Странные Эоны

А называла? Опять — ощущение дежа вю. Она узнала этот дом, но никак не могла полностью ассоциировать его с реальностью ее прошлого. Быть может, она только мечтала о том, чтобы жить здесь; возможно, она воспользовалась чьими-то чужими воспоминаниями и приняла их по ошибке за свои.

Хейзингер был прав. Люди меняются.

Альберт изменился, в этом не было сомнений. Она хорошо помнила его грубую браваду перед свадьбой, нечто вроде утверждения своего главенства, что намекало на силу его желания. Конечно, ничего подобного на самом деле не было — это попросту показатель того, что навсегда испорченный ребенок хочет обладать тем, что привлекло его внимание в данный момент. Но она хотела того, чтобы он был властным, она нуждалась в чувстве принадлежности кому-то. К несчастью, его побуждения или инстинкты, или страсть коллекционера, — возможно, так оно и было — оказались только временным явлением. Дети устают от игрушек, даже привлекательных, особенно когда обладание ими требует определенной ответственности. Вскоре Альберт вернулся к своей обычной модели поведения интроверта, и это стало главным фактором, приведшим к их отдалению друг от друга и разводу. Но и она изменилась тоже. По мере того как отчужденность Альберта возрастала, ее собственная склонность к общению увеличивалась. Во время их супружества она была робкой, скованной одиночкой, неуверенной в своих способностях вести ежедневные контакты с миром бизнеса и даже сомневающейся в своей сексуальности. Начиная с ее подросткового возраста и позднее, мужчины находили Кей привлекательной, но сама себя она воспринимала как гадкого утенка. Более того, она никогда сознательно не стремилась стать лебедем.

И, как это ни забавно, именно Альберт Кейн — пробудил ее. Физическая близость, от которой он, как видно, быстро устал, сделала ее уверенной в себе и нуждающейся в удовлетворении.

Но Альберт не реагировал. Его требования к ней уменьшались; может, она так бы и осталась гадким утенком, потому что его образ жизни не предлагал ей и даже не ждал от нее чего-то лебединого. И не было нужды ей — ухоженной, модно одетой — вести себя как совершенно искусственное порождение — движения за освобождение женщин.

Однако Кей упорно создавала именно такой свой образ. Ускоренные уроки, которые она брала со скуки, привели к тому, что она стала заниматься, наряду с моделированием одежды, скульптурной лепкой, и результатом этих занятий стала ее профессия.

Дальнейшее было неизбежным. От лепки до нелепости всего один простой шаг. Или один непростой год. Развод, когда до него дошло дело, был полюбовным — именно это слово употреблял Альберт; ему всегда удавалось найти хорошее слово для плохого дела — и вот они пошли разными путями.

Ее путь был непростым, но за последние несколько лет он привел ее, шаг за шагом, к эмоциональной зрелости. Кей знала об этом и была уверена в себе и спокойна.

А теперь она понимает, что удивлена. Каким образом Альберт ушел из жизни?

Этот вопрос встал перед ней, когда она открыла входную дверь и вошла в гостиную.

Более точно — более экзотично — в нарастающей темноте встал перед ней и ответ. Из окна позади нее последние красные лучи заходящего солнца испещряли пятнами выпуклые глаза и рычащие пасти масок, висящий на стенах.

Какое-то мгновение она стояла пораженная, но она не испугалась того, что увидела; сморщенная голова, покачивающаяся в полутьме и скрюченные фигурки в китайском кабинете, не вызывали чувства ужаса.

Это были игрушки, а не страшилки — что-то вроде тех вещиц, которые маленькие мальчики заказывают по почте из рекламных объявлений на последних страницах комиксов. Хотя маски были подлинными, в отличие от их пластиковых копий, угроза от них исходила ненастоящая; сморщенная голова, хоть и подлинная, не могла причинить ей никакого вреда.

Но могла ли она принести вред Альберту? Навредила ему, потому что его интерес к подобным вещам стал навязчивым, и вел его к миру детских суеверий?

Я росла вверх, сказала Кей самой себе, Альберт вниз.

Почему? Что должно было случиться, чтобы стать причиной его побега из реальности?

Я случилась для него. Наш брак случился. Он с этим не совладал, вот и отступил. Он не мог находиться один на один со мной, поэтому окружил себя тем, с чем мог. Маски, которые не видят, не разговаривают; глаза и рты, от которых не исходят ни упреки, ни насмешки. Сморщенная голова с усохшими мозгами, которая не вынашивает тайных мыслей, которые могут навредить кому-то.

Кей покачала головой. И с каких это пор ты стала кабинетным психоаналитиком? Но, может быть, так оно и есть. Представляется, что сегодняшний мир полон людей, которые не могут совладать со своими проблемами. Наркотики и алкоголь помогают размыть границу между реальностью и фантазией, но этого недостаточно. Недостаточно, чтобы забыть страхи, устранить агрессию, изгнать повседневных демонов. Поэтому они бьют по мячам, а не по лицам, сбивают кегли в боулинге, а не головы и погружаются в виртуальное насилие, уставившись в экран.

Альберт не пошел этим путем, потому что у него такого пути не было. У него было достаточно денег, чтобы купить себе вечное уединение; здесь, в его укрытии, он мог окружить себя символами безопасности. Если ты боишься жить с людьми, живи вместо этого с вещами. С мертвыми вещами, с вещами, которые напоминают тебе о смерти, но не угрожают твоему существованию, потому что ими можно управлять. Ты владеешь ими. И они не могут причинить тебе зла.

Ты делаешь из него кандидата в сумасшедший дом, сказала Кей сама себе. Он не был сумасшедшим.

То, что случилось с ним, было сумасшествием. То, как он выпал из жизни, исчез, умер.

Тем не менее, для всего этого вполне может быть рациональное объяснение; объяснение, которое непосредственно связано с его желанием скрыться. Предположим, он отправился на Таити в поисках места, в котором реально можно удалиться из ежедневного, обыденного мира, в поисках упрощенного решения, которое направило Гогена на острова? Возможно, землетрясение подтолкнула его к принятию этого внезапного решения.

Если так, то и тайна, которой окружена его смерть, попросту испаряется. Возможно, Альберт посчитал современный Таити приманкой для туристов; наняв судно, он решил найти какой-то более уединенный остров. Что касается выпивки, то, скорее всего, это просто было средство против жары. Насколько она помнит, он не был привычен к алкоголю, а сочетание солнца и алкоголя вполне могло быть достаточным, чтобы сделать его легкомысленным.

Легкомысленным.

Она сама была легкомысленной, стоя здесь в пустом доме и занимаясь дневными мечтаниями.

Впрочем, уже ночными, потому что солнце зашло, и все было покрыто тенью. Выбираясь из углов, соскальзывая со стен, ползя по полу, тени колебались вокруг нее. В этих тенях маски могли шевелить своими ртами, фигурки в кабинете смотрели сквозь стекло, сморщенная голова расползлась в отвратительной ухмылке. Логическая мысль, которая расцветала при свете дня, с наступлением ночи быстро исчезала от прикосновения теней. Теперь расцветали, изгибались и корчились темные цветы, источая аромат страха. Они раскачивались среди теней, а тени раскачивались вместе с ними.