Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Второе следствие, тоже очевидное. Хотя и более существенное. Сила была продемонстрирована Грузии, а применена будет в России. Не военная. Политическая. Часть властных кланов позволила себе поиграть в американских киногероев (а случившееся куда больше походило на качественный голливудский боевик, нежели на реальную американскую политику, ссылаться на пример которой стало теперь модно). Грузинская игра слишком быстро закончилась, и теперь ее правила сами собой распространятся на российское поле.

Следствие третье. Дана отмашка на полномасштабный передел легального и криминального рынков по всей стране. Жалеть грузинскую мафию как-то глупо, пусть она сама себя пожалеет. Но, во-первых, зачистка поля идет тотальная, мафию от немафии отличать никто не собирается; мирных грузинских торговцев просто разорят или обложат двойной данью. А во-вторых, если бы на место зачищенной мафии тут же явилась небесно-чистая, прозрачная, добросовестная рыночная система! Но ведь ничего подобного не будет, верно? Будет новый передел устоявшихся сфер влияния. Власть подвинет грузинские кланы, за их место начнут сражение азербайджанские, чеченские, коптевские, тамбовские, иные прочие группировки. Польется кровь. Да, не наша с вами. Вполне себе бандитская. Однако ж льющаяся кровь – всегда хороший довод, чтобы силовики упрочили позиции. См. пункт два.

Наконец, четвертое следствие. Самое тяжкое. Страна и так напряжена. Она искренне верит, что все идет хорошо, что народ и партия едины; при этом вокруг себя видит непорядок. И подсознательно ищет олицетворенного виновника собственных бед. Это происходит и безо всякой Грузии; но массовая политическая, милицейская, военная истерика по поводу грузинских дел действует на тлеющее раздражение как спиртовой раствор на разогретые угли. Уже полыхнуло в Кондопоге – задолго до всяких эвакуаций. Теперь степень риска возросла в разы. Нам все время твердят об оранжевом уровне опасности, а его давно пора повышать до коричневого.

Самое странное во всем этом, что перечисленные следствия формируют такую общественную среду, в которой неуютно находиться не только нам с вами, но и тем, кто принимает (по крайней мере, осуществляет) брутальные решения. Оттуда, из Тбилиси, идут сигналы к атаке, а здесь, в России, формируется запрос на другого вождя. Более крутого. Более отвязного. Уже рогозинские ролики, за которые «Родина» была снята с московских выборов, не кажутся чем-то из ряда вон выходящим… А такого вождя нынешняя элита предложить не сможет. Потому что слишком цивилизованна. Образованна. Осторожна. И богата.

Повторяю: мне лично не так уж и важно, как справится Грузия со своими бедами. Важно – как справимся мы со своими. Как несоразмерная реакция на саакашвилиевский маразм скажется на внутрироссийском соотношении сил. В политике не угол падения должен быть равен углу отражения, а угол отражения – углу падения. Иначе мы сами себя загоняем в пятый угол, из которого хорошего выхода нет.

Стреляли в Политковскую, целили в Путина, попали в нас

На неделе между 9 и 15 октября. – Путин в Дрездене прокомментировал убийство Политковской: власть в ее смерти не заинтересована, ее гибель нанесла ущерб гораздо больший, чем наносили публикации.

Прошу прощения, придется проявить сексизм. Многолетние наблюдения за женской языковой логикой привели к интересному наблюдению. На вопрос «зачем» женщины чаще всего отвечают «потому что». На вопрос «почему» – «для того чтобы». Неразличение причинности и целеполагания в данном случае принципиально и связано с особой языковой картиной мира; нет ни целей, ни причин, есть только мотивация поступка, который все равно будет совершен. Неважно, по какой причине. Необязательно знать, с какой целью.

Зато если вы спросите водителя-мужчину, как долго осталось ехать, он скажет: столько-то километров. А женщина за рулем сообщит: столько-то минут. Мужчина измеряет время пространством, женщина – пространство временем. И в данном случае она безупречно права; чтобы рассчитать свои действия после приезда, мы должны прикинуть оставшееся время пути; километры к нам и нашим действиям неприложимы.

Все это имеет самое непосредственное отношение к вопросу, который сейчас бурно обсуждается в обществе: кто убил Политковскую? С точки зрения следствия вопрос поставлен правильно. С точки зрения общества вопрос почти бессмысленный. Ну, предъявят вам сумасшедшего схинхеда, который имел к покойной такую личную неприязнь, такую личную неприязнь… Или обнаружат порученца беглого олигарха, очередного Михаила Каданева (это человек, который сел за убийство Юшенкова); кто-нибудь из нас помнит, как господин Каданев выглядит? Я лично вообще ни разу в жизни его не видел и надеюсь не увидеть никогда. А может, будет пойман отмороженный антикадыровец, который таким сложным путем хотел повредить чеченскому премьеру, только что отметившему свое тридцатилетие и получившему аттестат президентской зрелости. И что это объяснит? Нам-то куда важнее разобраться в том, зачем убили известную, но давно уже не слишком влиятельную журналистку, и сколько времени осталось всем нам до серьезного и почти уже неизбежного поворота современной российской истории.

Когда вопрос поставлен таким образом, кое-какие наносные версии убийства отсеиваются сами собой. Во-первых, очевидно, что жесткая публицистика Политковской была не причиной, а поводом для заказного преступления. Нравятся кому-то слова Путина, произнесенные в Дрездене, или нет, но по существу он прав: смерть Политковской нанесла куда больший ущерб действующей власти, чем наносили ее публикации последних лет. Они давно уже не вызывали той бурной общественной реакции, какая сопровождала их появление в девяностые и начале нулевых. Даже раздражения. Может быть, это плохо говорит об обществе, но это так, ничего тут не изменишь. Даже Михаил Леонтьев, и тот потерял интерес к облаиванию Политковской, а Леонтьев персонаж симптоматичный. Нервничали только кадыровцы; но эти законопослушные ребята в случае чего вполне могли обойтись без дополнительных трат на поездку в Москву и на командировочные; проблему Политковской они могли давно решить присущими им методами на своей территории, не залезая не чужую.

Во-вторых, приходится отмести и другую версию. Насчет заговора беглых олигархов. Не потому, что Березовский законопослушнее Кадырова, а потому, что он умеет считать ходы. Давайте договаривать до конца. Дело Политковской внешне напоминает дело Гонгадзе [7] . Но только внешне. Да, статьи Гонгадзе тоже были не причиной преступления, а только поводом столкнуть Кучму. Однако ж сюжет убийства Политковской никогда не приведет к такой развязке. Почему? потому что Россия не Украина, Путин не Кучма, и никаких внутренних оснований для управляемой оранжевой, тюльпановой, желтой, фиолетовой и серо-буро-малиновой революции в сегодняшней Москве нет. Что же до народных волнений, то гибель одной-единственной журналистки, даже столь принципиальной и смелой, никакого впечатления на массы не произведет. Политковская не Листьев, а 2006 год – не 1995-й. Зачем Березовскому вкладываться в рискованный проект (а в нашем гнилом мире убийство, увы, тоже стало проектом, со своим бизнес-планом, затратами на входе и дивидендами на выходе), не сулящий никакого выгодного ему результата?

7

Журналист, убитый и обезглавленный на Украине, в преддверии президентских выборов; одна из записей разговоров в кабинете Кучмы будто бы указывает на «президентский» след в устранении оппозиционного журналиста.

Ничего не объяснит и третий вариант: Политковскую убил отмороженный патриот, мстящий за поругание русского народа. Даже если такого патриота поймают и заморозят обратно. Патриоты сами по себе действуют редко и до крайности непрофессионально; тут же работа (работа…) проделана вполне грамотно. Палач свое дело знал.

Попробуем зайти в проблему с другой стороны. Кто в данном случае проиграл больше всех – и почему? Если не брать в расчет близких и друзей (а кто же их, бедных, берет в расчет; тут ведь, дорогие мои, политика), то главный проигравший – гарант Конституции. Не только и не столько потому, что на Западе Путину будет объясняться еще сложнее. Не только и не столько потому, что будущая энциклопедическая статья о его правлении, внешне фантастически успешном, будет подпорчена еще одной мрачной строкой. Но прежде всего потому, что кто-то незримый напомнил главе государства, что все решения контролировать невозможно даже при рейтинге 70 процентов; что его мечта об уходе в 2008 году на вершине успеха и славы находится под постоянной угрозой, поскольку тонкий покров стабильности, накинутый им на Россию, все равно что тонкая корка льда над незамерзающим болотом. И поскольку есть внутренние силы, способные послать черный подарок ко дню рождения человеку, облеченному почти царской властью: не будем забывать, что Политковскую убили в день рождения Путина.

Мы не знаем и вряд ли узнаем, кто, как и в какой форме принимал это жуткое решение; более того: оно могло заключаться – и скорее всего заключалось – не в прямом заказе на убийство Политковской, а в осознанной готовности закрыть глаза на чужой заказ, пропустить удар, не помешать врагу нанести удар по друзьям. Но это решение, несомненно, принималось. И если искать аналогии, то сравнивать убийство Политковской надо не с убийством Листьева и Холодова, а с убийством отца Александра Меня – при всей принципиальной несомасштабности этих фигур. В данном случае речь не о людях, а о схемах. Смерть Меня в 1990-м предшествовала Риге и Вильнюсу, а самое главное – предваряла Форос. Не буду развивать эту опасную мысль, но лично у меня никаких сомнений, что 7 октября 2006 года мы стали свидетелями стрельбы по скрытой цели сквозь явную мишень.