Странное путешествие мистера Долдри

Пока Алиса красилась перед маленьким зеркалом в коридоре, ее стали одолевать сомнения: одна мелочь не давала ей покоя.

— Касса в тот вечер не работала, вход был бесплатный, — произнесла она вслух.

Она закрыла помаду, подбежала к вешалке, где висел плащ, и стала шарить в карманах, но обнаружила только связку ключей. Алиса сбежала по лестнице и опрометью бросилась в бакалею. Влетев в дверь, она обратилась к бакалейщику:

— Только что я уронила на пол бумажку. Вы ее не видели?

Бакалейщик сказал, что его магазин содержится в образцовом порядке. Если она уронила бумажку, то искать ее нужно в мусорной корзине.

— Где эта корзина? — спросила Алиса.

— Я только что вынес ее, как и положено, мисс. Мусорный бак во дворе, но вы же не собираетесь…

Не дослушав, Алиса бросилась к двери, ведущей во двор. Торговец в тревоге бросился следом и воздел руки к небу, увидев, как его клиентка, стоя на коленях, перебирает разбросанный мусор.

Он присел рядом и спросил, что за сокровище она ищет.

— Билет, — ответила Алиса.

— Надеюсь, лотерейный?

— Нет, просто входной билет на пирс в Брайтоне.

— Полагаю, он вам очень дорог?

— Возможно, — сказала Алиса, отбрасывая в сторону апельсиновые корки.

— Всего лишь возможно? — воскликнул бакалейщик. — А вы не могли точно в этом убедиться, прежде чем вытряхивать мой мусор?

Алиса не ответила, по крайней мере не сразу. Ее внимание привлек клочок бумаги.

Она взяла его, развернула, прочла дату на входном билете на брайтонский пирс и сказала:

— Да, он мне очень-очень дорог.

17

Долдри крадучись поднимался по лестнице. Подойдя к двери своей квартиры, он обнаружил на коврике у порога стеклянный флакон и небольшой конверт. На этикетке флакона стояла надпись «Стамбул», а в приложенной записке говорилось: «Я, по крайней мере, сдержала слово…»

Долдри снял крышку, закрыл глаза и понюхал духи. Основная нота была безупречна. Стоя с закрытыми глазами, Долдри перенесся под цветущие ветви церцисов на берегу Босфора. Ему почудилось, будто он поднимается по крутым улочкам Джихангира и слышит, как Алиса звонким голосом зовет его, когда он за ней не поспевает. Он ощутил пленительный аромат земли и цветов, пыли и прохладной воды, струящейся по стертым камням фонтана. Он услышал детские крики в тенистых садах, гудки пароходов, скрежет трамвайных колес на улице Истикляль.

— Вам удалось, вы выиграли ваше пари, дорогая, — вздохнул Долдри, открывая двери квартиры.

Он включил свет и вздрогнул, увидев соседку, сидящую посреди гостиной в кресле.

— Что вы тут делаете? — спросил он, ставя зонтик.

— А вы?

— Ну, — тихо пробормотал Долдри, — каким бы странным вам это ни показалось, я вернулся домой.

— Вы не уехали в отпуск?

— Ну, я же не хожу на работу, так что и отпуск, знаете…

— Не примите за комплимент, но это гораздо лучше того, что я вижу из своего окна, — сказала Алиса, указывая на картину на мольберте у окна.

— И все-таки это комплимент, да еще от человека, живущего в Стамбуле. Простите за этот совершенно второстепенный вопрос, но как вы сюда вошли?

— С помощью ключа, который был в кармане вашего плаща.

— Вы нашли его? Тем лучше. Очень люблю этот плащ, я его уже два дня ищу.

— Он висел у меня на вешалке.

— Одно объясняет другое.

Алиса встала и направилась к Долдри.

— Хочу задать вам один вопрос, но вы должны обещать ответить честно хотя бы на этот раз!

— Что значит «на этот раз»?

— Вы не собирались в путешествие с вашей прекрасной спутницей?

— У меня изменились планы, — проворчал Долдри.

— Вашу подругу зовут Кэрол?

— Нет, нет, я видел вашу подругу лишь дважды в жизни, и оба раза у вас дома. Когда я к вам грубо ворвался и потом, когда вы заболели. А в третий раз в пабе на углу, но она меня даже не узнала, так что это не в счет.

— Я думала, вы с ней ходили в кино, — сказала Алиса, делая шаг вперед.

— Хорошо, ладно, я иногда врал, но только в случае необходимости.

— А это было необходимо — убедить меня, что вам понравилась моя подруга?

— У меня были на то причины!

— А это пианино у стены? Я думала, что играет соседка снизу.

— А, эта развалина, которую я забрал из офицерской столовой? Я не считаю это пианино… Так что вы хотели спросить? Да, я вам отвечу правду.

— Вы были на пирсе в Брайтоне вечером двадцать третьего декабря?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что в другом кармане вашего плаща было вот это. — Алиса протянула ему билет.

— Не очень честно задавать такие вопросы, если вы уже знаете ответ, — сказал Долдри, опустив глаза.

— С каких пор? — спросила Алиса.

Долдри глубоко вздохнул:

— С первого дня, когда вы вошли в этот дом, с тех пор, как увидел, как вы поднимались по лестнице, и с каждым днем волнение все росло.

— Если вы что-то чувствовали ко мне, почему сделали все, чтобы от меня отдалиться? Это путешествие в Стамбул вам понадобилось, чтобы быть от меня подальше?

— Если бы та гадалка назвала Луну вместо Турции, мне было бы легче. Зачем вы спрашиваете? Вы не можете представить, что значит для мужчины, получившего такое воспитание, как я, понять, что я схожу с ума от любви. За всю свою жизнь я никого так не боялся, как вас. Мысль, что я вас люблю, заставляла меня еще больше бояться быть похожим на отца, а я бы ни за что в мире не заставил страдать любимую женщину. Я был бы вам очень признателен, если вы сейчас же забудете все, что я только что наговорил.

Алиса шагнула к Долдри, приложила палец к его губам и прошептала ему на ухо:

— Долдри, замолчите и поцелуйте меня.

* * *

Долдри и Алису разбудили первые лучи рассвета, лившиеся сквозь стеклянную крышу.

Алиса приготовила чай, Долдри отказался вылезать из постели, пока она не даст ему надеть что-нибудь приличное, а о том, чтобы надеть предложенный Алисой халат, он и слышать не хотел.

Алиса поставила поднос на кровать и, пока Долдри намазывал маслом тост, шаловливо спросила его:

— Ваши вчерашние слова, которые я должна забыть, раз вам это пообещала, — это, случайно, не очередная хитрость, чтобы продолжать писать картины под моей крышей?

— Если вы усомнились в моей искренности хоть на секунду, я готов забыть про кисти до конца своих дней.

— Это было бы совершенно нелепо, — ответила Алиса, — и ужасно глупо, потому что я влюбилась в вас как раз тогда, когда вы сказали, что пишете перекрестки.

Эпилог