Страшен путь на Ошхамахо

– Держусь, держусь! – насмешливо отвечал юноша.

Хамиша и Нартшу тоже сумели сократить численность врагов и теперь против каждого из них оставалось по одному противнику, не считая вшиголового храбреца, непонятно чего выжидавшего под прикрытием горящей арбы. Он держал в руке заряженный пистолет, направляя ствол в сторону вихрем кружившихся Канболета и Хатажукова. Было похоже, что князю очень хотелось увидеть, чем закончится эта схватка, а уж потом выстрелить.

Мухамед ничего не мог сделать с тузаровским сыном и это приводило его во все большую ярость. Впервые князь почувствовал смертельную опасность, а затем совершил ту единственную оплошность, которую, как охотник в засаде, подстерегал Канболет. Этот взмах княжеской сабли был с самого начала неверным. Канболет увидел, что удар рассчитан на обязательное столкновение с его клинком, и если в последний момент сделать обманное движение, то лезвие хатажуковской сабли лишь рассечет воздух. Канболет поднял, как и полагается, навстречу свою саблю, но перед самым столкновением ловко убрал ее из-под удара, сделал быстрый короткий взмах и сплеча рубанул по княжескому шлему. Мухамед. неестественно выпрямился в седле и замер. Глаза его вылезли из орбит и сразу стали бессмысленными и тусклыми. Канболет нанес еще один сокрушительный удар – шлем треснул, глаза бешеного пши залились кровью.

Алигоко прицелился получше – теперь он дождался своего часа, но тут лошади, впряженные в арбу, на которой разгорелся настоящий костер, в панике рванули и понеслись, не разбирая дороги, к обрыву. Конь Шогенукова испуганно шарахнулся в сторону, грянул выстрел – и пуля взвилась в ночное небо. Нартшу в это время выбил из седла тяжело раненного противника и бросился на помощь другу, но было поздно. В грудь Хамиши уже вошло острие клинка. Нартшу сцепился с последним дружинником из княжеской свиты, а Канболет не спеша направил коня к Шогенукову.

И тогда хитрый и неглупый князь сделал то, что можно было объяснить лишь припадком отчаянной трусости. Он с криком развернул лошадь и ударился в постыдное бегство. И поскакал он не в сторону тузаровского дома, где еще оставалось десять всадников, а прямо к броду (видно, помутился изворотливый ум Вшиголового). Канболет стал преследовать врага.

Не надо было Шогенукову так торопить и нахлестывать коня, пока тот по брюхо в воде переходил реку. На другой берег бедное животное выбралось совсем обессиленным, и Канболет нагнал князя на самой опушке леса.

Уже рассеивался предрассветный сумрак, и Канболет увидел, как остановивший измученного коня Алигоко пытается трясущимися руками разомкнуть на себе какой-то блестящий пояс. Тузаров вложил саблю в ножны, взял плеть и резко хлестнул ею по бледной шакальей морде князя. Алигоко взвизгнул и запрокинул голову, закрывая лицо руками. Его блестящий пояс с тихим мелодичным звоном распрямился в стальную полосу и упал на землю

– Ах, вот оно что… – пробормотал Канболет, проворно нагнулся и, не слезая с коня, поднял старинный дамасский клинок. – Вот каким оружием владела эта подлая и трусливая гадина!

– Не убивай меня! – крикнул Шогенуков. – Это ведь не я убил твоего отца и не я поджег дом, а младший Хатажуков! Он хотел найти панцирь.

– А ты, конечно, ни в чем не виноват? – горько усмехнулся Канболет, сгибая в кольцо тонкую драгоценную саблю.

– Нет такой вины, за которую князя можно убить! – Лиловый рубец, пересекавший его левую щеку, сочился кровью.

– Если бы ты не оказался таким жалким трусом, я бы не посмотрел на то, что жизнь князя считается неприкосновенной, и поступил бы с тобой так же, как и с твоим кровожадным сообщником. А теперь проверим, хорошо ли будет служить мне эта арабская сталь.

Канболет сорвал шапку с головы Алигоко и подбросил ее вверх; дамасский клинок тоненько свистнул, и наземь упали две половинки щегольского головного убора донельзя посрамленного князя.

Шогенуков глухо застонал, будто получил новый удар плетью.

– А теперь убирайся вон! – рявкнул Канболет. – Поторопись, пока я не передумал!

Долго уговаривать Вшиголового не пришлось – он тронул коня и скоро исчез в лесу.

Канболет вернулся к реке и стал вглядываться в тот берег, начавший слегка проступать сквозь легкую пелену предутреннего тумана, плывущего над водой.

Он еще надеялся, что Нартшу уцелел и, возможно, переходит сейчас через реку. И в самом деле – он услышал чей-то голос, обрадовался, но тотчас же понял свою ошибку. Канболет увидел силуэты девяти верховых: каждый вел за собой в поводу одну, а то и две лошади, навьюченные каким-то грузом.

– Здорово дрался этот последний их парень, – сказал один из всадников.

– Да все они, малокабардинцы, дерутся сильно, – ответил ему другой.

Хорошо, что мы с арбы весь этот хабыр-чабыр перегрузили на лошадей.

Снесло бы ее течением и опрокинуло, – сказал третий.

– Воды в Тэрче прибавилось, – заметил кто-то еще. – Наверное, ночью прошли дожди в верховьях.

Остатки княжеского отряда приближались. Каждое слово ясно и отчетливо разносилось над тихой рекой. Канболет отъехал чуть ниже по берегу и укрылся за облепиховыми зарослями.

– Надо бы князя догнать…

– Догони зайца в лесу!

– Больше я не служака Вшиголовому, – решительно заявил кто-то из уорков.

– Я тоже хочу перейти к другому князю… Сыт на всю жизнь сегодняшними зверствами!

Всадники вступили на берег и, не задерживаясь и не оглядываясь, начали быстро удаляться от реки.

«Пожалуй, и мне пора в путь, – подумал Канболет. – Вот только куда?.. На отцовское пепелище? Нет, мне там делать нечего. Да и чем я смогу утешить осиротевшие семьи! И кто сможет утешить меня? Уж, конечно, не Кургоко Хатажуков, который скоро узнает о смерти своего брата. Больший князь, оглушенный и ослепленный горем, не услышит голоса рассудка и не скажет справедливого слова. Мы теперь с ним кровники…»

Канболет вывел коня на первую попавшуюся лесную тропу и поехал шагом, опустив поводья и низко склонив голову. «Отец бы еще жил долго… А какие были хорошие друзья Нартшу, Шужей, ох, несчастье, несчастье! И не каменное ли у меня сердце? Почему оно не истекло кровью и не затихло навек?»

Долго так ехал молодой Тузаров, не замечая ничего вокруг. Уже наступило солнечное утро, в ветвях деревьев весело пересвистывались беззаботные синицы и зяблики.

Вдруг конь остановился и тихонько заржал. Канболет очнулся, как от глубокого сна, и поднял голову. В нескольких шагах сбоку от тропы он увидел мальчика, сидящего на корточках возле тела какого-то мужчины. Чутье воина сразу подсказало Канболету, что этот мужчина мертв. Мальчик вскочил и выхватил кинжал. Канболет спешился.

– Не надо, дружок, – сказал он, подходя поближе, – кинжал тебе не понадобится.

Канболет рукавом черкески утер слезы на мальчишеском лице.

– Ты и так весь мокрый… А дождя, кажется, не было. У тебя горе? Это твой отец?

У мальчика задрожали синие от холода губы и он громко всхлипнул.

– Говори что-нибудь. Я сегодня тоже потерял отца…

– Это мой дядя, – мальчик наконец заговорил. – Это Исмаил Хатажуков, брат моего отца.

– А твой отец?..

– Кургоко!