Страшный доктор. Реальные истории из жизни хирурга
Шрифт:
– Привет! Студент? – уже куда более серьезно спросил он меня.
– Добрый день! Интерн.
– С кем работаешь? – развалившись на диване, поинтересовался он.
– Я не знаю, вот пришел прикрепиться к врачу.
– Значит будешь со мной, – решил он. – Куришь? – Мужчина подмигнул и немного двинулся на край дивана.
– Я… нет.
– Ладно, все равно пошли.
Он встал с дивана, подтолкнул меня в спину и дружелюбным жестом предложил следовать за ним.
Этот длинный коридор по левую сторону имел два прохода, которые именовались блоками. Третий блок был прям совсем гнойным, там лежали в большинстве своем пациенты с гангренами, остеомиелитами, флегмонами, абсцессами разных локализаций и другими тяжелыми гнойными патологиями. Четвертый блок по большей части составляли аппендициты, огнестрельные и ножевые ранения, ущемленные грыжи. Мы проследовали до комнатушки с табличкой «Клизменная». Это
– Заходи и дверь закрой. – Приглашая, как гостя в собственную квартиру, он указал мне ладонью на кушетку. – Как звать?
Я представился, закрывая дверь с внутренней стороны.
– Значит так, ты дежурить будешь с врачом, к которому тебя прикрепят, помогать будешь всем, кто попросит. Будь активнее и пойми: врачам не нужны интерны. Учить вас – это трата своего времени. Я сам сделаю свою работу быстрее и качественнее, а после тебя еще все исправлять придется. Узлы [1] умеешь вязать? Мыться [2] умеешь?
1
Имеются в виду хирургические узлы. (Здесь и далее – прим. науч. ред.)
2
Мыться – обрабатывать руки антисептическими растворами перед операцией.
– Умею, – отвечаю я, вспоминая, сколько узлов я вязал за время учебы в университете, прокалывая подушку, диван, вокруг спинки стула и на других предметах.
– Это уже что-то, – затягиваясь с наслаждением тлеющим «ротмансом», сказал он.
– Я буду с вами работать? – уточнил я.
– В сентябре у заведующего всегда отпуск, в саду своем копается. Он шеф, выйдет завтра, как скажет – так и будет. А я работаю дежурантом в основном. Днем можно заниматься своими делами, а вечером пришел, прооперировал и забыл. Дневные врачи у нас неизменны, только в случае болезни или отпуска заменяют. Это надо заслужить. Да мне и так нравится, бумажной работы гораздо меньше. Ты, кстати, истории писать умеешь?
– В университете приходилось, на кафедре терапии писали.
Он опять начал смеяться, достал вторую сигарету и закурил. Запах дыма дешевых сигарет пропитывал мой халат.
– Я сегодня дежурю, так что и ты остаешься, понял?!
– Понял, – согласился я, хотя планы у меня были другие.
– Погнали, обход сделаем.
Встав с кушетки и оставив дверь приоткрытой, мы вышли из клизменной.
Начали мы с 4-го блока. Какое бесчисленное количество патологий я увидел за какие-то 5 минут… Мой сегодняшний босс заходил в палаты и осматривал каждого, спрашивал, как дела у пациентов, шутил, улыбался и подбадривал всех. Это был первый раз, когда я не как студент смотрел выбранных преподавателем пациентов в университетских клиниках, а как врач осматривал всех без исключения. Дойдя до 3-го блока и вновь почувствовав тот самый запах тухлых персиков, мы начали с первой палаты. Тут контингент уже был другой: инвалиды с диабетом без конечностей, наркоманы, бомжи. Улыбок было уже меньше. Но мой первый наставник управлял ситуацией: с кем-то он мило беседовал на протяжении 2–3 минут, другим угрожал выпиской за нарушение режима больницы, а к некоторым, особо неприятным и зловонным, подходил на расстояние около двух метров и просил показать послеоперационные повязки. Часть из них была такого необычного цвета морской волны, градиент переходил то в глубинный синий, то в болотно-зеленый. Тут я понял, что эти инфицированные раны издают совершенно неповторимое амбре.
Запах не казался мне отвратным, однако этот аромат я отличу везде и всюду – настолько он специфичен. Pseudomonas aeruginosa, она же синегнойная палочка, подруга и обитательница, наверное, всех стационаров, враг клинических фармакологов. В природе синегнойная палочка обитает в почве и воде. Абсолютно непривередлива: даже в дистиллированной воде растет и размножается, правда, не так активно. Pseudomonas aeruginosa отлично растет и живет в темной, сырой и теплой среде. И тут пазл складывается: человек – отличное место для жизни и размножения, а именно – его открытые раны, дыхательные и мочевыводящие пути. Да любые полости, которые возможно катетеризировать. Но как она попадает в рану под бинт? Она же не умеет летать. В этом помогаем ей мы – медицинский персонал. Общие полотенца в перевязочной, несоблюдение правил обработки рук, и один-единственный больной в отделении – этого достаточно для того, чтобы к концу рабочего дня обсеменены были все.
Я только лишь провел
обход, но голова моя уже трескалась от избытка информации.– Ну, как тебе? – с ухмылкой спросил меня дежурный доктор.
– Интересные больные.
Он опять залился своим безумным смехом.
– Иди отдыхай, книжки почитай, завтра придет шеф. Бывай.
Он пожал мне руку, я собрал вещи и ушел. Вечер я провел за учебником оперативной хирургии, изучая аппендицит и проведение первичных хирургических обработок. Я очень не выспался, однако решил прибыть самым первым, считая, что так проще знакомиться. Будут заходить доктора по одному, а я буду представляться. Так и случилось: с первыми лучами я уже был на территории больницы. Перед тем как постучаться в ординаторскую, я посмотрел на часы, они показывали 6:45. Я не рассчитывал услышать ответ, но мои робкие стуки по двери спровоцировали какое-то движение в кабинете. Я приоткрыл дверь и встал в проеме.
– Да?! – откликнулся мужчина в белоснежном халате, с ровно подстриженными, как обувная щетка, седоватыми усами. Он сидел за отдельным столом и от него веяло таким авторитетом, который сложно описать – какая-то внутренняя сила, уверенность: «Да, я и есть заведующий».
– Доброе утро! – Я громко представился, прошел до середины ординаторской и остановился.
– Знаем такого. – Он улыбнулся. В эти моменты его лисьи глаза превращались в щелочки, а багрово-фиолетовые щеки поднимались в улыбке. – Зачем пришел? – продолжил он, ни на секунду не отводя от меня взгляд.
– Учиться хирургии, – машинально ответил я.
– А каким хирургом хочешь стать? – с какой-то подковыркой спросил он.
– Ну, э-э-э… Не знаю пока, – все тише и тише отвечал я.
– Ты понимаешь, что сейчас попал в отделение гнойной хирургии? Тут нет космических операций, мы людям мозги не пересаживаем. Тебе это надо?
– Естественно, – кратко, но четко поставил я точку, понимая, что это основа всего. Однако у меня закрались сомнения: а хочу ли я посвятить жизнь спасению других жизней от обыденных проблем? Аппендициты, ампутации, грыжи – это же уровень оперативной хирургии пятого курса учебника в университете. Однако я продолжил давить: – Ну, кто-то же должен этим заниматься, я хочу уметь все, как вы.
– Ну, ясно. – Он что-то фыркнул и продолжил листать истории.
Тут в кабинет зашел мой вчерашний знакомый. Увидев шефа, он подбежал к нему, пожал руку и встал как бронзовое изваяние. Затем немного неуверенным голосом попросил выйти.
Я вышел за дверь. Речь мне полностью разобрать не удалось, но я понял, что шеф его отчитывает за какую-то оплошность. Когда дверь открылась и из нее вышел осажденный моральными гонениями доктор, он взял меня за предплечье и повел в курилку. Времени выкуривания двух сигарет хватило, чтобы описать проблему: вчера врач приемного покоя положил больного в урологию под видом почечной колики. По данным УЗИ в животе и забрюшинном пространстве норма, свободной жидкости нет, клинические анализы на момент поступления относительно спокойные, на урографии камней не видно, однако болит в правом боку, при поколачивании боль усиливается. Пациенту сделали уколы обезболивающего и спазмолитика, и вроде стало легче. А суть проблемы в том, что пациента просили посмотреть очно, а мой товарищ проконсультировал по телефону.
Мы спустились в отделение урологии, где на койке у окна лежал молодой тощий мужчина лет тридцати, может чуть больше. Его вынужденное положение было необычным: он лежал на спине и прижимал обеими руками правое колено к животу. Ноги были в множественных мелких язвах, зубы в ужасном состоянии. Проведя беседу, удалось выяснить, что он наркоман с большим стажем и болит у него правая половина живота уже около недели. Для снятия болевого синдрома он использовал героин, который колол в пах. Он не давал себя пальпировать из-за того, что попросту не мог выпрямить ногу. Мы покинули палату и сказали медсестре, чтобы его подавали в операционную.
– Чем болеет? – поинтересовался доктор.
– Видимо, перитонит, – не придумав ничего интересного, ответил я.
– Это не диагноз. Какие-нибудь более точные варианты предложишь? – с ухмылкой переспросил он.
– Ну-у-у, аппендицит, перитонит… На прободную язву не похоже, – ответил я, понимая, что мыслю не в ту сторону.
– Ну вот сейчас и посмотрим, – очевидно, зная ответ, загадочно сказал он мне.
Мы отправились в операционную. Я уже слышал крики больного при перекладывании в предоперационной, она же «моечная». Мне сказали мыться, и я начал натирать свои пальцы мылом из дозатора как никогда раньше, обработав три раза сначала по локоть, потом до середины предплечья, а напоследок ладони и все межпальцевые промежутки. Мой разум был затуманен предстоящими событиями, и, отойдя от раковины, я опустил руки, позволив каплям с локтей стечь. За спиной я услышал: «Перемывайся!» Еще три минуты я драил свои руки.