Страсти по Веласкесу

– Но Николай хотя бы любил ее? Или это был банальный брак по расчету?

– Не знаю, но в день венчания он подарил ей «Христа в терновом венце».

– И что было дальше?

– После женитьбы князь привез супругу в Озерки и попытался стать настоящим помещиком. К сожалению, ни умения, ни склонности к занятию сельским хозяйством у Николая, как и у его батюшки, не было, и скоро игра в барина ему наскучила. Куда больше князя привлекали охота, визиты к соседям, танцы на балах и игра в карты. Жена же его, как на грех, оказалась домоседкой, выезжала неохотно, и скоро молодой муж стал тяготиться домом и все чаще исчезать по вечерам.

– Изменял?

– Может, и не изменял – этого мы уже не узнаем, – но за картами просиживал допоздна. Домой мог вернуться под утро, веселый, пахнущий табаком и вином… а его встречала не сомкнувшая за ночь глаз заплаканная жена. Следовали сцены ревности, упреки, мольбы. Он падал на колени, целовал ей руки, просил прощения. Супруги мирились, а на следующий вечер он снова исчезал.

– И чем все закончилось?

– Тем, что и должно было – промотал князь ее состояние.

– Если дела Батуриных были расстроены, то пропажа дорогой картины должна была стать для них тяжелым ударом, – заметила я. – Честно говоря, я не представляю, как такое вообще могло случиться. Это ведь не проходной двор был, а частное владение. Там же имелись надежные запоры, слуги, охрана.

– Значит, могло, раз она пропала.

– Но как?!

– Если верить документам, то еще накануне вечером картина висела на привычном месте в гостиной, а утром ее уже там не оказалось. Исчезновение полотна заметили, доложили хозяйке, та сильно разгневалась и тут же отправила нарочного в город за полицией. В ожидании прибытия представителя власти собрала слуг и сама учинила им допрос с пристрастием.

– Удалось что-нибудь выяснить?

– Нет. Если слуги и знали что, то сказать не успели. Вернулся с утренней верховой прогулки Николай и приказал прекратить допрос.

– Но почему?

Губы Бардина искривились в усмешке:

– Неизвестно. Просто приказал, и все. Князья в те времена, знаете ли, в собственных владениях были полноправными хозяевами и отчета в своих действиях никому не давали.

– Даже супруге?

– В данном случае даже ей. Судя по записям в ее дневнике, княгиня не однажды пыталась поговорить с мужем на эту тему, но он всякий раз просто поворачивался и уходил. Она так ничего от него и не добилась.

– Но ведь картина дорого стоила… Неужели ему не было жаль ее потерять? Какая странная история.

– Ну, это как посмотреть. Случались и постраннее. А что касается стоимости… то не деньги здесь главное. Если бы потеря исчислялась только в золотых червонцах, вокруг этой истории не бушевало бы столько страстей. Дело было в другом. Как я уже упоминал, картина являлась своего рода семейным талисманом Батуриных, переходила от одного старшего сына к другому, а те в свою очередь дарили ее своим женам. Исчезновение картины было расценено княгиней как дурной знак.

– Суеверие, – неуверенно сказала я.

– Суеверие. Только после этого счастье окончательно отвернулось от Батуриных. Князь Николай погиб в застенках ЧК. Их старший сын Глеб был расстрелян вместе с другими юнкерами. Княгиня покончила жизнь самоубийством.

– А остальные дети?

– Что? – в глазах Батурина читалось недоумение.

– Ну вы же сказали, что Глеб был старшим. Значит, имелись и младшие?

– Ах да, конечно! Были, кажется, еще дочь и маленький сын. С уверенностью сказать не могу.

– И как сложилась их судьба?

– Понятия не имею.

Несколько минут я молчала, находясь под впечатлением услышанного. Сказать честно, я размышляла не над судьбой давно канувшего в небытие князя с его семейными проблемами, а над тем, что же мне делать дальше. Бардин тоже молчал.

Смущенно кашлянув, я произнесла:

– Виктор Петрович, я очень благодарна вам за этот рассказ.

– Рад, что смог быть вам полезен, – усмехнулся Бардин.

Говорить больше было не о чем, и я собралась уходить. Но перед тем как покинуть квартиру, задала последний вопрос:

– Вы знаете такие подробности обо всех картинах Веласкеса или только об этой?

Бардин, немного помолчав, все же ответил:

– Только об этой. У меня к ней особый интерес.

Домой я вернулась в отличном расположении духа. Теперь я точно была уверена, что Бардин в истории с картиной человек далеко не случайный. В основе его пристального интереса к «Христу» лежат мотивы отнюдь не научные, а раз так, он должен знать о картине нечто очень важное.

Бурлившее во мне возбуждение требовало немедленного выхода, и я, не в силах усидеть на месте, привычно засновала по комнате. Когда проходила мимо стеллажа с книгами, взгляд ненароком скользнул по фотографии, стоявшей на полке. Снимок был сделан прошлым летом. Помнится, Гера пришел ко мне очень счастливый и сообщил, что едет на неделю гостить к знакомым, у которых есть собственный загородный дом. О том, что это не бревенчатая изба, а настоящий коттедж со всеми удобствами, он упомянул как-то мимоходом, но по особому блеску в его глазах было понятно, что приглашение ему льстит. Я тогда от всей души порадовалась за нашего мальчика и щелкнула его сияющую физиономию на память.

В общем, я вспомнила про Герасима и тут же принялась ему названивать. В конце концов, сколько времени прошло, а от него ни звука.

Герасим оказался на месте, и, судя по доносившимся из трубки смешкам, он снова был не один. И настроение у него было замечательным, правда, только до того момента, когда он понял, кто его беспокоит.

Мой приятель стразу впал в уныние и с тяжелым вздохом пробурчал:

– А, это ты…

– А кто ж еще? – удивилась я. – От Лизаветы новости есть?

– Откуда?

– Помнится, ты собирался обзвонить ее друзей!..

– Звонил кое-кому… Никто Лизку последнее время не видел. Как в воду канула! Вообще-то это на нее не похоже… Она девушка общительная и все время кому-нибудь надоедает…

– Тем более! Не понимаю я тебя, Герасим! Исчезла твоя подружка, а тебе и дела нет! Ну разве так можно?

– Ничего, никуда не денется! Пройдет неделька, и она снова объявится.

– Что ж, тебе видней. В конце концов, мне до нее дела нет. Сам разбирайся со своими женщинами. А для меня что-нибудь сделал? – поинтересовалась я.

– Нет. Времени не было, – неохотно признался Герасим и тяжко вздохнул.

– И чем же полезным ты был занят? – с ехидством поинтересовалась я.

– Так, кой-какие дела были… срочные, – невнятно промычал Гера.

– А моя просьба, значит, к таковым отношение не имеет? – допытывалась я, решив не отставать до тех пор, пока у него не проснется совесть.

– Ну почему же?.. Этим я тоже занимаюсь, но тут некоторые сложности возникли, – неубедительно соврал он, вероятно, в надежде, что я все же отстану.