Страшные истории для девочек Уайльд
Шрифт:
– Прости, – пробормотал он. – Я и правда ненавижу больницы.
– Все нормально.
Игла проколола кожу. Эдгар рефлекторно напрягся, но не проронил ни звука.
Пока Изола усердно накладывала швы, он разглядывал россыпь веснушек на ее руках и ощущал мозоли на занятых шитьем пальцах. На шее Изолы при более близком рассмотрении оказалась не тыква, как раньше думал Эдгар, а массивное золотое кольцо на цепочке.
Вблизи он понял, что у Изолы белесые ресницы, но она скрывала это под толстым слоем черной туши. Эдгар видел мягким пух на линии роста ее волос и на затылке, видел темные
Она такая красивая! Только слепой мог посчитать ее невидимкой, что бы там Изола себе ни думала.
Сейчас она напоминала девочку Венди, аккуратно пришивающую тень к ногам диковатого мальчишки в детской. Эдгар опустил глаза как раз в ту секунду, когда нить натянулась.
– Ты накладываешь швы, как Франкенштейн, – пожаловался он.
– Доктор Франкенштейн, – поправила его Изола. – Уверена, он учился на врача вовсе не для того, чтобы его вечно ассоциировали с чудовищем.
– Я как раз чудовище имел в виду.
– Типичная ошибка – называть чудовище Франкенштейном. Серьезно, Эдгар, или читай классику, или не ссылайся на нее!
Улыбка на лице Эдгара тут же сменилась гримасой боли, и он отвернулся, чтобы не смотреть на деяния рук Изолы. Оглядел комнату и заметил снимок маленькой Изолы с родителями. Мама Изолы выглядела как ее более взрослая копия, только темноволосая – Эдгар так до сих пор ее и не видел. Да и отца – всего несколько раз, и то мельком. Дом номер тридцать шесть походил на кукольный домик-переросток с обстановкой, словно специально сделанной напоказ. Эдгар уже заметил царившую здесь тишину и успел соскучиться по возне брата и сестры, по той суматохе, которая ни на секунду не прекращается, если в доме живут дети.
Изола продолжала молча зашивать рану. Будущий шрам изогнулся кривоватой ухмылкой.
Прошла минута, прежде чем Эдгар решился вкрадчиво задать вопрос:
– Так что, этот чувак, Джеймс, – твой парень?
– Парень, но не мой. Просто друг, – ответила Изола. – Мы сто лет знакомы. Хотя в последнее время часто ссоримся.
Эдгар попытался высказать предположение, подтверждения которому получать не хотел:
– Милые бранятся?
– Скорее, обычные трения между людьми, которые провели вместе слишком много времени и знают недостатки друг друга назубок, – пояснила Изола, мило улыбнулась и добавила: – А кто из неиссякающего потока ваших гостей – твоя возлюбленная?
Эдгар рассмеялся. К нему никто не приходил. Слишком уж далеко Аврора-корт была от остального мира – клочок полуобжитой земли в глуши, куда было непросто добраться, а уж выбраться оттуда – и вовсе сложно.
– У меня не было девушки. Ну, после смерти Ленор, – вздохнул он.
Взял с тумбочки книгу с вытисненным золотом названием на французском и английским переводом под ним. Фолиант раскрылся на последней странице, и Эдгар увидел женщину с резкими чертами лица, черными волосами и кошачьими глазами. Снимок крепился к странице одним уголком. Эдгар его приподнял.
– Ух ты! Здесь что-то написано.
– Нет! – Изола молниеносно накрыла его руку своей, прижав фотографию к странице. – Я знаю и не
хочу это видеть!– Что? Почему? – Эдгар попытался отогнуть уголок снимка.
– Потому что не вынесу, если узнаю, что там! Понятно?
– Наверное, просто посвящение какому-нибудь прежнему владельцу книги или что-то вроде граффити…
– Или записка от Лилео Пардье!
– А если так, неужели ты не хочешь ее прочесть? Ты же обожаешь эту писательницу.
– Да, и именно поэтому не хочу раскрывать ее секрет! – Изола выхватила книгу из рук Эдгара и прижала к груди. – Эти сказки – очень редкие, даже во Франции. Может быть, Лилео издала книгу за свой счет. А она умерла молодой. Больше никаких ее сказок не существует. И если на обороте фотографии – и впрямь записка от нее, то это единственные в мире слова Пардье, которых я еще не читала. Неужели ты не понимаешь, почему я не хочу их читать, а желаю, чтобы ее последние слова остались для меня загадкой?
Изола затолкала книгу под кровать и вернулась к стежкам. Эдгар мысленно сделал себе зарубку больше никогда не упоминать Лилео Пардье.
Молитва язычницы
В саду дома номер тридцать шесть валялись новые трупики птиц. Теперь не только воробьи, но и крохотные певчие птички, вороны, и даже синица. Все со сломанными шеями; звонкие голоски высосаны, а на глотках отпечатались лунки-полумесяцы, ставшие своеобразной визитной карточкой убийцы. Гнездо с тремя беззащитными неоперившимися птенцами.
Изола собрала их всех вместе. Одна птица лежала в розовом кусте, вся исколотая шипами, словно жертва средневековой «железной девы», другая качалась в липкой паутине на ветвях жимолости. Всего десять. Изола закопала их у корней сливы. Земля уже подмерзала. Обломав все ногти, Изола продолжила копать ямку, вгрызаясь в грунт окровавленными пальцами.
Ей не шли на ум ни подходящие эпитафии, ни стихотворения, ни слова утешения. С фотографии, приколотой к стволу степлером, густо накрашенными глазами из-под взъерошенной челки на нее взирала Лилео Пардье.
Раньше Лилео была для нее просто талисманом, брелоком на удачу, но теперь стала чем-то большим. Святой заступницей вроде святой Димфны в монастыре, превращенном в школу для девочек.
– Прошу, Лилео, – прошептала Изола, молитвенно сложив испачканные землей руки. – Убереги их от нее. Птичек, семейство По и принцев.
Как только она произнесла это вслух, в голове тут же пронеслось: похоже, странные события и наваждения происходят чаще, когда она проводит время с соседом из дома напротив. А что, если трупики птиц – это предостережение насчет Эдгара?
Внимая маргаритковым побегам
На рождественские каникулы Эдгар уезжал. Он сбросил Изоле сообщение с просьбой зайти к нему после обеда, пока он не уехал. Шел дождь, и единственный красный глаз Кристобелль задорно подмигивал Изоле из луж на дороге.
– Кыш, – прошипела И зола, шлепая ногой по луже, которая оказалась глубже, чем предполагалось. Грязная вода брызнула на подол платья.
– Гляди, – сказал Эдгар, подводя ее к кратеру на заднем дворе дома номер тридцать семь. – Все перестраивают, умные разбойники.