. Не волнуйтесь, для меня это не утомительно, ваша подруга очень милая.

Ну вот, дорогая Алиса, как вы убедились из этих строк, моя жизнь не настолько оригинальна, как ваша, но я, как и вы, счастлив.

Ваш друг Долдри

P. S. В последнем письме вы пишете, что возвращаетесь домой в Азию. Вы уже считаете Стамбул своим домом?

Антон!

Начинаю письмо с грустной новости. Господин Земирли скончался у себя дома в воскресенье, утром его нашла кухарка, он уснул сидя в кресле и не проснулся.

Мы с Джаном решили пойти на похороны. Мы думали, народу будет немного и двое лишних людей в похоронной процессии не помешают. Но там оказалось человек сто, и мы провожали господина Земирли до маленького кладбища густой толпой. Такое впечатление, что этого человека пришел почтить целый квартал; несмотря на увечье, юный Огюз, любивший укрощать трамваи, прожил прекрасную жизнь. Об этом, смеясь и плача, говорили люди на кладбище, делившиеся воспоминаниями о нем. Во время церемонии на меня все время смотрел какой-то человек. Не знаю, что нашло на Джана, но он уговорил меня познакомиться с ним, и мы втроем пошли выпить чая в кондитерской Бейоглу. Мужчина оказался племянником покойного, и было видно, что он очень горюет. Странное совпадение: мы уже виделись с ним, он хозяин магазина, где я купила трубу. Но хватит говорить обо мне. Так, значит, вы встретили Кэрол? Я очень рада, у нее золотое сердце, и ее профессия ей прекрасно подходит. Надеюсь, вы провели приятные минуты в ее обществе. В следующее воскресенье, если позволит погода — а сейчас стало гораздо теплее, — мы с Джаном и племянником господина Земирли поедем на пикник на Принцевы острова, я вам о них уже рассказывала в прошлом письме. Мама-джан настояла, чтобы раз в неделю у меня был выходной, так что я повинуюсь.

Очень рада слышать, что ваша работа продвигается и что вам нравится писать под стеклянной крышей. В конце концов, мне приятно представлять вас у меня дома с кистью в руке, надеюсь, что каждый вечер, уходя, вы оставляете после себя немного краски и своего сумасбродства, чтобы оживить эти стены (считайте это дружеским комплиментом).

Часто хочу написать вам, но так устаю, что каждый раз отказываюсь от этой затеи. Да и сейчас заканчиваю свое слишком короткое письмо, в котором хотела бы рассказать еще много всего, потому что глаза слипаются. Знайте, что я верна нашей дружбе и каждый вечер перед сном посылаю вам из окна в Ускюдаре сердечный привет.

Целую. Алиса

P.S. Я решила учить турецкий, мне он очень нравится. Меня учит Джан, и я так легко все схватываю, что он диву дается. Говорит, что у меня совсем нет акцента и что он мной гордится. Надеюсь, вы тоже.

Моя дорогая Сьюзи!

Не удивляйтесь… Вы же окрестили меня Антоном, хотя меня зовут Итан, и еще вы постоянно называете меня «дорогой Долдри».

Кто этот Антон, о котором вы думали, когда писали свое последнее письмо, пришедшее так же поздно, как и предыдущее?

Если бы я так не боялся помарок, то зачеркнул бы верхние строки, из-за которых вы наверняка решите, что я в дурном настроении. В этом есть доля правды. Я недоволен работой, которую делал много дней. Дома Ускюдара и тот, где теперь поселились вы, мне никак не даются. Поймите, что от Галатского моста, где мы с вами находились, они казались крошечными, а сейчас, когда я знаю, что там живете вы, я хочу изобразить их огромными и хорошо узнаваемыми, чтобы вы могли различить среди них свой.

Я заметил, что в последнем письме вы ничего не говорите о своей работе. Я не как партнер беспокоюсь, просто любопытствую как друг. Как у вас дела? Удалось ли вам создать иллюзию пыли или, может, выслать ее вам бандеролью?

Мой старый «остин» приказал долго жить. Это далеко не так печально, как кончина господина Земирли, но с «остином» я был знаком гораздо дольше и, когда оставлял его в гараже, — не буду от вас скрывать, — у меня защемило сердце. Приятное заключается в том, что теперь я смогу потратить часть своего наследства, которое вы отказались помочь мне промотать, и на следующей неделе куплю себе новый автомобиль. Надеюсь (если однажды вы вернетесь), что буду иметь удовольствие дать вам его поводить. Поскольку вы, как видно, еще задерживаетесь, я решил заплатить за вашу квартиру нашей хозяйке. Пожалуйста, не препятствуйте мне, это вполне естественно, поскольку я занимаю ваше жилье один.

Надеюсь, что ваша поездка на Принцевы острова оказалась приятной. Что до воскресного досуга, то ваша подруга Кэрол позвала меня в выходные в кино. Очень необычное предложение для меня, я ведь туда никогда не хожу.

Не могу назвать вам фильм, который мы будем смотреть, это сюрприз. Расскажу об этом в следующем письме.

Шлю вам сердечный привет из вашей квартиры, которую покидаю по вечерам, когда ухожу к себе.

До свидания, дорогая Алиса. Я скучаю по нашим ужинам в Стамбуле, а ваши рассказы про ресторан этой Мамы-джан и ее мужа-повара будят во мне аппетит.

Долдри

P.S. Восхищен вашими языковыми талантами. Однако, если Джан ваш единственный преподаватель, было бы не лишним иногда заглянуть в словарь, чтобы проверить его переводы.

Конечно, это всего лишь совет…

Долдри!

Я только что вернулась из ресторана и пишу вам среди ночи, потому что не могу уснуть. Сегодня со мной произошло нечто поразительное.

Как обычно, утром за мной зашел Джан. Мы спускались по холму Ускюдар к Босфору. Ночью сгорел один старый дом, и его фасад обрушился прямо посреди улицы, по которой мы обычно ходим. Нам пришлось обходить это печальное место. Соседние улицы тоже оказались завалены, и мы сделали большой крюк.

Помните, я говорила вам, что одного запаха достаточно, чтобы воскресить в памяти забытое место? Мы шли вдоль железной ограды, увитой розами, и я остановилась. Этот запах — смесь липы и дикой розы — показался мне странно знакомым. Мы вошли в ворота и в глубине у стены увидели заброшенного вида домик.

Мы прошли во двор, где обнаружили старика, заботливо ухаживавшего за садом, который пробуждался с приходом весны. Неожиданно я узнала запах роз, гравия, беленых стен, каменной скамьи под молодой листвой липы, и это место воскресло в моей памяти. Я увидела этот двор, заполненный детьми, узнала голубую дверь на крыльце, эти забытые картины являлись словно во сне.

Старик подошел и спросил, что мы ищем. Я спросила его, не было ли здесь раньше школы.

— Да, — с волнением отвечал он, — здесь была очень маленькая школа, но здесь теперь только один обитатель, да и тот сделался садовником.

Старик рассказал, что в начале века он, тогда совсем молодой человек, служил тут учителем. Школа принадлежала его отцу, который был директором. Во время революции 1923 года школу закрыли, и с тех пор она никогда не работала.

Он надел очки, подошел ко мне совсем близко и так пристально на меня посмотрел, что мне стало не по себе. Он поставил грабли и сказал:

— Я тебя узнаю, ты маленькая Ануш.

Сначала я подумала, что он не в себе, но потом вспомнила, что то же самое мы оба сначала подумали о бедном господине Земирли, и тогда, отбросив предубеждение, я сказала, что он ошибается, меня зовут Алиса.

Однако он утверждал, что хорошо меня помнит.

— Этот взгляд растерянной маленькой девочки — никогда его не забуду, — сказал он и пригласил нас выпить чаю.

Едва мы уселись в его гостиной, он взял меня за руку и сказал:

— Бедняжка Ануш, мне так жаль твоих родителей.

Откуда он мог знать, что мои родители погибли во время бомбардировки в Лондоне? Но когда я задала ему этот вопрос, он растерялся:

— Твои родители сумели бежать в Англию? О чем ты говоришь, Ануш? Это невозможно!

Его слова были совершенно бессмысленны, однако я решила выслушать его рассказ. Он продолжал:

— Мой отец хорошо знал твоего. Какое варварство сотворили эти молодчики, какая трагедия! Мы так никогда и не узнали, что стало с твоей матерью. Знаешь, опасность грозила не только тебе. Они заставили нас закрыться, чтобы все обо всем забыли.

— Я ничего не понимала из его слов и до сих пор не пойму, о чем говорил тот старик, Долдри, но его голос, такой уверенный, сбивал меня с толку.

— Ты была старательной ученицей, умной, хотя все время молчала. Ни звука — и все тут. Это очень огорчало твою маму. Подумать только, до чего же ты на нее похожа! Сейчас во дворе, когда я тебя увидел, даже решил, что это она, но это невозможно, конечно, столько лет прошло. Она иногда провожала тебя по утрам. Так счастлива была, что ты можешь учиться тут. Мой отец единственный, кто согласился тебя принять, другие отказывались, потому что ты все время молчала.

Я забросала его вопросами. Почему он считает, что мои родители умерли в разное время и в разных местах, если я видела, как они вместе погибли под бомбами?

Он поглядел на меня с жалостью и сказал:

— Знаешь, твоя няня долго жила на вершине Ускюдара, я иногда встречал ее, когда ходил на рынок, но что-то ее давно не видно. Может, уже умерла.

Я спросила, о какой няне он говорит.

— Ты не помнишь госпожу Йилмаз? А она тебя так любила… Ты ей многим обязана.

Я ничего не могу вспомнить о годах, проведенных в Стамбуле, и это приводит меня в бешенство. А с тех пор как я услышала туманные речи старого учителя, который зовет меня чужим именем, моя досада все усиливается.

Он показал нам дом и класс, в котором я училась. Сейчас там маленькая библиотека. Он спросил, чем я занимаюсь, замужем ли, есть ли дети. Я рассказала про свою профессию, он совсем не удивился, что я выбрала этот путь, и сказал:

— В основном дети, если им что-то дать, все тащат в рот, а ты все нюхала и только потом решала, оставить это или выбросить.

Потом он проводил нас до ограды в конце тупика, я провела рукой по коре липы, которая закрывала своей тенью полдвора, снова ощутила ее запах и ясно поняла, что я тут не впервые.

Джан сказал, что я наверняка ходила в эту школу, что старого учителя подводит память и он путает меня с другой девочкой, что в голове у него все смешалось, как я смешиваю ароматы. Он сказал: если я вспомнила одно, возможно, вспомню и что-то еще, нужно потерпеть и довериться судьбе. Если бы тот дом не сгорел, мы не прошли бы мимо ограды той старой школы. И хотя я понимаю, что Джан всего лишь хотел меня успокоить, во многом он прав.

Долдри, у меня в голове столько вопросов, которые не находят ответа. Почему этот учитель называет меня Ануш? О каком варварстве он говорил? Мои родители были вместе до самой смерти — почему же он считает иначе? Он так уверенно обо всем говорил и расстроился, обнаружив, что я ничего не знаю.

Простите, что пересказываю вам эту странную историю, услышанную мною сегодня.

Завтра я снова поеду к мастеру в Джихангир. В конце концов, главное мне известно. Я прожила тут два года и по какой-то неизвестной причине родители водили меня в школу на другую сторону Босфора в какой-то глухой тупик Ускюдара, и, возможно, меня провожала няня, госпожа Йилмаз.

Надеюсь, у вас все хорошо, ваша работа движется и с каждым днем вам все приятней стоять у мольберта. Чтобы помочь, скажу, что живу в четырехэтажном доме, стены у него бледно-розовые, а ставни белые.

Целую вас. Алиса

P.S. Извините за ту ошибку с именем, это от рассеянности. Антон мой старый друг, которому я иногда пишу. А раз уж мы заговорили о друзьях, то напишите, понравился ли вам фильм, который вы смотрели с Кэрол?

Дорогая Алиса (хотя Ануш тоже очень красивое имя)!

Я тоже думаю, что старый учитель спутал вас с другой девочкой, которая ходила в ту школу. Не стоит переживать из-за воспоминаний человека, у которого в голове каша.

Очень приятная новость, что вы отыскали школу, в которую ходили, когда два года жили в Стамбуле. Теперь у вас есть доказательства, что даже в трудные времена родители заботились о вашем образовании. Чего еще желать?

Поразмыслив над вашими вопросами без ответов, я пришел к выводу, что все складывается вполне логично. Во время войны вашим родителям жилось нелегко (стоит ли напоминать о помощи, которую они, подвергаясь опасности, оказывали жителям Бейоглу?), вполне возможно, они решили, что вам будет безопаснее жить в другом месте. А поскольку оба они работали в университете, возможно, они наняли вам няню. Вот и ответ, почему господин Земирли не вспомнил вас. Когда он приходил за лекарствами, вы были в школе или под присмотром госпожи Йилмаз. Тайна раскрыта, вы можете спокойно вернуться к своим исследованиям, которые, я надеюсь, быстро продвигаются.

Что до меня, то картина потихоньку продвигается. Не так быстро, как мне хотелось бы, но, по-моему, получается неплохо. По крайней мере, так я себе говорю всякий раз, покидая вашу квартиру. А когда возвращаюсь туда утром, меня одолевают совсем другие мысли. Что поделаешь, жизнь художника тяжела, иллюзии и разочарования, думаешь, что ты мастер в своем ремесле, а на самом деле всем управляют эти чертовы кисти, которые ведут себя как им вздумается. Впрочем, ведут себя так не только они…

Итак, из ваших писем я понял, что по Лондону вы скучаете все меньше и меньше, а я частенько вспоминаю о превосходной ракии, которую пил в Стамбуле в вашем обществе. Иногда вечером я мечтаю поужинать в ресторане Мамы-джан. Мне бы хотелось когда-нибудь вас навестить, хотя я и знаю, что это невозможно, у меня сейчас много работы.

Преданный вам Долдри

P.S. Состоялся ли пикник на Принцевых островах? Оправдывают ли они свое название? Удалось ли вам встретить хоть одного принца?

Дорогой Долдри!

Вы будете упрекать меня за долгое молчание, но не сердитесь, последние три недели я трудилась без отдыха.

Я делаю успехи не только в турецком. Вместе с мастером из Джихангира мы приближаемся к чему-то определенному. Вчера нам впервые удалось добиться замечательного сочетания. В этом большая заслуга весны. Если б вы знали, мой дорогой Долдри, как изменился Стамбул с приходом тепла. В прошлые выходные Джан возил меня за город, где я открыла для себя невероятные ароматы. Окрестности города сейчас утопают в розах, здесь сотни разных сортов. Персиковые и абрикосовые деревья в самом цвету, церцисы по берегам Босфора облачились в пурпурное одеяние.

Джан говорит, что скоро придет пора золотого дрока, герани, бугенвиллеи, гортензии и многих других цветов. Это земной рай для парфюмеров, и я счастливейшая среди них, потому что живу в нем. Вы спрашивали про Принцевы острова, так вот, это ослепительное буйство растительности. Но холм Ускюдар, где я живу, ничем им не уступает. После работы мы с Джаном часто ходим перекусить в маленькие кафе, притаившиеся в садах Стамбула.

Через месяц, когда станет совсем тепло, мы будем ходить на пляж купаться. Понимаете, я так счастлива жить здесь, что просто не могу этого дождаться. Сейчас только середина весны, а я уже жду лета.

Дорогой Долдри, я никогда не сумею как следует отблагодарить вас за то, что вы подарили мне эту жизнь, которая просто опьяняет меня. Я люблю проводить время у мастера в Джихангире, люблю свою работу в ресторане у Мамы-джан, с которой мы почти сроднились, так она обо мне печется, а мягкость стамбульских вечеров, когда я возвращаюсь домой, — это просто какое-то чудо.

Я так хочу, чтобы вы приехали хоть на недельку, чтобы разделить с вами красоту, которая меня окружает.

Уже поздно, город наконец засыпает, пойду-ка и я спать.

Целую вас. Напишу, как только смогу. Ваш друг Алиса

P.S. Передайте Кэрол, что я соскучилась и буду рада получить от нее весточку.

13

По дороге в ресторан Алиса остановилась у почтового ящика, чтобы отправить письмо Долдри. Войдя в зал, она услышала жаркий спор между Мамой-джан и ее племянником, но стоило ей приблизиться, как Мама-джан умолкла и выразительно взглянула на Джана, чтобы он тоже замолчал. Однако Алиса это заметила.

— Что случилось? — спросила она, надевая фартук.

— Ничего, — буркнул Джан, хотя его выражение лица свидетельствовало об обратном.

— Вы тут, похоже, ссорились, — сказала Алиса.

— Тетя имеет право отругать племянника, а ему не пристало закатывать глаза и выказывать ей неуважение, — с нажимом произнесла Мама-джан.

Молодой человек выскочил из ресторана, хлопнув дверью и даже не поздоровавшись с Алисой.

— Дело серьезное, — задумчиво проговорила Алиса, подходя к плите, где суетился муж Мамы-джан.

Тот повернулся к ней с лопаткой в руке и предложил попробовать рагу.

— Очень вкусно, — похвалила Алиса, отведав блюдо.

Повар вытер руки о фартук и молча направился к пристройке выкурить сигарету. Бросив раздраженный взгляд на жену, он вышел, тоже хлопнув дверью.

— Весело тут у вас, — заметила Алиса.

— Эти двое всегда против меня, — заворчала Мама-джан. — Когда я умру, клиенты скорее пойдут провожать меня на кладбище, чем останутся с двумя этими упрямцами.

— Если бы вы рассказали, что случилось, я бы встала на вашу сторону. Двое на двое — так было бы справедливо.

— Мой дурак племянник слишком хороший учитель, а ты слишком быстро учишься нашему языку. Джану надо заниматься своими делами, и тебе неплохо бы делать так же. Чем торчать здесь, лучше ступай в зал. Разве на кухне есть клиенты? Нет, так что беги, посетители ждут — и не вздумай хлопать дверью!

Алиса не заставила себя просить, поставила на ближайшую стойку стопку тарелок, которые только что вытер мойщик посуды, и с блокнотом в руке направилась в зал: он уже начал заполняться клиентами.

Едва затворилась дверь кухни, послышался крик Мамы-джан, призывавшей мужа затушить сигарету и вернуться к плите.

Больше стычек за вечер не случилось, однако, забегая на кухню, Алиса замечала, что Мама-джан и ее супруг друг с другом не разговаривают.

В понедельник вечером работа заканчивалась не очень поздно, последние клиенты покидали ближайшие рестораны в одиннадцать вечера. Алиса, прибравшись в зале, сняла фартук, попрощалась с поваром, что-то буркнувшим в ответ, с мойщиком посуды и, наконец, с Мамой-джан, которая как-то странно поглядела ей вслед.