Страшный суд
Шрифт:
— Судьба этого ребенка уже связана с моей. К добру ли, ко злу ли, рано ли, поздно ли, но дорога ее пройдет через Болгарию.
Он вдруг мне поверил. Для него административных препятствий не существует. Он сам в некотором роде главное административное препятствие. Но он увидел вдруг то, о чем я совсем не думала:
— А девочка? Она согласится?
Действительно! То Хыу делает десницей военачальнический взмах:
— Целой армии можно приказать, но ребенку…
Рука его повисает в воздухе, как надломленная ветка.
— Ее родители поймут, что это ради ее же блага! — говорю, сама не веря себе.
Поэт словно всматривается в свое
— Есть старая вьетнамская поговорка: «Ребенок прощает своим родителям то, что они бедны».
Девушка входит и разливает чай. Ее походка успокаивает и освежает, словно утренний ветерок.
Поэт вспоминает случай из своего детства:
— Однажды… я был совсем маленький. Вышел из дому и пошел по белому свету. Шел, шел… Начало темнеть. Испугался. Вошел в пагоду, свернулся в уголке и заснул. Проснулся от голоса моей матери. Она кричала где-то снаружи, ища меня. Тогда я узнал, что самый сладкий голос — это голос матери.
Позже, гораздо позже, я буду вспоминать предупреждения, скрытые в этих притчах.
От детства прямо переходим к поэзии. Впрочем, здесь нет границ. То Хыу запевает в традиционном вьетнамском мелодичном ритме свое новое, ненапечатанное стихотворение. Из пения возникает вдруг то, о чем вьетнамцы не говорят, — боль. Поэт не хочет опубликовывать это стихотворение. Не разрешает мне его переводить ни сейчас, ни потом. Вместо того чтобы объяснить причину, рассказывает отвлеченное:
— Путешествую по стране. Вхожу в убежище во время тревоги. Низенькая девушка около меня. Разговорились. Обыкновенная деревенская девочка. Выращивает рис. Стреляет из зенитного орудия в американцев. Спрашиваю, когда ей было всего страшнее? Она смеется. Однажды налетели самолеты. Она кидается к орудию. Нужно прыгать в окоп, где оно стоит, а там — змея. Что делать? Убить змею нет времени. Самолет пикирует. Она прыгает к змее, не смотрит под ноги, а стреляет в небо. В это время змея обвивается вокруг ноги…
Он выжидает, чтобы мы успели дополнить картину своим воображением, и заканчивает открытым вопросом:
— На кого смотреть? На змею у твоей ноги? Или на самолет, который пикирует на всех?..
Его взгляд уносится вдаль и не возвращается очень долго.
Не могу восстановить целиком наш длинный и задумчивый разговор. Слова забываются. Но остается и сохраняется душа разговора и память о тех мгновениях, когда ты была не одинока.
Для чего мне даны крылья — летать или защищать? [14]
14
Непереводимая игра слов: «защищать» по-болгарски «закриля», то есть закрылять, загораживать крылом, брать под крыло. Между прочим, должно быть, из одного источника наше: закрыл, закрывать; «л», как известно, легче всего заменяется «в». Сравните в речевом дефекте: ложка — вожка.
Когда ребенок спит, он становится полностью моим. Хорошим, милым, тихим, беззащитным, моим. Я готова на все, чтобы его защитить, даже поломать свои крылья, если они потянут меня вдруг вдаль.
Когда он спит под моим крылом, я чувствую себя сильной. Только тогда-то я и ощущаю, что у меня есть крыло. Боюсь разбудить его, чтобы не отдалить от себя, и целую лишь мысленно.
Утром он проснется и сразу уже не мой. Свой,
самостоятельный, отдельный. Каждое его просыпание — новое рождение.Потянется, зевнет, откроет глаза и начнет набрасываться на мое терпение.
Мое терпение — подземная река во мне. Глубина ее неизвестна. То исчезает, то неожиданно появится, то образует спокойное озеро, то сочится по капле.
Ребенок учит меня терпению, а что такое оно?
Вьетнам столкнул меня с терпением лицом к лицу. Может быть, оно наиболее подлинное лицо человека. Эгоист нетерпелив.
Чем ближе к осуществлению желания, тем меньше терпение. Чем дальше — тем большие глубины терпения открываются вдруг в тебе.
Итак, терпение делает тебя глубоким. Самые бедные — самые богатые терпением. Лишенному всего, что тебе еще, кроме терпения, остается?
Терпение — это единственное, чего никто не может тебя лишить.
Терпение — это единственное, чему ты сам можешь быть хозяином. Оно зависит лишь от тебя.
Чем нетерпеливее, тем уязвимее человек. Баловни судьбы, привыкшие, чтобы их желания исполнялись тотчас, чаще всего теряют терпение. Они живут в непрестанном терзании. Как будто бы получают все, а лица искажены мучительной неудовлетворенностью. Нетерпение, как ржавчина, разъедает человека.
Терпение — это легкое, свободное дыхание.
Одышка, аритмия, суетливость — это нетерпение.
Терпение — исцеление от безумных скоростей и гонок.
Далекая, почти невероятная возможность воплощения — вот что такое терпение, и тогда человек воплощается.
Лицо терпения чисто от сомнений, подозрений и боязни. Спокойное чистое лицо, обращенное на все стороны света, а не уставившееся в одном направлении, откуда ожидается исполнение желаний.
У нетерпения вожделенное лицо хищника.
Только терпение может улыбнуться неожиданному, непредвиденному, случайному.
Нетерпеливый пропускает и теряет все, вцепившись в жалкое, единственное, чего жаждет и ждет.
Терпенье — созидание, нетерпение — разрушение.
Нетерпение ближе всего к преступлению.
У терпения негромкий голос. Оно скромно и прилежно.
Шаги его размеренны, неутомимы, оно идет дальше всех.
Оно не боится обмана. Ничто не может его разочаровать. Чем больше преград, тем больше поводов и стимулов для терпения. Каждый удар его усиливает, каждая потеря углубляет.
Терпение сильнее силы, потому что обессиливает ее.
Терпение никого не запугивает, потому что оно не спешит.
Лишь терпению принадлежит настоящее и будущее.
Если бы я могла стать терпеливой, мир был бы моим.
Само терпение — уже победа. Оно не считает дни, потому что каждый прожит полноценно. Оно не ослеплено срочной целью, единственной целью, целью во что бы то ни стало, и поэтому выбирает средства. Для него смысл в путешествии, а не в прибытии на место.
Терпение — мудрость времени. Само время — уже терпение.
Материнство — это терпение.
А я захотела стать матерью за один день. Осуществление моего желания почти осязаемо, вот оно, тут. Сгораю от нетерпения. Часы виснут на мне, как гири на шее.
Если бы природа была нетерпеливой, весь мир был бы недоноском. Не слышишь разве в молчании пространств, как медленно, по капле в тысячелетие, зарождается будущая вселенная с другим измерением, другим временем, текущим в непредвиденных направлениях, другим, более свободным дыханием?