Страсть сквозь время
Шрифт:
— Ты, проклятая приблуда! Ты привела в наш дом врага! По его следу и они пришли!
Лидия даже онемела. Итак, ненависть к ней пересилила впитанное с молоком матери, веками вбитое плетьми почтение к господам — ко всяким господам, даже немилым… Вот так и происходило пробуждение народного сознания!
— Он спас Ирину! — завела было Лидия знакомые оправдания, но Фоминична словно не слышала: кинулась к ней, придавила всей тушей к стене, схватила за горло.
Силища у нее была немереная, невозможно не то что сопротивляться, но даже вздохнуть… Уже через мгновение у Лидии красные круги поплыли перед глазами… как вдруг тяжесть отлетела от нее, воздух хлынул в освобожденное горло.
— Quelles passions! Il semble, ces deux dames dеjа a commencе
С трудом повернула голову. Красное, золотое, черное… Усы, бакенбарды, зеленые глаза… И недоверчивое, изумленное восклицание:
— July?! C’к tes-vous?! Enfin je vous ai trouvе! [28] Жюли?!
Лидия только слабо кивнула, потирая горло.
— Что хотела от вас эта толстая дура? — небрежно спросил француз. — Или в России уже началась своя революция? Смею заверить: всякий бунт надо пресекать в зародыше! — Махнул рукой солдатам: — Выволоките бабу вон и расстреляйте.
27
Какие страсти! Кажется, эти две дамы уже начали драться из-за моих солдат? (фр.).
28
Это вы?! Наконец-то я вас нашел! (фр.).
— Нет, не надо, — прохрипела Лидия. — Умоляю, не троньте. Она ни в чем не виновата. Она просто испугалась…
Фоминична неуклюже поднималась с пола, да никак не могла.
— Как вам будет угодно, Жюли, — ухмыльнулся зеленоглазый офицер. — Кстати, я вам так и не успел представиться: лейтенант Жозеф Марше. Ради вас я оставлю в покое эту отвратительную особу. Отныне целью моей жизни будет повиноваться вам, причем с удовольствием! Но об этом мы поговорим попозже. А пока… Ага, вот и он.
В нижнюю залу вошел Сташевский:
— Рад тебя видеть, Марше.
— В самом деле? Я вижу! — пробормотал тот, внимательно изучая лицо Сташевского. Лицо было ледяным.
— Будь любезен, вели своим удальцам умерить свой пыл, — не то попросил, не то приказал доктор. — В доме тяжелобольная женщина, а они… Да что вы делаете?! Как смеете?!
Он кинулся к двум солдатам, которые тащили Ирину. В рубашке, небрежно завернутая в большое одеяло, босая, простоволосая, она была едва жива от страха.
Лидия проворно подвинула большое кресло, куда солдаты посадили, вернее, свалили Ирину. Фоминична взвыла было, однако Лидия только глянула на нее — и та затихла, на коленях подползла к своей барышне, принялась укутывать ее застывшие ноги, приглаживать растрепанную косу. Рядом топтался Сташевский, и выражение лица его было несчастным.
Раздался топот… В дверь втолкнули Кешу, а за ним — Алексея.
Лидия вонзила ногти в ладони, но умудрилась не тронуться с места, только с ненавистью покосилась на Фоминичну, хотя… Сама виновата. Зачем медлила? Почему не сразу поверила Сташевскому? А ведь он знал, что говорил!
В это время солдаты начали пригонять дворню. Девок беззастенчиво щипали, но в основном рук не распускали, да и мужчин не били. Слышались крики, плач, мужчины негромко бранились, но, видя, что господа относительно спокойны, старались сдерживаться и остальные.
Марше наметанным взглядом окинул собравшихся.
— Вот этих, — он указал на Лидию, Ирину, Алексея, Фоминичну и Кешу, — оставьте здесь.
Прислугу заставьте готовить еду для меня и солдат. И пока не трогайте в доме ничего, грабеж отставить!Физиономии у солдат явно вытянулись, но слушались они беспрекословно. Беготня и хлопанье дверей в доме поутихли.
— Выйти всем, — приказал Марше, — двое останутся со мной.
Двое гусар встали у дверей залы.
Марше сделал приглашающий жест и сел первым. Лидия немедленно плюхнулась в кресло и тут же обругала себя за то, что как бы ждала позволения этого противного лейтенанта. Хотя, если честно, ничего противного в Марше не было. Его можно было ненавидеть — и при этом не испытывать к нему отвращения. Скорее наоборот!
Кроме нее, никто больше не сел. Ирина и так полулежала в кресле, Фоминична стояла около нее на коленях. Алексей прислонился к стене в небрежной позе (понятно, держать выправку перед врагом не позволяла гордыня, а может, рана вдруг разболелась), Сташевский топтался на месте, словно разрывался между желанием подойти к Марше и не покидать Ирину.
— Господа, кто из вас похитил французского офицера? — спросил лейтенант вполне дружелюбно. — И для каких целей? Вы должны понимать, что, подчиняясь законам военного времени, я имею право отдать приказ расстрелять похитителя как пособника партизан.
— Меня никто не похищал, — резко шагнул вперед Сташевский. — Я сам прибыл сюда. По своей доброй воле.
— Хорошо, — усмехнулся Марше. — Ты покинул воинское подразделение в разгар военных действий по своей доброй воле. Ты покинул своих боевых товарищей на вражеской территории. Ты пренебрег долгом военного и долгом врача. Ну и как это называется, по-твоему? По-моему — дезертирство. И ты должен понимать, что, подчиняясь законам военного времени, я имею право отдать приказ расстрелять доктора Сташевского как дезертира и предателя.
Ирина издала слабый стон…
— Ну что ж, — тихо сказал Сташевский, — я… готов. Я… да… но ты должен оставить в покое этих людей. Они ни в чем не виноваты.
— Оставьте ваше глупое, неуместное, славянское слюнтяйство! — отмахнулся Марше, поигрывая хлыстом. — Я прекрасно знаю, что ты был похищен. Если бы ты отправился сюда сам, зная, что тебе предстоит оказывать кому-то помощь, то как минимум приехал бы на своем коне, не бросил бы свой медицинский саквояж. Ты же исчез из того амбара, будто сквозь землю провалился, причем кто-то заметил телегу с сеном… сначала не усмотрели в этом никакой связи, но потом, когда мы уже начали искать тебя, часовые вспомнили, что какая-то телега моталась туда-сюда не раз… ну а когда утром задержали очередную телегу на въезде в деревню… причем возница ее незадолго до этого ушел из деревни пешком, а теперь возвращался в телеге… ну, тут только совершенный идиот не заметил бы странности! Мы задержали мужика, пригрозили поставить к стенке и его, и его чумазое семейство, и он сообщил, что вообще тут ни при чем, телегу у него брал слуга из барской усадьбы, а зачем — сие ему неизвестно. Слова о барской усадьбе показались мне очень интересными. Пара плетей — и мы узнали, где она находится, а также самую короткую и безопасную дорогу.
«Телегу должен был привести в Затеряевку сын Фоминичны, — вспомнила Лидия. — Значит, это он нас выдал… Сын Фоминичны!!!»
Злобно глядя в лицо Фоминичны, Лидия перевела слова французского офицера.
— Ах да, — спохватился Марше, — этот мужик говорил, что у него мать в усадьбе нянькою служит, умолял не рассказывать, что он проболтался, не то, мол, нежная маменька его пришибет и не помилует… Ах, какой же я болтун! — насмешливо сокрушался он.
Лидия перевела и это.
Фоминична издала короткое рычание: