Страстная суббота

Этторе вошел во двор, где играли в лапту, посмотреть на решающий удар. Вскоре игра кончилась, и державшие пари стали рассчитываться. Он поискал глазами Пальмо и вскоре нашел его. Тот, вытащив большую пачку тысячных бумажек, отсчитывал их человеку, стоявшему перед ним с протянутой рукой. Этторе пришел в ярость и мысленно обозвал его идиотом — только идиот способен держать напоказ такие деньги. Пусть лезет добровольно в петлю, если ему нравится, но с ним связаны другие люди, это не игра в бирюльки.

Этторе подошел к Пальмо, чтобы узнать о Бьянко:

— Ты, значит, ставил на красных?

— Сегодня у меня несчастливый день, — ответил Пальмо.

— Сколько ты проиграл?

— Пятнадцать тысяч, — ответил Пальмо равнодушно, — плевать мне на проигрыш. Тем более что я их быстро верну. Ты тоже можешь ставить и проигрывать, если тебе хочется.

Этторе отвел его в сторону.

Пойдем за колонну. Что задумал Бьянко?

Пальмо на него не смотрел, он не сводил глаз с площадки, где игроки готовились к новой партии.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто разбирается в кокаине?

Этторе сразу же подумал о химике Фараоне, но лишь спросил:

— А что, будет дело с кокаином?

— Ты знаешь кого-нибудь, кто разбирается в кокаине? — повторил Пальмо.

— Об этом я скажу только Бьянко. Иди ставь по новой и проигрывай, идиот. Уже начинают.

Этторе вышел со двора и направился к месту встречи с Вандой. Она была уже там, он увидел ее издали, на ней было все то же платье, что и десять предыдущих воскресений, и он засопел от досады, готовый наброситься на нее за это. Но тут же подумал: «Это подло. Злиться на женщину лишь потому, что у нее мало платьев, — подло. Теперь, когда я разбогател, я мог бы дать ей денег, чтобы она оделась с головы до ног. Но лучше пока не рисковать — пусть все идет, как идет».

Когда он подошел к Ванде, она сказала ему:

— Ты красивый, Этторе. Я смотрела на тебя издали.

Он взял ее под руку и повел по улице, все время ощущая близость ее тела.

Она молчала, потом сказала, не поднимая глаз:

— Может, лучше тебе пойти на спортивную площадку или в кафе, чем гулять со Мной? Там тебе будет веселее.

— Почему ты так говоришь?

— Сегодня у нас ничего не выйдет: я нездорова.

Этторе слегка отстранился.

— Я так и знала, — сказала Ванда. — Иди куда тебе хочется, оставь меня здесь, я одна вернусь, не беспокойся.

Теперь Этторе сжимал ей руку еще сильнее прежнего.

— Ничего, — сказал он. — Думаешь, я не могу побыть с тобой, не притрагиваясь к тебе? Я люблю тебя, вбей себе это в голову. И мне приятно просто глядеть на тебя.

— Ты работаешь всю неделю, и в воскресенье тебе надо развлечься.

Он уже закипал, и Ванда от страха сбилась с шага.

— Я до того в тебя влюблена, что пугаюсь из-за малейшего пустяка.

— Я люблю тебя, — сказал он громко. — Иди и не заставляй меня больше повторять, что я тебя люблю.

Всю дорогу к реке Ванда чувствовала себя счастливой. Когда сквозь деревья замелькала вода, Этторе стал серьезным и спросил Ванду, помнит ли она, когда они были здесь в последний раз.

— Весной, — с готовностью ответила она. — Разве ты не помнишь?

— Нет.

— Правда?

— Я же сказал: нет.

— Ты разве не помнишь, как мы пришли сюда в субботу вечером и устроились на самом краю обрыва, чуть двинешься посильнее — и свалишься в воду. Не знаю, что тебе пришло в голову, только ты сказал: «Пусть все души утопленников видят нашу любовь». Я испугалась и убежала, а ты догнал меня и… побил.

Он посмотрел на воду и сказал:

— Помню. Я ненормальный. Но в этом виновата ты и еще что-то, что живет в твоем теле.

Они стали выбирать место на берегу реки, чтобы усесться. Он опустился рядом с ней и ощутил, как его пробирает дрожь, словно ее нездоровье передавалось и ему.

Он стал смотреть на воду — чувствовалось, какая она студеная.

— Посмотри, пожалуйста, на меня, — попросила Ванда, — ты глядишь только на реку.

Этторе взглянул, и руки у него сами собой пришли в движение; чтобы как-то занять их, он полез в карман за сигаретами и спичками.

Она тронула его за локоть.

— Не кури. Можешь меня поцеловать.

— Поцеловать, — повторил он. — Что такое поцелуй для людей, которые зашли уже так далеко, как мы?

Ванда опустила голову.

— Не обижайся. Пойми меня правильно. Я хочу тебя, целоваться мне очень приятно, но уже мало.

Все же он поцеловал ее, хотя теперь она этого и не хотела. Они целовались, и Этторе уже не думал о сигарете.

Потом попросил:

— Позволь мне…

Она покачала головой.

— Я хочу приласкать тебя немного, где можно.

— Нет.

Он замолчал, а у нее на глазах блеснули слезы.

Этторе перевел взгляд с реки на поля и увидел, что их заволакивает туман.

Ванда тоже следила за продвижением туманной пелены. Она застегнула воротничок жакета и сказала:

— Наступают холода.

Он кивнул:

— Плохо нам будет зимой.

Она спросила:

— Что же нам делать, милый? Кругом грязь, и снег скоро выпадет.

Он не ответил.

— Будешь водить меня в гостиницу?

Он сделал отрицательный жест.

— И мне это не нравится, — сказала она. — Но как же быть? Зима такая длинная, я не смогу столько ждать, не смогу! — В отчаянии она уцепилась за его рукав.

— Не надо, — процедил он сквозь зубы, — успокойся, я страдаю не меньше тебя, но я же сдерживаюсь.

Помолчав немного, он сказал:

— Знаешь, надо положить этому конец.

Она испуганно взглянула на него.

— Поженимся, — пояснил Этторе, — и у нас будет своя кровать.

— Кровать, — подхватила она взволнованно, — широкая-широкая и низкая-низкая.

— Кровать, — сказал он со злобой.

Она посмотрела на воду и спросила:

— Когда ты на мне женишься, Этторе?

— Дай прикинуть. — И он стал думать о своей необычной работе и о деньгах, лежавших у Дзеку.

Она ждала, наконец не выдержала:

— Ну?!

— Мы поженимся будущей осенью. Как ты думаешь, неплохо сыграть свадьбу осенью?

VI

— Твой химик придет? — спросил Бьянко.

— Придет, но он ровно ничего не знает, — ответил Этторе, — он думает, что мы поедем в Т. Мне повезло, я застал его в кафе, он ждал попутную машину в Т. Он поймет, в чем дело, только на развилке, когда мы свернем не налево, а направо.