Страстотерпцы
Шрифт:
— Вчера давали.
— Завтра ради праздника, может, и каши тебе дадут. Большой грядёт праздник.
— Большой. Вознесение Господне.
— «Величай, душа моя, вознесшагося от земли на небо Христа Жизнодавца», — взрокотнул Григорий Осипович. — Я, батька, тоже люблю попеть... Не был бы поперечным, вместе, бы попели.
Притворно вздохнул, пошёл из тюремной палаты вон.
Темнёхонька была Аввакумова палата, окна заложены, на полу не токмо сидеть, стоять — ногам холодно. Спасибо полуголове, приказал соломы постелить.
Вознесение пришлось на 24 мая, на Симеона Столпника, на
— «Воскреснув рано в первый день недели, Исус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим, но они, услышав, что Он жив и она видела Его, — не поверили...»
И от Луки читал:
— «Когда они говорили о сём, Сам Исус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но Он сказал им: что смущаетесь и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои: это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И сказав это, показал им руки и ноги...»
Произнося слова, родные с малых лет, Аввакум увидел близ себя, по правую руку, ангела-хранителя.
Белые, напоенные светом крылья, одежды белые, как луна, светло светящийся лик, очи, проходящие через плоть к душе.
Не было укора в глазах хранителя. Ангел с улыбкою внимал слову Евангелия. Возрадовался Аввакум слушателю, приступил к чтению «Деяний» святых апостолов: «И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от отца, о чём вы слышали от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым...»
И увидел Аввакум: стены темницы развеялись, как мрак от зари, и не стало чёрного потолка над головой, но всклубились сияющие облака, и на облаках предстала Богородица и тоже слушала чтение его. И он читал, вдохновенный о вдохновенном, и прозрел. Исус Христос со святою силою Своей явился на облаках, и не стало ночи, пределов, даже неба, а был свет от сил Господних и был Господь. И рек Исус Аввакуму:
— Не бойся, аз есмь с тобою.
— Слава Тебе, Господи! — закричал Аввакум.
Пал на землю и лежал ниц, покуда не вернулись стены и потолок на свои места.
Тогда поднялся Аввакум на ноги и, проливая слёзы любви, отслужил утреню. Заснул под утро, блаженный от ликования души.
Разбудила стража.
— Велено глаз с тебя не спускать! — объявил стрелец и остался с ним, запертый, как и он, снаружи, а стражу от дверей, от закладенных окон не убрали.
Днём другой стрелец принёс обед: уху, судака целиком, варёного, хлеба, луку, щепоть соли. Остался с узником, поменяв товарища.
— Еды стало больше, но и строгость удвоилась! Чего ради? — спросил Аввакум. — Удавить, что ли, собираются?
— Не ведаю, батька! — ответил стрелец. — Велико у тебя терпение.
— Да ведь и награда великая!
Рассказал о ночном видении. Затрепетал тюремный страж перед горемыкой-свдельцем.
— Стерегу тебя, батька, а сам наказания от Бога боюсь. Кладу крест по-новому, а по спине мурашки бегают: спасаюсь али гублю душу
свою? Не нужно ли тебе чего, батька?— Не бойся. Сотник Лонгин Христа стерёг, а сподобился быть угодным Небесному Царю. Копьём ведь пронзил!.. Прощу тебя, друг мой, купи бумаги столбец, отпишу о видении любезной моей супруге Анастасии Марковне на Мезень. Она с малыми детьми не знает — не ведает, что со мной, жив ли.
Стрелец не успел в затылке почесать, а узник подаёт ему серебряный ефимок, единственное своё богатство. Анастасия Марковна на крайнюю нужду в рубахе зашила.
Стерегли Аввакума стрельцы приказа головы Ивана Зубова; с деньгами у царя было туго, с год денежного жалованья приказ не получал. Цена же стрелецкой службе — четыре-пять рублей за все двенадцать месяцев.
Взял служилый деньги. На доброе ведь дело. Не сразу столбец добыл, а спрашивать чернил в монастыре поостерёгся, принёс Аввакуму лучин.
— Угольком, батька, напишешь.
— Угольком так угольком, но дозволь ещё просить тебя: отнеси письмо, ради Господа, в Бараши, брату моему, попу Кузьме, он живёт во дворе Ивана Бахметьева.
— Отнесу, батька! — согласился стрелец.
И написал Аввакум посланьице семейству своему, на Мезень.
«Детям моим благословение и дому моему мир! Настасья, большо мне с вами только видания, прижали плотно по узам.
В Пафнотьеве монастыре держали девять недель на переменных цепях. И после того мчали к Москве девяносто вёрст на переменных лошадях, не отдыхая; затрясли было. Потом остригли и прокляли.
У Николы на Угреше сежю в тёмной палате, весь обран и пояс снят со всяцем утверждением, и блюстители пред дверьми и внутрь палаты — полуголова со стрельцами. Иногда есть дают хлеб, а иногда и щи. Дети бедные к монастырю приезжают, да получить меня не могут: всяко крепко от страха, насилу и домой уедут.
Нет у меня строки книжные, пою Богу моему наизусть: глагол Божий во устах моих. Подстилаю плоть души моей и почиваю на ребрех, одеваюся слезами и воздыханием, видя людей, в конец прельстившихся.
А вас уже я и забыл, токмо прошу о спасении вашем. Аще жив, мизинцу моему целование, аще же умер, блажен есть. Паки всем благословение. Помолитеся о мне, да же совершу путь течения добре.
Дорого столбец сей куплен, неколи много писать. Писано же лучинкою.
Помышляю о себе, яко удавят мя еретики: попущено бо им гораздо. Не обленись, жена, детей тех понуждати к молитве, паче же сами молитеся. Молитва бо Петра из темницы избави, молитва Иону из чрева китова изведе, молитва триех отроков от огня освободи...»
Рассказал о своём видении, о бесах, от которых терпит пакости, и, заканчивая столбец, просил:
«Молитеся о мне, да избавлюся от них. Писано в темнице лучинкою, кое-как. Майя в день».
2
О видении Аввакуму игумен монастыря Викентий узнал через неделю. Угораздило прийти к узнику, когда добрый стрелец прятал письмо на груди.
Только-только запахнул кафтан, засовы засипели, заскрежетали, побелел стрелец, а деваться некуда. В палату с большими свечами вошла дюжина монахов, и последним Викентий.