Страшные истории для девочек Уайльд

Единорог открыл мертвый рот и заговорил своим обычным певучим голосом:

Тобою мы гордимся, наша Леди,Но попросить тебя должны, прости.Охоту на охотников открой,Коль Сумрака захочешь ты спасти.

Рядом с ним была Луна. Дорогая мать-единорог опустила длинные ресницы и пропела:

Должна все сделать так, как я прошу,Когда опасность будет позади.В лес из стекла и черного металла,Без страха, Леди, ты вперед иди.

Другие насаженные на колья головы тоже начали оживать. Единороги склоняли шеи, смотрели на Леди сверху вниз и пели в унисон:

Приказываем, кровь врагов пролей,За нашу кровь, пролитую не раз,И маленького Сумрака спаси,Лишь так ты сможешь отомстить за нас.Тебя мы очень любим, наша Леди,Ты нам была на счастье рождена,Но, Леди, когда все они умрут,Себе отрезать будешь рог должна.

Она в слезах встала на колени, оплакивая своих любимых, свое стадо, лишившееся могучих плеч и быстрых ног.

Единороги еще несколько раз пропели свой совет. Мрак одарил Леди задумчивым взглядом, немного подождал и закончил:

Будь счастлива потом и не грусти,Ведь рядом будем мы с тобой всегда.Все сделай так, как мы тебя просили,Когда пройдет опасность и беда.Не бойся, Леди, но отрежь свой рогИ Сумрака собою защити.В лес из стекла и черного металла,Должна ты после этого идти.

Она не услышала мерной поступи шагов, не заметила возвращения охотников, пока они не ввалились в дверь, смеясь и крича, сваливая на пол добычу и окрашивая стены густой кровавой краской. Один отвязал со спины ружье – Леди знала это слово от Мрака: как-то раз, когда он объяснял ей, что такое зло, «ружье» горячим сгустком ненависти сошло с его уст, – и Леди, подхватив Сумрака, бросилась прочь, натыкаясь на мебель. Она подобралась и выскочила из окна, выбив стекло своим телом и рассадив руки до крови. Малыш выпрыгнул следом, не порезавшись, но дробь все-таки его настигла…

Они ринулись в лес, и на бегу Леди пела, призывая на помощь всех обитателей чащи, знавших ее голос. У водопада она умолила русалок и водяных нимф спрятать Сумрака под водой, но не дать ему утонуть. Они безмолвно обступили малыша и обвили его своими бледно-зелеными руками и волосами-водорослями. Синие чешуйки на руках и щеках русалок поблескивали в тусклом лунном свете. Над водой оставалась только голова жеребенка. Его грива была короткой и взъерошенной, не такой буйной, как у Леди, и еще не доросла до коротенького рога. Сумрак с презрением сверлил Леди взглядом: он был еще слишком юн и не понимал, что происходит.

Птицы летали по лесу и своим мелодичным чириканьем сообщали Леди, где находятся охотники. Жители чащи сновали по кустам и просили деревья ничего не скрывать от Леди, и те послушно раздвигали полог листвы, чтобы лунные лучи проникали под их сень, освещая Леди дорогу. Ей этого было достаточно.

Слово ввергло ее в заблуждение: она считала, что охотники – это люди, которые могут убивать добычу так же, как умела она. Оказалось, нет; и в ту ночь Леди играючи расправлялась с ними, хотя охотиться не ради пропитания для нее было внове.

Охотников было шестнадцать, и Леди потратила немало времени, чтобы выследить их поодиночке. Она заманивала своих врагов в скалистые расселины и холодные речные затоны, загоняла на деревья, в зыбучие пески и пещеры. И, настигнув свою жертву, каждый раз пела ей песню на единственном языке, понятном этим существам, – на языке убийства. Она пригвождала их к земле и пела, пока они не умрут. Ее голос походил на кровь – теплую, пузырящуюся кровь, которая темнела, густела и душила их насмерть. И Леди казалось, что за секунду до того, как она пронзала рогом очередного охотника, в его глазах мелькало понимание.

Шестнадцатый оказался самой легкой добычей. Напуганный кровавыми песнями Леди и предсмертными воплями товарищей, он несся к избе. Леди ждала его на пороге в ореоле тепла и света пылающего в камине огня. Охотник замер, увидев ее. Леди, как ей и было сказано, отрезала свой рог, и теперь стояла обнаженная, укрытая лишь разноцветной гривой, и смотрела на ошеломленного мужчину. Тот глазел на ее тело – которое она всегда считала угловатым, не до конца оформившимся, – и его взгляд говорил об ином. Леди протянула к нему руку и подманила к себе ласковой колыбельной, похожей на волшебную падающую звезду.

Последний охотник упал в ее объятия, а другой рукой она занесла над жертвой сливочно-белый рог.

Несколько дней Леди и жеребенок шли на дым и едкий запах жженого мяса и, наконец, добрались до леса из стекла и металла, о котором говорила Луна. Он назывался «город», и там Леди продала на суматошном базаре свою гриву и рог, зная, что они непременно отрастут.

Немного поторговавшись, первая в жизни Леди безрогая леди подвела ее к лестнице, и впотьмах Леди повела Сумрака наверх, в комнату, похожую на жилище охотников. Но на полу здесь лежало что-то похожее на мягкий мох, а вода текла в неглубокие чаши по велению Леди.

Леди приласкала усталого жеребенка, погладила его по носу, заплела гриву в косички, а Сумрак уткнулся ей в колени, и они уснули на полу, покрытом фальшивым мхом, оставив окна открытыми настежь, чтобы в комнату вместе с ужасным запахом города проникали ветер, холодный лунный свет и чувство дома.

На следующий день спозаранку Леди украсила комнату, чтобы стала похожей на лес: нарвала полевых цветов в сквере неподалеку, набросала лопатой комья земли на странный пол, а позже, пока жеребенок грыз морковку, украденную с чужого огорода, развесила по стенам свои трофеи.

Головы шестнадцати охотников в ряд.

Тень Эдгара

И вот он снова посреди усыпанного листьями двора, со своим розовым скейтбордом, похожий на проказливую тень. Ветер развевал кудрявые волосы. Асфальт был скользким после дождя. Изола сидела под умирающим деревом и читала, пряча улыбку между страницами книги, пока Эдгар небрежно выделывал трюки по двору, но на грохот и вскрик она среагировала, вынырнув из сказки.

Эдгар растянулся у дома Страшилы Рэдли. Задние колеса сломанного скейтборда быстро катились прочь.

– Эдгар! Как ты?

Изола поспешила к нему и попыталась помочь сесть.

– Что такое? Что болит? – озабоченно спросила она, нависая над ним.

– Моя гордость, – простонал Эдгар.

– «Скорую» вызвать?

– Нет, – скривился он. Покачал головой и, увидев сломанную ось, добавил: – Но моей доске не помешает катафалк.

Морщась от боли, он потянул за штанину, на которой быстро разрасталось темное пятно.

Изола отдернула его руку и закатала ткань. Посередине голени зиял порез: кровь и ошметки кожи, как будто сырая мясная пицца.