Странствия по двум мирам

– Тысяча извинений, синьора, – запинаясь, проговорил он. – Я не хотел вас испугать.

Девица фыркнула, услышав, что он назвал ее синьорой. Одна из ее подружек рассмеялась. Тафур обернулся к третьей и тут же потупил взор, успев заметить, что вуаль ничуть не скрывала лица и шеи девушки. Перламутровая кожа, алые, как розы, губы… Неужели она улыбается? Большие глаза, голубые, с золотистыми крапинками. Или зеленые?

– Прошу вас простить меня, – продолжал он, обращаясь к первой девице. – Скажите, могу ли я оказать какую-нибудь услугу вам или вашим спутницам?

И как только ему в голову пришло произносить подобный вздор? Какую услугу он мог оказать им, если завтра отправлялся в Венецию, а в воскресенье садился на корабль, отплывавший на Родос? Не говоря уже о том, что ему пришлось бы открыть свое имя и положение, то есть сделать то, от чего его настойчиво предостерегал герцог Медина.

Слава богу, девушка в злополучном платье оставила без внимания его слова. Все три холодно кивнули и возобновили свою прогулку, направляясь на рынок или, возможно, в собор. Если в собор, то, значит, слуги у них новенькие, да вдобавок недотепы: они избрали дорогу, состоящую из сплошных луж. Тафур исподволь следил за ними, пока они не скрылись в толпе, а затем завернул за угол. Боковая улица была такой узкой, что здесь и мышь бы не спряталась. В конце ее возвышалась башня Синьории 3 , где флорентийские аристократы устраивали свои советы. Не зашел ли туда паж, чтобы отчитаться в своих действиях? Между прочим, с той стороны пришли и три девушки. Наверняка они знатного происхождения, о чем красноречиво свидетельствовали их внешность, манеры, шелковые туники, тонкие вуали. Он бросил взгляд на свои сапоги и почувствовал, что лицо его пылает от стыда. Потом снова смущенно опустил глаза. И возле своих ног увидел лежащий на земле шелковый платок.

3

Синьория – правительство Флорентийской республики.

Тафур нагнулся, одним движением подхватил его и стал вглядываться в толпу, но девушек уже и след простыл. И почему только он не побежал за ними? Хотя если бы он побежал, то не заметил бы платка, а это был предлог, чтобы снова заговорить с ними. Нет, никакой это не предлог. Он держит в руке самый настоящий платок. Выходит, он поднял его, не собираясь возвращать владелице? Это какой-нибудь простолюдин мог бы присвоить его, чтобы скомпрометировать хозяйку. Кстати, он твердо знал, кто из трех девушек владелица платка: его шелк, нечто среднее между зеленым и голубым, был того же цвета, что туника и мелькнувшие под вуалью глаза. Он стал засовывать платок в карман, и пальцы его наткнулись на сургучную печать послания, врученного пажом. Тогда он переложил платок и послание в нагрудный карман, где уже лежало письмо герцога Медины.

На площади Синьории плотники сооружали помост к празднику карнавала. Кроме них, здесь никого не было. Злополучный паж как в воду канул. И девушки тоже. Он сделал круг по площади и решил возвращаться по другой улице, чтобы не сталкиваться с зеленщиком. Перед тем как завернуть за угол, он искоса взглянул на дворец цвета меди и обнаженные фигуры статуй над арками изящной лоджии Ланци. Он не успел повидать достопримечательностей Флоренции, видел только украшенные барельефами двери Баптистерия и собора, и то мельком, по дороге из банка, где получал деньги по переводному векселю. Не нашел он и улицу золотых дел мастеров и не купил камею, которую обещал Кармен, чтобы заменить ею ту, что ей подарил дон Фадрике. Но разве герцог послал его для того, чтобы он терял время на праздные прогулки? И уж само собой не за тем, чтобы так осрамиться перед флорентийскими барышнями. Он поднес руку к груди и снова нащупал письмо своего господина и запечатанное сургучом послание. Кто-то узнал его тайну.

Привратник явно дезертировал со своего табурета в сенях. Тафур, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх, закрыл за собой дверь на засов и вытащил послание. Он присел на краешек кровати и почувствовал озноб. Видно, местный слуга тоже сбежал, чтобы не поддерживать огонь в жаровне. Он накинул на плечи одеяло, потер руки и еще раз перечитал странное приглашение: «La vostra presenza onora la nostra casa. Venite alla Via Larga, ora terza» 4 .

Довольно неуклюжий стиль, зато каллиграфия безупречна. И снова герб с шестью золотыми шарами. Он уже видел его на фасаде башни Синьории, над дверями одной из церквей, на лоджии рынка, по всему городу. Ну и, разумеется, он красовался на здании банка Медичи, куда Тафур ходил, чтобы получить деньги по векселю герцога. Банк располагался на маленькой площади на Виа-Ларга, рядом с большим палаццо, где жили банкиры.

4

Ваше присутствие – честь для нашего дома. Приходите на Виа-Ларга в третьем часу (ит.).

Чего хотели от него правители города? Они были с ним изысканно любезны, ибо на самом деле не он, а они оказывали ему честь приглашением. Однако доставивший его паж не открыл лица, словно был злоумышленником. Тем самым ему давали понять: никто не узнает, что Тафур находится во Флоренции, коль скоро он этого не желает. В приглашении не было указано ни его имени, ни даты.

Он вспомнил, какой взгляд бросил казначей банка на вексель с подписью герцога. Да и молодой патриций, распределявший золото по конвертам, внимательно с головы до ног осмотрел Тафура, пока тот расписывался в большой книге. Он на мгновение заколебался, прежде чем взять перо в руку, но затем поставил свою подпись на бумаге. Педро Тафур. Что еще он мог написать? Он с гордостью носил имя своих предков. С другой стороны, без подписи золото не получишь. Герцог вел дела с семейством Медичи, правда не с доном Лоренцо и доном Джулиано, а с их дедом, знаменитым доном Козимо. Он должен был предвидеть, что в банке узнают его руку. Более того, возможно, он как раз рассчитывал на то, что Тафуру сделают подобное приглашение.

Последние угли в жаровне с шипением погасли. Он свернул листок, засунул его в карман и вновь нащупал шелковый платок. Нельзя оставлять его на виду, чтобы он бросился в глаза первому же постороннему, которому он откроет дверь. Тафур остановился возле сундучка, где лежали бархатный камзол и смена белья. Потом в сомнении подошел к дорожной суме, где хранил начатое им письмо. Кармен вряд ли обрадовалась бы, узнав, что письмо к ней лежит рядом с платком другой девушки. Грустно, когда человек страдает, но вдвойне грустно, когда он сам просит страданий у небес, говорил Мануэль Бенассар, его наставник в санлукарском дворце. Что будет б льшим грехом: оставить платок у себя или попытаться вернуть его?

Он уселся за стол и писал, писал до тех пор, пока солнце не скрылось за черепичными крышами. Под окном торговцы с рынка разбирали свои навесы. Готовые веселиться всю ночь по случаю карнавала, прошагали мимо студенты, вооруженные масками, барабанами и флейтами. Сколько еще пажей Медичи следят за его дверью? Он и шага не успеет ступить, как об этом станет известно на Виа-Ларга, не говоря уже о том, чтобы незаметно улизнуть из Флоренции. С другой стороны, не откликнуться на приглашение будет неблагоразумно. Если банкиры интересуются целью его путешествия, он должен воспользоваться их любезностью. Ведь ему предстоит еще проделать долгий путь по землям Тосканы. Ну и в конце концов он покинул Санлукар не для того, чтобы спрятаться от мира, а чтобы узнать его.

* * *

Любезная Кармен!

Как и обещал, пишу тебе, чтобы рассказать о том, как проходит мое путешествие, в которое столь не вовремя отправил меня сеньор герцог. До сих пор вспоминаю наше свидание у стены с жасминами и твое лицо. Надеюсь, что и ты меня вспоминаешь и что это мое письмо послужит тебе некоторым утешением. Как тебе известно, я уже посвящен в рыцари, но подчиняюсь приказам герцога. А именно он запретил мне заранее сообщить тебе о моем отъезде, позволил только напоследок встретиться с тобой, ибо догадывается о наших чувствах. Поручение, которое он мне дал, является сугубо секретным, и я должен выполнить его во что бы то ни стало из чувства верности и благодарности к герцогу. Если Господу будет угодно, когда это поручение будет выполнено, наши ожидания окончатся.

Не стану говорить, сколько раз я оглядывался на дворец, пока корабль уходил все дальше в море. Я знал, что ты не можешь подойти к окну, а если бы и могла, то все равно не увидела бы меня, потому что твое окно выходит на запад, а я отплывал на восток, но меня воодушевляла мысль, что ты не спишь, как в те времена, когда мы были детьми и я уезжал со взрослыми на охоту.

Вместе со мной на борт поднялись двое францисканцев, к которым герцог весьма благоволит. Одного из них ты знаешь: это Антонио де Марчена; он стал монахом, уже будучи весьма сведущим в навигации, географии и многих иных науках. С ним я молился сегодня утром и продолжаю молиться, всякий раз повторяя твое имя. Мы с ним проводим время в приятных беседах, когда это позволяют волны и ветер.

Нелегкое дело, Кармен, плавать по этому морю, на которое мы так часто в детстве смотрели из окон башни. Оно не одинаково в разных местах и далеко не всегда спокойно, ты и сама это знаешь по тем бурям, что налетают из океана, добираясь до Гвадалквивира. Когда мы обогнули Кадисский мыс, нас догнала подобная буря, продолжавшаяся до самого Пролива, где африканский берег глядит на наш. Ты тотчас простила бы все мои прегрешения, если бы видела меня в те часы: я вымок до нитки, меня швыряло из стороны в сторону, пока капитан не приказал привязать меня к основанию мачты.