Странное завещание

— Держи, юнга! Это твой первый кортик! Береги его и помни о море!

Да, прадед Шатильона всегда мечтал, что его сын пойдет по его стопам, но так того и не дождался…

Погиб во время очередного шторма: как знал, что ему подарок отца больше не пригодятся… Но отец матери нашего Бернара, оставленного нами за строганием сухих ветвей, не стал моряком, но про отцовский кортик не забывал. Именно он заложил новый поворот жизни этого старинного предмета, который получил возможность повидать не только море, но и сухопутные пейзажи. Да, Бернар был весь в деда, веселого любителя путешествий и приключений, воспитавшего своего внука именно тем, кем сейчас являлся наш герой. Они вместе с дедом часто ходили в походы, дед учил Бернара всему, что знал сам. Именно он заложил в душу внука не только любовь к познанию чего-то нового и интересного, но и многие добродетели, оттеснённые в душе нашего везучего миллионера несмываемыми рунами. Дед хранил нож дольше всех, не желая отдавать "не женскую игрушку" - как он сам выражался - своей дочери – матери Шатильона. Его радости не было предела в момент рождения внука. И именно этот нож стал первым в жизни Бернара, врученным в одном из походов под наказы деда. Бернар, услышавший столь увлекательную историю этого предмета, обещался беречь и хранить его до момента, пока не придет и его время преподнести этот подарок своему потомку.

Именно таким знаковым орудием наш Шатильон ловко орудовал сейчас, нарезая почти прозрачные щепы из сухих сучьев. Но пока я рассказывал вам столь увлекательный сюжет, продолжение которого наверняка еще будет вписано в историю рода веселого миллионера, Бернар уже успел закончить свое занятие и даже выложить полученные стружки в центр плотна уложенных толстых веток. После чего, он сформировал "шалаш" из обструганных тонких палок, каждый следующий слой которого составлял более массивный хворост. Закончив такие приготовления, Бернар демонстративно взял одну спичку из коробка и, ловко чиркнув ею о коробок, аккуратно направил в центр шалаша, прямиком в сухие и очень тонкие стружки. Не прошло и пары минут, как костер пылал во всю, согревая наших путешественником жаром вырывающихся из его центра языков пламени. Погревшись и перекусив, наши путники просушили вымокшие вещи, отдохнули и, не дожидаясь, пока угли столь ловко сложенного костра закончат тлеть, покинули ставший уютным бок холма, направившись дальше в сторону гор. Но как бы наши друзья не торопились, как не старались добраться до поселения раньше прихода ночи, их стараниям не суждено было увенчаться успехом. Путь был длиннее, чем то мог предположить Клод Вилар, да и ретивый нрав здешнего климата сказывался как нельзя лучше — пошел большой снег, шапки которого сначала едва парили в ледяном воздухе, а по прошествии небольшого количества времени уже мчались в головокружительном потоке, создавая белую пелену и залепляя лица. Вскоре снега намело столько, что продолжать движение на коньках было не только затруднительно, но попросту невозможно. Тьма начинала сгущаться, как будто высасывая остатки тепла из этих суровых мест. Путники, добравшиеся до гор, отчетливо различили вдали, километрах в пяти от места наблюдения, горящие огни вечернего городка. Но продолжать движение в такой мгле и снежной буре, да ещё и подступающей ночью, наша троица не решилась, приняв благоразумный вариант ночевать у подножия гор. Ведь помимо усталости, плохой видимости и сильного холода, ощущающегося как 7 градусов по Фаренгейту, здешний лес таил множество ночных обитателей, которые с приходом своей темной покровительницы выползают из нор, где они мирно дремали днем. Чашу весов на сторону принятия именно такого решения склонил и тот факт, что наши друзья обнаружили на своем пути значительное углубление в склоне одной из невысоких гор. Эта полупещера представляла собой двухметровый провал в горной породе с высотой свода не более полутора метров. Таким образом, Бернар, Сальвадор и Клод вновь были не забыты фортуной, щедро подкинувшей им такое место ночлега.

После принятия решения о ночлеге, наши друзья спешно начали его обживать, стараясь успеть сделать все основные приготовления до полного наступления темноты. А обустраивать было что, ведь не наши экспедиторы первыми обнаружили эту удобную для ночлега в здешних краях комнатку. В ней уже однозначно кто-то не раз проводил холодные снежные ночи. Наверняка это была лиса или еще какой-нибудь хищник средних размеров, ведь по всему полу были разбросаны перья, клоки шерсти, кости вперемешку с клювами. Первым делом в ход пошел складной топор Бернара, с легкостью добывший для друзей три отличных веника, состоящих из пары еловых лап. Выметя дочиста небольшую квартиру, ширина которой едва умещала трех рослых мужчин, Шатильон тут же развёл костер почти на самом пороге таким образом, чтобы бушующий на улице ветер с лёгкостью утягивал дым, но оставлял большую часть жара, начавшего прогревать каменную квартиру. Костер был разведён так же быстро и ладно, но не имел должного количества топлива, ведь должен был служить не долго, быстро сменившись приемником. Этот костёр лишь разогревал и выслушивал здешний воздух и своды. На это раз всем заправлял Бернар, тут же распорядившийся следующим образом:

— Друзья, у нас мало времени, а я задумал сделать нам неплохие кровати, поэтому нам стоит поторопиться.

Дорогой Клод, расположи в пещере наш скарб и выложи сушиться все, что могло промокнуть. Только заходи в нашу каморку по другую сторону от огня, не хватало нам еще тушить летчика-изобретателя. Сальвадор, двигай за мной, будешь помогать носить хворост и бревна.

И работа закипела. Вилар, раскладывая вещи по греющейся пещере, мог слышать, помимо треска костра и воя метели, веселые переговоры своих друзей, стук топора и стоны валящихся сосенок. А Бернар не шутил, заявив, что желает устроить своим товарищам королевские ложа, и теперь, ловко орудуя скромных размеров топором, не без труда валил относительно тонкие сосенки. Хворост ловко подхватывал Сальвадор и быстро относил его в пещеру, спешно возвращаясь за новой партией. Бернар, запыхавшийся и натерший мозоли, сиял. Ему удалось свалить четыре дерева, которые он успешно раскрошил на бревна длиною в метр. После этого Шатильон помог физику оттащить их ко входу в пещеру, уже достаточно прогревшуюся и лишившуюся запахов. Затем французский миллионер легким движением длинной ветви разворошил угасающий костер, вытолкнул его на снег, где обугленные головешки начали шипеть и плавить наст.

Глава 8 "Ночлег в пещере"

— Клод, хватай топор и посрубай с верхушек тех сосен лапы!

Распорядился Шатильон, заваливаясь в квартирку, предварительно стряхнув снег и обив ботинки.

— А ветки то нам зачем? Мы же уже провели генеральную уборку.

Растерянно проговорил Вилар.

— Они очень нужны, скоро увидишь, зачем!

Отозвался Бернар, легко подталкивая своего согнувшегося в этом тесном пространстве друга. Клод спорить не стал, послушно забрал топор и направился в сторону четырех красующихся пеньков, заваленных щепой.

— А что прикажешь делать мне?

Поинтересовался раскрасневшийся Сальвадор.

— Учиться разводить костер по-человечески...

Хмыкнул Бернар, тут же перебивая сам себя:

— Подавай бревна, что мы нарубили, да не забудь отряхивать от снега, не хватало нам еще потоп тут устроить.

Недовольно шевельнув усами, Монтеро начал подавать в пещеру брёвна, старательно отряхивая их от снега.

— Их бы еще ошкурить да срезать с одной стороны...

Разъяснял Бернар, аккуратно раскладывая бревна на полу.

— Да уж поди и так переночуем, главное не на холодном камне.

Сальвадор подавал и подавал, наблюдая, как его друг выкладывал их на подобии деревянных кроватей. После недолгой работы Бернар вылез из нового места ночлега и оглядел свое художество. Под каменными сводами стало уютнее: появились две лежанки, сложенные из сосновых бревен. Они наполняли скудное пространство запахом настоящего хвойного леса.

— Вот это да, дружище!

Восторженно вынес вердикт физик.

— В нашем жилище появились настоящие кровати!

— Угу, сейчас еще и перины прибудут…Да где там Клод!?

Воскликнул Шатильон, обрадованный столь лестной хвальбой своих умений. После чего развернулся и направился широким шагом признанного мастера к месту, где во всю махал топором Вилар. Пилот чувствовал себя хуже всех, ведь на прошлом привале практически не спал и теперь еле держался на ногах. Увидев это, Бернар не стал распекать своего друга за неумелую работу и, вежливо забрав орудие, довел работу до ума, не забыв похвалить старающегося друга. Да, Шатильон обладал интересной способностью чувствовать людей, знать, на кого прикрикнуть, а кому сказать ласковое слово. Усталый, но сияющий Клод вызвался отнести хвойные ветви сам, но Сальвадор не дал ему это сделать. Вновь вернувшись ко входу в пещеру, Бернар провозгласил:

— Смотри, дружище Клод, какие я вам кровати смастерил!

Вот тут то и понадобятся колючие лапы поверженных елей.

И, не дождавшись ответа, вновь проник внутрь.

— Сейчас мы сделаем с вами мягкие перины, спать будет удобнее, чем дома!

Продолжал Шатильон, забирая охапку веток.

— Бернар, ты просто волшебник!

Всплеснув руками, проговорил Вилар.

— Да что уж там... Просто лишние бревна остались, вот и подумал, что добру пропадать, все лучше, чем просто на ветках...

Ответил смущенный француз. Через десять минут костер вновь пылал на пороге, ближе к левому краю входа. Хвоя, уложенная на бревна, была ловко накрыта пледами, добавившими еще больший уют. В пещеру не проникал ледяной ветер, а температура была настолько высокой, что нашим героям даже повезло высушить всю одежду и мокрые ботинки. Ночь вступала во власть, погружая здешние края в безмолвную темноту. Лишь бродяга-ветер продолжал кружить снег в неистовом танце. Бернар, самый стойкий из троицы, вызвался дежурить первую половину ночи, поддерживая костер на должном уровне и будучи готовым разбудить других при первой же опасности. Вторую половину ночи должен был дежурить жаворонок-Сальвадор, коему не впервой было бодрствовать самым ранним утром. Вилар, в свою очередь, тоже желал стоять на страже, но ему не позволили, незамедлительно отправив спать, чем летчик и воспользовался. Сальвадор тоже улегся на хвойную кровать, укрывшись еще одним пледом, которые в достатке напихал в рюкзак сообразительный пилот, и стал тихо перешептываться с Бернаром, вновь усевшимся на кучу хвороста и вытянув ноги к костру. Тихо было вокруг, тепло и хорошо, как никогда. Именно о таких приключениях мечтали два бодрствующих мужчины с самого далекого детства. Чуть слышно потрескивал костер, где-то вдалеке тявкала лиса, вышедшая на охоту, и даже ветер, ретивый и непокорный, даже он умерил свой пыл. Ничто не нарушало столь гармоничной картины наскоро обжитого местечка. Долго поддерживать беседу Монтеро не смог: повернулся на другой бок и мирно заснул, зная, что есть тот, кто охраняет его сон. А сей стражник тихо глядел на пылающий костер, иногда подкладывая в него валежник.

Насколько же удивительна сущность огня. Не зря утверждают, что за его трапезой можно наблюдать вечно. И каждый видит в этих ярких всполохах, рассыпающихся искрами по поверхности погибающего дерева, что-то свое. Вот и наш Бернар, безмолвно наблюдая за могучей стихией, думал о чем­-то своём. Сложно сказать, куда конкретно отправилось сознание французского миллионера в эти минуты, но мне кажется, он вспоминал детство, ночные посиделки с дедом у такого же костра под трели оркестра цикад. Это было беззаботное время - время, когда все происходит впервые, а память запечетляет самые яркие картины всей жизни. Скучал ли Бернар по ушедшей юности? Трудно оценивать это однозначно. Ведь и в настоящем у Шатильона были верные друзья, богатое наследство, а главное, столь любимые им приключения, но...Нотка ностальгии отчетливо читалась в его глазах. Ему так не хватало мудрого наставника, который с высоты прожитых лет мог бы озарить истинный путь во мраке несправедливости и безразличия так, как озарял тьму пещеры этот костёр. Огонь был неким проводником, тем самым артефактом, который никак не изменился за столь долгие годы. Он являлся нерушимым идолом, который истончал грань времени и позволял совсем на чуть-чуть погрузиться в реальность прошлого. Костер горел ровно, едва колыхаясь, а по стенам плясали тени. Будто темные отблески минувших сюжетов, они являлись и вмиг пропадали, сменяемые новыми события давно ушедших времен. Вот они с дедом на рыбалке, и Бернар, тогда еще непоседливый озорник, никак не усидит на месте, вертясь во все стороны. Спокойный и сосредоточенный предок что-то говорит ему, но звука слов не слышно. Их уносит вдаль безжалостный круговорот времени, сменяя картинку перед глазами Бернара. Теперь он переходит реку вброд, слегка поддерживаемый сильной рукой деда. Мальчик напуган шумом и сильным течением, но, чувствуя крепкую ладонь, храбрится и движется вперёд. Закрыв глаза, Бернар видит своего деда таким, как он запомнился ему с детства: седовласый мужчина с коротенькой бородой и желто-пепельными усами. Отголосок его речи доходит до слуха Шатильона, и губы Бернара тихо вторят едва слышной, доносящейся, как из густой туманной дымки, фразе... Холодная слеза пробегает по щеке француза, которую он быстро смахивает в огонь. Как же ему не хватает покойного учителя и друга. Но он, Шатильон, не привык долго грустить и переживать, ведь одним из последних наказов его любимого родителя было следующее...