Странный приятель 1 - 4

— И многие ли сдохли по пути?

— Не более десятка. И то, исключительно по собственной вине и глупости. Зато, и вы еще будете мне за это благодарны, я научил их смирению!

Во время пребывания в городской тюрьме, Ренки очень страдал.

… Вернее — думал что страдал.

Потому что мягкий тюфяк набитый свежим сеном, и обеды от дядюшки Тааю, — еще долгие годы потом снились ему в сладких снах.

Да уж — дядюшка Тааю, будучи владельцем того самого трактира где произошло убийство, не только искренне сочувствовал попавшему в неприятности мальчишке, но и столь же искренне был ему благодарен. Ведь отныне его заведение обзавелось собственной Историей, которую можно годы напролет рассказывать посетителям, демонстрируя столик «за котором они сидели», и «то самое место, куда он упал, обливаясь потоками крови». — Так что на вкусные и обильные обеды, он не скупился.

Но Ренки искренне страдал, потому что дни, пока шло это нелепое следствие и дурацкий суд — бежали один за другим, а с ними, столь же стремительно и истекало время подачи прошений на допуск к экзаменам в Его Королевского Величества Офицерское Училище.

Да и сам факт, что потомок благородной семьи — оу Ренки Дарээка, подвергается аресту подобно какому-то преступнику, был в высшей степени оскорбителен… Хорошо еще, что он и так собирался покинуть родной городишко, и все об этом знали. Иначе бы Ренки не смог смотреть в глаза горожанам, да и его поспешный отъезд, мог бы быть воспринят ими как постыдное бегство!

Приговор он выслушал с недоумением. — А как же иначе? — Ведь это просто нелепость какая-то. Ведь даже брат убитого сказал речь в его защиту… Ведь все свидетели говорили одно и тоже… Ведь он лишь отстаивал свою дворянскую честь. Ибо проявление слабости или нерешительности в такой момент — упало бы грязным пятном на репутацию всего благородного сословия. И как это королевский судья… Подумать только, — Королевский Судья!!! — не может понять такой простой истинны. И вместо немедленного оправдания Ренки, начинает говорить какие-то немыслимые и нелепейшие слова… А ведь он, Ренки, еще собирался испросить у него какой-нибудь документ, объясняющий Высокой Комиссии, его столь досадную задержку.

Ведь невиновность Ренки была столь очевидна, что даже слова адвоката о подаче какой-то там апелляции на Высочайшее Имя, казались ему нелепым фарсом. — Какая к демонам апелляция?! — Его просто должны были отпустить. Сейчас! Немедленно!!! Ибо дурной этот сон, уже явно слишком затянулся!

Но его не опустили. И несколько следующих дней, он провел как в тумане.

Туман этот упал на сознание Ренки, когда холодное и ржавое железо кандалов коснулось его кожи. — Несколько дней он провел как в бреду. — Выполнял какие-то команды, куда-то шел в толпе таких же, звенящих кандалами и оглушенных ударами судьбы спутников. Ел что дают… Или отдавал свою еду кому-то другому, когда его об этом просили… Спал когда появлялась такая возможность, и просыпался от начинающегося по утрам шевеления других каторжан.

Туман исчез, сменившимся вонючим сумраком корабельного трюма.

Исчез внезапно, и взору Ренки предстала какая-то мерзкая рожа, дерзко тянущая из его рук миску с отвратительно пахнущей похлебкой.

— Ты чё пацан. — Слегка удивилась рожа тому, что обычно безропотный клиент, вдруг потянул миску на себя. — Совсем охренел?

— Пшел вон, быдло. — Посмотрев в расположенные на роже глаза взглядом бывалого фехтовальщика, ответил Ренки, даже не думая о последствиях.

— Не… В натуре. — Совсем охренел! — Все еще не веря в происходящее пробормотала рожа.

… Тут надо сказать, что Ренки в чем-то, хоть немного, но повезло. — По закону, заменить каторгу армией, могли только осужденному, впервые попавшемуся в лапы правосудия. Да и само преступление не должно было быть совсем уж тяжким.

Каторжная команда, в которую попал бедолага, состояла в основном из бродяг, проворовавшихся приказчиков, пьяниц-дебоширов, или пойманных на мелких кражах воришек.

Было и несколько убийц, но раз Королевский Суд, счел возможным заменить им виселицу на армию, — в их преступлениях имелись смягчающие обстоятельства.

Однако, говорят что если даже собрать вместе отпрысков благороднейших фамилий, и ограничить их в еде, — даже столь достойнейшие дети, выросшие на примерах высокой Чести, и воспитанные в духе истинной благопристойности — вскоре разделятся на банды, и более сильные, начнут отбирать еду у слабых¹.

Вот и в каторжной команде, куда попал несчастный Ренки, мгновенно появилась такая банда, сложившись из наиболее пронырливых и наглых каторжан, отнюдь не брезгующая всякими возможностями улучшить условия своего существования, за счет своих, не столь энергичных товарищей.

Увы, верзила Гаарз, был одним из таких наглецов, ошибочно принявший сумеречное состояние души Ренки, за признаки слабости и трусости.

Но сумеречное состояние наконец пало, и благородный юноша, готов был дать отпор наглым притязаниям, пойманного на краже портового грузчика.

Увы. Но у портового грузчика, перед нашим Ренки, было одно значительное преимущество. — Он весил, наверное раза в полтора больше его. И вес этот, составлял не мягкий жирок, а довольно сухое и жилистое мясо. Которое не сразу исчезает, даже после нескольких недель полуголодного существования.

Единственное, что удерживало Гаарза от решительных действий — это жиденькое содержание миски, из-за которой шла борьба. — Ибо даже его, не слишком-то далекого ума, хватало, чтобы понять, как легко выплеснуть столь драгоценную, в этих условиях, еду, на и без того загаженные доски корабельного трюма.

Наконец сила возобладала над молодостью и энтузиазмом, и дернув чересчур сильно — Гаарз не только вырвал миску из рук нашего героя, но даже и выплеснул ее себе на лицо.

Получилось крайне неудачно. — В банде, которая верховодила в трюме каторжанской посудины, Гаарз и так занимал отнюдь не первые роли, а тут еще и выставил себя посмешищем перед всеми.

Язвительный смех за спиной, сопровождающийся обещаниями вожака лишить самого Гаарза причитающейся ему доли отобранной у других еды, разбудил в его низменной натуре, самую звериную ярость. И он, набросившись на Ренки, начал его душить.

… Эх. — Бедолаге Ренки, сейчас бы в руки шпагу…, ну или хотя бы кинжал… Да сгодились бы даже простой столовый ножик, или хотя бы щепка. Он был обучен отстаивать свою жизнь многими видами оружия. Но увы — лишенный чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего клинок, все что он сейчас мог поделать, это вцепившись в огромные руки Гаарза, скрести по ним, изрядно отросшими за время заключения, ногтями.

Горло сдавило как клещами… Казалось что даже кости позвоночника сминаются под этими кошмарными, словно выкованными из стали пальцами. Перед глазами двоилось, и искра сознания уже почти было совсем померкла в них. Но тут краем глаза он увидел, или скорее уловил, некое движение, жуткое давление на горло пропало, и Ренки смог втянуть в себя первый, казалось бы состоящий сплошь из раскаленных иголок, но тем не менее, сладостный вдох.

— … э-э… Какого хрена? — Ты?!?!

Услышал он словно бы сквозь туман.