Странствия Лагардера

– И куда же вы отправитесь завтра, господа? – спроси­ла басконка.

– Поглядеть на восход по ту сторону гор, – ответил Монтобер. – Правда, я не уверен, что увижу там солнце: ведь оно сияет в глазах нашей прекрасной хозяйки!

Она положила руку на плечо принца и пустила свой кубок по кругу со словами:

– Да хранит вас Господь! Но не шутите с Пиренеями! Не всякий, кто поднимается с этой стороны, спускается с дру­гой!

Это предположение было отвергнуто с негодованием.

– Вино не веселит ее, а навевает грусть, – заметил Та­ранн, – потому что нам всем не хватает любви… Красавица, мы все преданно служим маленькому крылатому богу… Хочешь быть со мной? Я буду любить тебя всю ночь…

– Браво! – воскликнули сотрапезники. – Таранн обой­дет Монтобера! Ставим на Таранна…

– Незачем ставить ни на кого, – возразил тот и, поша­тываясь, поднялся. – Слушайте меня! Есть предложение…

Гонзага рассмеялся, глядя на его усилия устоять на ногах.

– Выкладывай! – произнес он. – Заранее одобряю, ес­ли только ты сможешь выговорить хоть пару слов.

Принц также поддался общему настроению. Слова Пейроля, сказанные после встречи с контрабандистами, словно бы сняли камень с его души, и теперь он осушал бокал за бокалом.

После последнего ему почудилось, как, впрочем, и всем ос­тальным собутыльникам, будто свинцовый обруч сжимается вокруг его лба…

– Предложение? – пробормотал Монтобер. – Ах да! Красивая женщина… но она одна… кому достанется женщина? Надо положить ее на стол и разыграть в кости…

Таранн завопил, заглушая невнятный голос Монтобера:

– И у меня есть предложение… Давайте разденем эту женщину… Как ее зовут? Эй, как твое имя, а, милашка?

Она слегка побледнела, однако усилием воли заставила себя улыбнуться:

– Хасинта по прозванию Басконка, – ответила она. – Любили меня многие, но никто не добился взаимности.

– А мы добьемся! – выкрикнул Носе. – Срывайте с нее одежду! Положим ее голую на стол, а кости станем метать между двух грудей…

Он протянул было руку к корсажу, но натолкнулся на под­ставленный Хасинтой кубок с вином и отступил, потряхивая ушибленными пальцами…

На его место тут же заступил Лавалад, но не устоял на но­гах от сильного толчка.

Монтобер, в свою очередь, тоже ринулся к ней: он был сильнее других, и глаза его сверкали от жгучего желания.

Однако и ему пришлось быстро отдернуть руку – тонкая струйка крови текла по ней… Хасинта небрежно вертела ма­ленький каталонский кинжал, который в мгновение ока выхва­тила из-за пояса.

Губы у нее были плотно сжаты, грудь вздымалась, а глаза метали молнии.

– Пейте же, дорогие гости! – ласково произнесла она. – Неужели никто не составит мне компанию? Я умираю от жаж­ды…

Ничего более прекрасного не видели молодые дворяне ни на ужинах регента, ни на оргиях в особняке принца Гонзага: одна-единственная женщина среди мужчин, опьяненных похотью и вином, – и эта женщина не только не пытается скрыться от вожделеющих самцов, но, напротив, бросает им вызов, под­стрекая их тщеславие и бравируя своей неуязвимостью.

По правде говоря, это сильно напоминало ту знаменитую дуэль на бутылках шампанского, когда маленький маркиз де Шаверни бесславно проиграл ненасытной губке, носившей имя Эзоп Второй.

– Пейте, господа! Иначе глотки ваши пересохнут, подобно голым скалам Панкорбо…

При этих словах Пейроль поднял голову и впился взглядом в прекрасную Хасинту. Но та явно сказала это без всякой за­дней мысли, продолжая разливать по бокалам изумительное мавританское вино, которое сама пила стакан за стаканом.

Затем она затянула баскскую песню. Волосы ее размета­лись по плечам; она пела этот полудикарский напев с такой страстью, что корсаж ее приоткрылся, обнажив плечи, чуть более розовые, чем белоснежные вершины Мадалеты, озарен­ные лучами восходящего солнца.

– Пейте же, господа! – повторяла она. – Кто послед­ним устоит на ногах, тот будет полным владыкой здесь.

Она могла без всякой опаски убаюкивать их этим обещани­ем, поскольку видела, как молодые люди, побледнев, один за другим валятся, где придется. Даже Гонзага уже спал.

Прошло еще десять минут. Лишь один Ориоль сидел с от­крытыми глазами.

– За твое здоровье! – сказала Хасинта, протягивая ему полный до краев стакан.

Но и этого ей показалось мало… Она уселась на стол, со­всем рядом с ним, так что он почти ощущал прикосновение сильного молодого тела, положила руку ему на затылок, а дру­гой рукой сама поднесла к губам бокал.

– Пей, – шепнула она, – пей смело. Ты станешь побе­дителем.

У толстяка финансиста закружилась голова, и он попытался чмокнуть ее в обнаженное плечо. Но это ему не удалось… Ви­но ударило в голову, и веки опустились на осоловевшие глаза.

Он сполз со стула, мертвецки пьяный, как и все остальные приспешники Гонзага.

Басконка тогда выпрямилась во весь свой рост, перешагну­ла через валявшиеся тела и, остановившись на пороге, нетороп­ливо застегнула корсаж, который приоткрыла нарочно. Во взгляде, которым она смерила пьяных, было больше всего пре­зрения, но сверкнула в нем и радость.

Через несколько секунд она постучала в дверь комнаты на втором этаже и вошла к девушкам со словами:

– Вот и я! Я могу спасти вас… Но для этого вы должны мне во всем довериться… Рассказать мне, что печалит вас или тревожит… Раскрыть все тайны, которые вы храните!

Донья Крус смотрела на нее с удивлением и все еще с не­которым недоверием. Зачем нужно было этой женщине знать их имена, их секреты, обстоятельства их пленения и цель нынешнего путешествия? Может быть, Гонзага подослал к ним свою сообщницу, чтобы выведать их тайные мысли?

Но, посмотрев Хасинте прямо в глаза, цыганка тут же раскаялась в своей подозрительности. Эта женщина от всего сердца хотела им помочь.

Басконка, со своей стороны, угадывая причины невольной сдержанности Флор, предпочла обратиться прямо к Авроре.

– Говорите же, мадемуазель, но только быстрее… Нам нельзя терять время! Отчего вас везут в Испанию?

– Нас похитили…

– Кто это сделал… и почему? Я должна знать все, только тогда я смогу что-то предпринять.

Не колеблясь ни секунды, мадемуазель де Невер в двух словах рассказала ей обо всем, что случилось.

Хозяйка постоялого двора слушала ее с возрастающим ин­тересом, но время от времени прикладывалась ухом к двери, дабы убедиться, что внизу все тихо.

Теперь ей стало понятно, кто такой Лагардер и отчего его намеревались заманить в ловушку. Внезапно она обняла Аврору и прижала к груди. В глазах ее стояли слезы. Никто и никогда не видел Хасинту-басконку плачущей!