Страсти Евы

– Есть ли у тебя причины вломиться ко мне, Маркиз?
–  надменно растягивает слова Гавриил в свойственной ему повелительной манере.
–  Коль скоро ты застал меня со спущенными штанами, то лучше бы тебе иметь эту причину.

В стальном отражении дренажной системы мне доступен неплохой вид на обстановку за моей спиной. Боров с бульдожьим лицом, по-видимому, хозяин борделя, трясется всем телом.

– Гавриил Германович, мне… мне не доложили, что вы… вы тут, - расшаркивается он.
–  Роза мертва. Мы нашли ее заколотой ножом. Преступник успел скрыться в подземелье. Мои люди ловят его.

– Отчитаешься передо мной лично, - отдает указание Гавриил, устало откидываясь на спинку унылой потасканной кушетки.

Несмотря на то, что он находится в борделе, в расслабленной позе и окровавленной сорочке, он по-прежнему производит вид благородного, собранного, волевого мужчины, удел которого руководить.

Маркиз кланяется ему в ноги и, не разгибаясь, красный, как помидор, бочком семенит к выходу. Видя откровенное идолопоклонничество, я для себя твердо решаю - Гавриил далек от БДСМ-культуры, где, как правило, комплексы неполноценности и ущербность половых партнеров выплескивается в сексуальную агрессию. Учения по половой психопатии Крафт-Эбинга - тому доказательство. В отношении Гавриила все иначе: он деспотичен сам по себе, как бывает с теми, кто осмысленно выбирает политику кнута и пряника в широком смысле для стабилизации массовых настроений в городских джунглях. По аналогии с альфа-самцом - вожаком стаи системы подчинения-доминирования в агрегациях социальных животных.

В считанные секунды верзилы возвращают дверь на петли, но Гавриил не дает мне слезть с него. На оказание сопротивления он заламывает мне руки за спину и серьезно говорит:

– Не расскажешь, за каким тебя понесло в бордель?

Мгновенно я чувствую себя совершенно опустошенной. Переутомление в свете последних событий выпило из меня все жизненные силы.

– Прости, что подвергла тебя опасности, - пристыженно извиняюсь я.
–  Из-за меня ты мог умереть. Спасибо, что спас мне жизнь.

В холодных, как воды Арктики, глазах Гавриила возникает выражение, очень близкое к скорби.

– Ты всегда можешь на меня рассчитывать, Ева, - с дрогнувшей на губах улыбкой повторяет он сказанные им на моем дне рождения слова.

Мне так и хочется пойти на поводу у отбившегося от разума неразумного сердца и поцеловать Гавриила, но я укрощаю своевременный порыв и пускаюсь в монолог про случайную встречу с «маньяком» в Санкт-Петербурге.

– Воистину твоя информация бесценна, Ева, - утомленно прикрывает веки Гавриил.

С закрытыми глазами и плотно сжатыми губами он напряженно ворошит свои волосы. Без всякого неуместного жеманства я утыкаюсь носом в его теплую шею и глубоко вдыхаю соблазнительный аромат, стараясь сохранить его у себя в памяти. Нет ничего роднее запаха любимого мужчины. Исключительно подобранный одеколон, в котором неизменно присутствует свежеть ночного леса и терпкость мускуса, перебивают его естественные мужские феромоны. Даже в окровавленной сорочке, пропитанной ожесточенной дракой и сладким потом от мистерии в подземелье, он пахнет властью, деньгами, пороком и неуловимым вольным степным ветром, который по его желанию может нежно приласкать или безжалостно хлестануть по лицу.

Я вдыхала бы и вдыхала сводящий с ума аромат этого не знающего пощады воина, скитающегося по греховным тропам своего одинокого королевства и, быть может, когда-то разочаровавшегося в любви женщины, но на первый план вырывается овладевающая мною слабость. Я все-таки заработала себе простуду, потому что температура и ломота в костях набирают обороты, начинает знобить.

– Ты вся дрожишь, - обеспокоенно хмурится Гавриил, обхватывая мои заледенелые босые ступни.

Больше не медля ни секунды, он относит меня на кровать. Я сотрясаюсь от озноба так, что зуб на зуб не попадает. На войлочной перине я сворачиваюсь калачиком и подгибаю руки и ноги, совсем как домашний котенок - тот самый, с которым он меня постоянно сравнивает.

– Сейчас я вылечу тебя, детка, - с болью улыбается Гавриил, кладя ладонь на мой огненный лоб.
–  Твой оберег блокирует некоторые мои способности, поэтому сними его.

Я делаю, как велено, и вглядываюсь в его сузившиеся зрачки, в центре которых загорается золотой свет, затягивающий меня в глубокий гипнотический колодец. С неизведанным ранее чувством я уплываю в транс, где чья-то невидимая сила забирает из моего тела боль.

Гавриил полон сюрпризов. Влияние целительства - второе по редкости после влияния прорицания.

– Хм… мое влияние должно было подействовать - истолковывает он мое молчание по-своему и начинает поочередно растирать мои босые ступни, согревая их горячим дыханием.

Я теряюсь в поистине неземных ощущениях и забываю даже, как правильно дышать. Гавриил владеет секретной картой эрогенных зон на теле женщины. Я любуюсь его красивыми руками с надувшимися венами и тихо постанываю, но все еще играю в молчанку. Мне не хочется покидать рай в шалаше с любимым, мое сердце поет.

– По-моему, моя проказница, ты полна бодрости, - из-под знойно опущенных ресниц на меня смотрят проницательные синие глаза.

– Твои руки творят чудеса, - от чистого сердца признаю я.

– Покорно благодарю, Ева… Ты, кстати, раньше болела земными болезнями?

– Сколько себя помню.

– Никита тоже любит полнолуние?

– Вот уж не ожидала, что ты запомнил, - приятно изумляюсь я.
–  Вообще-то брат равнодушен к небу. К чему все эти расспросы?

– Сегодня полнолуние, вспомнилось что-то, - улыбается Гавриил своей коронной гипнотической улыбкой, но интервьюировать продолжает: - Никита раньше болел, как ты?

– Нет, только мне почему-то повезло. Это что-то означает?

– Архонты с рождения не болеют земными болезнями, - вдумчиво молвит он, сопоставляя в уме какие-то детали.

Моя очередь задавать вопросы.

– Ты обладаешь влиянием целительства, почему же не излечил собственное плечо?

Гавриил сжимает челюсти и неторопливо проводит пальцем по ровному шраму у себя над скулой, очевидно, прикасаясь к тайнам прошлого.

– Все дело в моем рубце. Я получил его в далеком отрочестве. Исцелить ранение тогда я попросту не мог, поэтому шрам стал для меня напоминанием о моем поражении. С тех пор в моей руке есть то, что заставляет меня избежать поражения. Иногда выходит иначе.

Он мрачно косится на окровавленное предплечье.

– В таком случае я предпочитаю чувство боли. Я специально замедляю срастание раны и терплю боль, как можно дольше. Боль способствует предотвращению ошибок в будущем. Так звучит еще одно из моих непреложных правил, Ева.

Я шокирована его откровением о безжалостном отношении к самому себе. Краткий психотерапевтический анализ склоняет меня к конкретному постулату - проблема заложена небезоблачным детством. В десять лет мальчик подвергся нападению и едва избежал смерти. Искалечить психику ребенка могла и оставленная преступником отметина на лице. Если только шрам не след какого-нибудь физического насилия более позднего периода и вовсе не связанного с заказным убийством.