Страсть и расчёт

Письмо изменило все.

Раньше самый быстрый путь из Лондона в Глазго предполагал путешествие поездом до Ливерпуля, а затем морем до Глазго, однако соединение английских и шотландских железных дорог сделало маршрут более коротким. Для путешествия в Бат Луиза выбрала удобный экипаж, предполагающий расслабленное путешествие без попутчиков, только вот теперь речь шла в основном о скорости. Поэтому экипаж был оставлен в Бате, с наказом возвращаться в Лондон, а граф и графиня Рэйвенвуд, их слуги и чемоданы погрузились в поезд. С пересадкой доехав до Бристоля, они сели в состав, курсирующий по Каледонской железной дороге между Лондоном и Глазго и доставивший их в Шотландию менее чем за двенадцать часов.

Руперт полагал, что всю дорогу молодая жена будет плакать у него на плече, и приготовился к этому, даже вспомнил кое-какие слова утешения. Он совсем не успел толком узнать Майкла Грэхема, хотя и понял о нем многое за сумасшедшую неделю, предшествовавшую свадьбе. Даже на графа внезапная кончина новоиспеченного тестя произвела гнетущее впечатление – что уж говорить о его дочери? Однако Луиза снова удивила. Она не стала плакать, а словно закаменела, отвечала на вопросы односложно или вовсе не отвечала, и это выглядело страшнее, чем беспрерывные рыдания. Через пару часов такого молчания Руперту уже хотелось, чтобы жена расплакалась: он не понаслышке знал, что слезы способны принести облегчение. И все время, пока они ехали до Глазго, пока вагонные колеса отстукивали ритм, иногда совпадающий с ритмом сердца, Луиза не проронила ни слезинки. Она смотрела куда угодно, только не на мужа. Впрочем, на других она тоже не смотрела, полностью погрузившись в свое молчаливое горе.

День выдался прохладным и туманным, и перрон был окутан паровозным дымом; в вокзальной суете звуки казались громче, а люди походили на привидений, возникавших и растворявшихся в белой полумгле. Пахло железом и мазутом. Руперт помог Луизе выйти из поезда, взял ее под руку и лишь тогда увидел Мортимера Фланнагана, ожидавшего прибытия графа и графини Рэйвенвуд. Траурная фигура, смотревшаяся еще мрачнее за счет похоронного выражения сурового лица, резко выделялась на фоне спешащих по своим делам людей. Впервые за время путешествия из Бата в Глазго граф задумался не о том, как утешить Луизу, а о делах насущных. В письме было сказано, что Майкл Грэхем не проснулся утром, предположительно скончавшись от сердечного приступа; но какими новостями «порадует» сейчас прибывших этот неприятный человек, продемонстрировавший свое презрение к выскочке-аристократу еще во время своего пребывания в Лондоне? Кто наследует имущество и как дальше пойдут дела?

Фланнаган шагнул вперед, поклоном приветствуя Луизу:

– Мисс Грэхем… прошу прощения, графиня, я все никак не привыкну… Мне жаль, что обстоятельства вашего возвращения столь печальны.

Именно этот момент Луиза, к сожалению, выбрала, чтобы нарушить свое многочасовое молчание, шагнуть к давно знакомому человеку и, припав к груди Фланнагана, разрыдаться. Умом граф понимал, в чем причина подобного поведения, однако предпочел бы, чтобы на месте Мортимера оказалась безопасная в этом смысле леди Крайтон. Руперта совершенно не устраивало, что его молодая жена не сумела проявить эмоции при супруге, а теперь самозабвенно плачет в объятиях человека, ранее имевшего на нее определенные виды. В том, что Фланнаган их имел, граф уже давно не сомневался. Все то же верное чутье на людей, никогда его не обманывавшее.

Остаться сейчас в стороне – значило полностью уступить свои позиции в самом начале. А потому Руперт, не заботясь о приличиях, взял Луизу за плечи, фактически вырвав ее из объятий Мортимера, и обнял. Графиня пребывала в такой растерянности, что, кажется, даже не заметила этого. Руперту было мучительно тяжело видеть эту сильную девушку в таком состоянии. Его боль сейчас ничем нельзя было облегчить, только обнимать ту, которая потеряла любимого отца, но будь граф проклят, если это будут чьи-то чужие объятия.

Фланнаган сверкнул на Руперта глазами и, к счастью, никак не прокомментировал его действия – осознавал, что у мужа гораздо больше прав, чем у старого знакомого. Граф оглянулся и увидел, что Виггс уже позаботился и о чемоданах, найдя носильщика, и о горничной, которая боялась подступиться к хозяйке.

– Мистер Фланнаган. – Кажется, настало время официальных приветствий. – Благодарю вас за то, что вы нас встретили.

– Граф Рэйвенвуд. Я сопровожу вас в дом Грэхемов. – Как бы то ни было, этот тип не собирается выяснять отношения прямо здесь и сейчас. – Со мною два экипажа – один для нас, второй для багажа и слуг. Ваша светлость, – обратился он к Луизе, – вы можете идти?

Она кивнула. Граф извлек из рукава и незаметно сунул ей в руку носовой платок, и – вот чудо! – Луиза с благодарностью сжала пальцы мужа.

Экипаж оказался большим, с роскошной отделкой и сиденьями, обитыми мягкой кожей; Руперт оценил желание владельца произвести впечатление. Мортимер уселся против хода, граф усадил жену и взял ее за руку. Луиза перестала плакать, утерла слезы и глубоко вздохнула, словно пытаясь возвратить самообладание. Теперь она уже походила на живую женщину, а не на ледяную статую, и граф обрадовался этому. Нет ничего хуже паралича чувств, когда каждое движение превращается в пытку и кажется, что, если не станешь шевелиться, все как-нибудь уладится.

Но смерть ничем не исправить. Она безапелляционна и безжалостна, и от нее в свое время не уйдет никто.

– Мортимер, – проговорила Луиза непривычно тихим голосом, когда экипаж тронулся, – расскажите мне, что произошло.

Фланнаган нахмурился, губы его искривились, и граф подумал вдруг: а что, если он ошибается насчет этого человека? Что, если Мортимер всего лишь обладает неприятными манерами, свойственными многим северянам, но был искренним другом Грэхемов и теперь переживает кончину давнего партнера не меньше, чем Луиза? Ведь семейное предприятие было основано давно, Мортимер и Майкл всегда знали друг друга. Следовало обдумать это предположение и выстроить дальнейшую линию поведения, исходя из фактов, а не из домыслов.

– Я мало что могу добавить к написанному в письме. Мы возвратились в Глазго, как и планировали, сразу после вашей свадьбы, и отправились по домам отдыхать. Вечером я заехал к Майклу, чтобы уточнить некоторые детали касаемо новой сделки с железными дорогами, и мы провели пару часов, обсуждая дела. Леди Крайтон съездила на один вечер, но, будучи утомленной после дороги, возвратилась рано и поднялась к себе. Я уехал домой, а едва рассвело, меня разбудил слуга из дома Грэхемов и сообщил, что хозяин, кажется, скончался. Я немедленно отправился туда, но, увы, гонец, принесший недобрые вести, был прав. Тогда я понял, почему некоторые правители убивали посланников. – Мортимер невесело усмехнулся. – Вызванный врач подтвердил, что у мистера Грэхема во сне остановилось сердце.

– Отец никогда не говорил мне, что страдает от боли в сердце, – сказала Луиза. – Я не знала, что он был нездоров.

Фланнаган пожал плечами:

– Если вы думаете, что я более осведомлен или что-то скрыл от вас, то ошибаетесь. Майкл никогда при мне не упоминал о своем недомогании, и я не видел его больным. Человеческий организм еще не до конца изучен и вполне способен преподносить неприятные сюрпризы. – У графа сложилось впечатление, что Мортимер повторяет слова доктора. – Все признаки указывают на остановку сердца, а что послужило ее причиной – неизвестно. Врач заговаривал о том, чтобы произвести вскрытие, но одна мысль, что придется тревожить тело Майкла…

– Да, все верно, – кивнула Луиза. – Отец всегда говорил, что там, где заканчиваются владения человека и начинается территория Бога, находится непознанное, которое лучше не тревожить. Благодарю вас.

– Я взял на себя смелость распорядиться относительно похорон. – Фланнаган кашлянул. – Мистер Грэхем оставил своему поверенному четкие указания. Завещание будет вскрыто после, в присутствии упомянутых в нем наследников.

Дом Грэхемов в Глазго поражал той же монументальностью, которая неприятно удивила Руперта в его отремонтированном особняке на Гросвенор-сквер. Только здесь, в отличие от старого дома, размер которых были невелики, пространства имелось побольше. Громадные гулкие комнаты, где потолки уходили ввысь, а отделка говорила о том, что у владельца чересчур много денег, бесконечные коридоры и вышколенные слуги, присутствия которых почти не замечаешь. Никакого сходства со старыми добрыми английскими домами, где судьбы живущих людей тесно переплетаются, а династии слуг входят в легенды. Никакой длинной, приправленной перчиком истории семьи с ее тайнами и забавными происшествиями, о которых вспоминают поколения спустя. Все новое, хотя и обжитое. Во всем стремление продемонстрировать богатство, показать успех. Возможно, на Севере это и было мерилом респектабельности, но графу Рэйвенвуду это было совершенно чуждо.