Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий

У Бунина можно найти различные описания Луны: «желтая Луна», «холодная луна», «бледная высокая луна», «лунный лик», «круг зеркально-золотой», «умирающий в золоте месяц», «серпа зеленоватое пятно» и т. д.

С философской печалью взирает Бунин на ночное светило:

Катится диском золотым Луна в провалы черной тучи, И тает в ней, и льет сквозь дым Свой блеск на каменные кручи. Но погляди на небосклон: Луна стоит, а дым мелькает… Не Время в вечность убегает, А нашей жизни бледный сон!

В поэзии Александра Блока, как и у Бунина, образ Луны встречается довольно часто.

Луна проснулась. Город шумный Гремит вдали и льет огни…

В блоковских стихах ночное светило выступает чаще всего не в роли живописного украшения, а скорее в трагическом образе:

Месяц, как паяц, над кровлями громад, Гримасу корчит мне. Или возьмем «Незнакомку»: А в небе, ко всему приученный, Бессмысленно кривится диск.

Большой поклонник Луны – Валерий Брюсов. У него в стихах содержится целая россыпь лунных образов – от «лазоревой луны» до «лунного щита». Поэт психологически тяготеет к Луне (лунный человек?):

Отступи, как отлив, все дневное, пустое волненье, Одиночество, стань, словно месяц, над часом моим!..

И в этом же стихотворении «Одиночество» дальше следуют такие строки:

Затихает вдали упоенный ропот отлива, На волнах потухает змеиностей лунных игра.

«Змеиностей лунных игра» – не единственная находка Брюсова. Отметим, что Луны у Брюсова бывают самые разнообразные: свободные и подневольные, радостные и печальные, земные и инопланетные:

С неба, с страшной высоты тридцатых этажей; В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком Выкрики газетчиков и щелканье бичей. Лили свет безжалостный прикованные луны, Луны, сотворенные владыками естеств. В этом свете, в этом гуле – души были юны, Души опьяневших, пьяных городом существ. («Конь Блед», 1903-1904)

«Луны алые» и Луны, горящие электричеством, – слабость Брюсова, недаром он признается:

Ты замолчала, милая, и я давно молчу: Мы преданы вечерней мгле и лунному лучу. («В лодке»)

Если следовать небесной классификации характеров, то Константин Бальмонт, как и Брюсов, – лунный человек. У Бальмонта можно найти множество обращений к Луне. Для него она – «красавица тоски беспеременной, верховная владычица печали».

Ты мне была сестрой, то нежною, то страстной, И я тебя любил, и я тебя люблю. Ты призрак дорогой… бледнеющий… неясный… О, в этот час я о тебе скорблю! («Печаль луны»)

Луна выступает у Бальмонта как прибежище для тех, кто устал от борьбы, кто надломлен страданиями.

Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным, Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным… … Впиваю это бледное сиянье, Как эльф, качаюсь в сетке из лучей, Я слушаю, как говорит молчанье. Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся земля в борьбе своей, Я – облачко, я – ветерка дыханье. (Из цикла «Под северным небом», 1894)

Как отнестись к сказанному Бальмонтом? Как к философии эгоцентризма… упадка… к показному эстеству… поэтическому трюкачеству? Можно, конечно, и так. Но у Бальмонта есть объяснение своей привязанности к ночной планете, совсем простенькое, без вычур, под названием «Лунный ковер»:

Она спросила прихотливо: «Зачем ты любишь так луну?» Я отвечал: «Она красива. И так бывало в старину, Что все влюбленные – влюблялись И в ту, чьим сердцем расцветались, И вместе с ней еще в луну».

Еще один романтик и еще один «серебрист» – Георгий Иванов. У него Луна чуть не в каждой третьей строчке.

Скоро смолкнет шум неясный, В тишине поля уснут… И утонет месяц красный, Не осилив звездных пут.

У Георгия Иванова Луна все время куда-то падает: «Луна упала в бездну ночи…», «На портьер зеленый бархат луч луны упал косой…» И Луна постоянно что- то напоминает поэту:

Мне сладок этот вечер длинный, Светло-зеленый блеск луны, Всплывают в памяти картины Невозвратимой старины. Нет! То не зыбко задрожала В высоком зеркале луна: Екатерининская зала Тенями прошлого полна.

Или другие картинки вспоминаются:

Из облака, из пены розоватой, Зеленой кровью чуть оживлены, Сады неведомого халифата Виднеются в сиянии луны.

Никто теперь так не напишет, как Георгий Иванов. Закончился Серебряный век. И что?!

Деревья жалобно шумят, луна Напоминает бледный диск камеи, И эхо повторяет имена Елизаветы или Саломеи…

Горько? Но Георгий Иванов находит единственное утешение в этом стихотворении, написанном в 1920 году:

И снова землю я люблю за то, Что так торжественны лучи заката, Что легкой кистью Антуан Ватто Коснулся сердца моего когда-то.

От Сергея Есенина до Юнны Мориц

Блок, Брюсов, Бальмонт, Георгий Иванов – певцы города, типичные урбанисты с городскими наваждениями, страхами и комплексами, ну и, конечно, с изощренной эстетической памятью. Совсем иной закваски Сергей Есенин, поэт крестьянский, сельский. В его поэтическом мире Луна так же естественна, как лошадь и плуг. И он, наверное, страшно бы удивился, доживи до наших дней и узнав от адептов общества «Память», что Луна – знак покровительства над иудеями. К счастью, Есенин этого не знал, и Луна для него – всего лишь явление природы, а не какой- то мессианский знак. Жизнь Сергей Есенина – самый обычный, извечный круг бытия.

Жить – так жить, любить – так уж влюбляться. В лунном золоте целуйся и гуляй.

Только вот в этом круге непременно за радостью следует грусть:

«Отчего луна так светит грустно?» - У цветов спросил я в тихой чаще.

С годами меняется у поэта отношение к Луне, он сетует, что ночное светило стало менее благосклонно к нему:

Я помню осенние ночи, Березовый шорох теней, Пусть дни тогда были короче, Луна нам светила длинней.