Стратегии гениальных женщин

Дети и семья – область, о которой следует сказать особо, когда это касается такой выдающейся ученой, как Мария Склодовская-Кюри. С одной стороны, мы имеем дело с отрешенностью, граничащей с безумием, отвержением реального мира, игнорированием общепринятых ценностей и такое презрение к действующему иерархическому построению достижений, что, кажется, слышно, как трещит по швам пирамидальная идеология Маслоу. С другой – неоспоримые факты в виде достижения научной самодостаточности Ирен Кюри, получившей Нобелевскую премию совместно с мужем (то есть повторившей жизненный сценарий матери), вполне состоявшуюся Еву Кюри, написавшую замечательное жизнеописание своей матери и внесшую весомый вклад в дело узнаваемости и популяризации имени Кюри в мировой истории. Что тут, феномен подражания, на котором настаивал Дейл Карнеги, когда писал, что для ребенка десять минут наблюдения за работающим отцом в дверную щелку порой важнее множества бесполезных часов, проведенных вместе? Пожалуй, и да и нет. Да, потому что главное, что могут дать родители детям, – это идея и стиль поведения в обществе. Нет, потому что идею нужно передать, вложить в маленькие головки, в которых роятся разнообразные мысли. Разве найден универсальный рецепт, как сделать такую идею доминирующей?! В случае с Марией Кюри напрашивается лишь один вывод: в рамках своей семьи, закрытой от внешнего мира плотной пеленой замкнутости и независимости, она фактически создала универсальный инкубатор, в котором движение формирующегося потомства жестко ограничено невидимыми рамками, осторожно навязанными в раннем возрасте ценностями. В сущности, все повторялось: так же как и в семье, где она выросла, существовал лишь вполне определенный набор видов деятельности, которые могли быть избраны детьми. Ее дочери, несмотря на невероятную занятость Марии, формировались под колпаком, почти не соприкасаясь с параллельными мирами, существующими в каждом большом городе и даже маленькой деревне. В этом контексте любопытными являются заметные отличия в восприятии действительности дочерьми Кюри. Если старшая, более близкая к матери и помнящая отца, под воздействием семейной традиции созрела для повторения судьбы матери, какой бы странной она ни казалась обывателю, младшая имела уже иное, новое мировоззрение. В своей книге о семействе Кюри Ева приводит довольно показательный пример своего разговора с уже стареющей матерью, в ходе которого акцентирует внимание на моментах своего собственного прихорашиваний, использования различных возможностей для подчеркивания своей женственности и очарования. На фоне отвержения старшей Кюри всего, что связано с женственностью, дочь невольно проявляет ситуацию: ее великая мать никогда не была истинной женщиной, тогда как ей удалось избежать этой мрачной участи и сохранить в себе все, присущее женскому архетипу.

Вполне естественно, что творческая активность личности хоть и является управляемым процессом, но с годами угасает. В случае с мадам Кюри наряду с уменьшением исследовательской деятельности имеет место еще и акцентуация на одном направлении. Такую акцентуацию можно интерпретировать как максимальное сосредоточение на цели, а также видеть в ней определенную зацикленность. Однако наиболее важным в дальнейших действиях Марии Кюри после заметного снижения активности собственных исследовательских поисков стало целенаправленное формирование целой касты научных последователей и учеников. Эта деятельность с точки зрения распространения в мире своей идеи явилась для имени Кюри более весомой, чем сами открытия. Конечно, Мария не помышляла о популяризации своего имени в мире; она искренне заботилась лишь о том, чтобы работа, начатая ею с мужем, приобрела новую актуальность, имела максимальную степень развития. Тем не менее, управление Институтом радия, появление такого же учреждения в Польше (сопровождаемое ее «освятительными» поездками на родину), множество путешествий, предпринятых «ради радия», оказались универсальным механизмом пропаганды не столько дела, сколько собственного имени. Если в случаях роста личного влияния Пикассо или Родена сопровождение творчества многочисленными интерпретациями экспертов несло дополнительные импульсы восприятия, усиливающие значение творцов в глазах остального мира, то в случае с Кюри ее имя и деятельность имели не только для обывателя, но и для всего общества некий таинственный, сакраментальный и необъяснимый смысл. Цепь знаковых событий, таких как появление Института, объявление различными академиями о почетном членстве Марии Кюри, культовое затворничество и откровенное презрение к материальной системе ценностей, словно вызываемые цепной реакцией многочисленные приглашения и вояжи – все это нагромождение декораций вокруг овеянной славой персоны являлось свидетельством ее общественной значимости и признания. В обществе росло осознание, что эта высохшая пожилая женщина причастна к чему-то великому и непостижимому, что она участница какого-то выдающегося творения, однако такого необъяснимого, что лучше не вникать в детали созданного ею. Появление Института радия с точки зрения распространения идеи может быть приравнено к созданию собственной организации, течения или нового направления деятельности, что имеет развитие во времени и качестве. А последователи всегда пользуются именем первопроходца как знаменем, с течением времени приобретающим признаки великого. Отказ же Марии Кюри от публичности, от общения с журналистами лишь усиливал экспрессию таинственного и уже почти мистического имени, еще больше подогревая любопытство публики к ее персоне. Такое восприятие образа Кюри не только создало фосфоресцирующий фон исключительности, но и способствовало сотворению настоящего символа. Кроме того, многие женщины усматривали в таком «общественном отклонении» новые возможности для пола вообще, поэтому имя Кюри определенно несло двойную экспрессию. Тайна ее жизни, резонансное вхождение в мир высших достижений, создание отдельного направления в науке с ордой последователей и почитателей – все это оказалось элементами, закрепившими величие образа этой женщины, звеньями одной цепи, уводящей ее в вечность… Все эти факторы отличали имя Пьера и Марии Кюри от имен других ученых, возводя их достижения в ранг абсолютной исключительности.

Сама же мадам Кюри вряд ли заботилась о создании ореола величия вокруг своего имени. Однако бесспорным является желание оставить след, оставить память о муже и своей деятельности, которой она посвятила всю жизнь и всю энергию. Уже после смерти мужа она, читая в Сорбонне единственный в мире курс лекций по проблематике радиоактивности, издала книгу «Труды Пьера Кюри». Затем, несколько позже, она издала курс собственных лекций «Руководство по радиоактивности». Эта простая и упорная женщина, как никто другой, осознавала, что память о людях составляют их дела, систематизированные и адаптированные для восприятия средним человеком или средним специалистом на соответствующих времени носителях информации. Как ученая и как человек, взращенный на книгах, она хорошо знала цену этим носителям, потому действовала в этом направлении необычайно активно. К закату жизни она сумела написать еще один основополагающий труд, подводящий итоги творческой и исследовательской деятельности, – «Радиоактивность». Эта книга увидела свет через год после смерти исследовательницы.

Но конечно же, все сопутствующие признаки признания величия и научных достижений этой женщины и истинного благородства ее широкой души не стоили бы ничего, если бы она действительно не была кропотливой труженицей, ежедневно и ежечасно думающей об одном: о своей миссии первооткрывателя, которую она добровольно выбрала и которую усилила, углубила и сделала неотвратимой утрата единственного на планете близкого по духу человека. Однажды, наблюдая за образованием шелковичных коконов, Мария была поражена деятельностью обычных шелковичных червей, организованностью и терпеливостью этих простейших созданий Природы. Возможно, это невольное потрясение упорядоченностью всего сущего в мире и было главным открытием: все живое, явившееся миру, имеет свою миссию, неважно, как велика она, но именно эта удивительная преемственность движения и позволяет человеку совершенствоваться, развиваться. И кажется, не случайно она написала в одном из своих частных писем такие строки, обнажая откровенностью свой сокровенный мир: «Эти гусеницы, деятельные, добросовестные, работающие так охотно, так настойчиво, произвели на меня большое впечатление. Глядя на них, я почувствовала себя принадлежащей к их породе, хотя, быть может, и не так хорошо организованной для работы, как они. Я тоже все время упорно и терпеливо стремилась к одной цели. Я действовала без малейшей уверенности в том, что в этом истина, зная, что жизнь – дар мимолетный и непрочный, что после нее ничего не остается и что другие понимают ее иначе».

Пожалуй, в этих простых и одновременно проникновенных словах заключена вся жизненная концепция Марии Склодовской-Кюри. Великой труженицы, отступившей от обыденного и узкого понимания роли женщины, скудной на чувства и эмоции, но обладавшей невероятной широтой души, излучавшей космическую энергиею стремления к необъятному, отвергавшей любые способы обогащения, презиравшей сенсационность и даже блистательность звучания собственного имени, сумевшей при этом быть подругой, матерью и самостоятельным игроком в мире самых серьезных научных свершений.

Айседора Дункан

Долгие дни и ночи я проводила в студии, стараясь создать такой танец, который передавал бы движениями тела различные эмоции человека.

Я никогда не хотела ждать осуществления того, чего добивалась.

Айседора Дункан

26 мая 1877 года – 14 сентября 1927 года Танцовщица, приворожившая мир

Говорить об образе Айседоры Дункан и просто, и сложно, так же как о других женщинах, на чьих именах остался сакральный отпечаток немеркнущей славы и безоговорочного признания. Безусловно, Айседора была не просто танцовщица, она вошла в мир прежде всего как удивительно многогранная натура, невероятная труженица и неутомимая искательница новых плоскостей для выражения личности. Эта женщина вызывала восхищение нестандартным мышлением, свойственным сильным и деятельным мужчинам, с завидной энергичностью она извлекала из себя искрометные идеи, претворяя их в жизнь с такой настойчивостью и неотвратимостью, словно от этого зависела ее жизнь или смерть. Вся ее жизнь была громадной сценой, непрерывным самовыражением души и тела, движущимся в вечном стремлении к гармонии. Обладая невероятно твердым внутренним стержнем и на редкость богатым воображением, она сумела найти новую реальность танца и доказать его право на величие.

Будь она просто танцовщицей, вряд ли бы мир говорил о ней так долго и с таким восхищением. Пожалуй, Айседора Дункан прекрасно знала все правила успеха, потому что она с такой же легкостью отбрасывала авторитеты, как и создавала новые, порой невероятные возможности для того, чтобы приковать внимание к своей персоне. Ее эксцентричные и импульсивные поступки нередко были слишком эмоциональны и даже непоследовательны, ее чувствительность часто вступала в конфликт с идеей, но, скорее всего, как те редкие люди, для которых идея является главным делом жизни и основным светилом, она неуклонно двигалась к цели.

Есть смысл сказать, что Айседора, воздействуя на разные плоскости человеческого восприятия, черпала силы почти исключительно внутри себя. Она, выйдя из ужасающего мрака бедности, тем не менее никогда особо не переживала по поводу материального, обладала неистребимым заразительным оптимизмом и тягой к романтике, которую и распространяла на всех вокруг. Всякий раз своими поступками она пыталась убедить окружающих в том, что способности человека поистине безграничны. Успех и признание танцовщицы были предопределены нескончаемыми попытками преподнести миру нечто новое и оригинальное, навязывая весьма смелые и порой диковинные представления о танце. Айседора действовала столь активно и таким широким фронтом, что даже люди, награждавшие ее иронией или непониманием, были вынуждены обратить на нее внимание как на некое феерическое предопределенное явление, со стремительностью урагана распространяющее по планете свое влияние. Она заставила мир принять свой образ, и он врезался в коллективную память, несмотря на все ее слабости и недостатки.

Уроки сурового детства: сила рождается в сопротивлении

Айседора родилась в той воздушной среде, где сознание людей раскачивается на качелях из облаков, а души, паря в небесах и пребывая почти в полной безмятежности, заботятся лишь о гармонии и презирают все слишком приземленное. Но такое состояние вовсе не означает отсутствие чувства реальности, напротив, детство с ничем не ограниченной свободой стало универсальным тестом на раннюю самостоятельность. В доме, где царствовали и были главными приоритетами упоительная музыка, высокое искусство и обнажающая действительность литература, все, что не касалось духовного, неизменно уходило на второй план. О хлебе насущном вспоминали лишь тогда, когда в доме не оставалось ни крошки. Самобытная атмосфера создала такую неслыханную свободу мышления, что даже школа отождествлялась с тюрьмой из-за традиционного подавления каких-либо проявлений индивидуальности, а общее образование сама Айседора позже назвала бесполезным. Обостренное чувство простора и неукротимая жажда совершенства, о которой часто твердила мать-музыкантша, одновременно превратились в необходимость чутко прислушиваться и к своему собственному голосу – качество, настолько редкое в цивилизованном мире, что моментально выделяет его обладателей из однородной безликой людской массы. Конечно, такая свобода обычно дается нелегко, поскольку предполагает вызов. Поэтому на нее решаются лишь люди, исключительно уверовавшие в себя. Женщинам еще сложнее отважиться на подобную роль, ведь общество веками требует от женщины послушания, всегда исподлобья взирая на любые проявления ее самостоятельности и никогда не поощряя отступления от придуманной нормы. Айседора же, не задумываясь, шла наперекор всем и вся, что мешало раскрыться личности.

Без устали поощряемая матерью, еще маленькой девочкой Айседора научилась противопоставлять себя обществу при каждом возможном случае. Она делала это с такой решимостью и животной отрешенностью, словно от способности противостоять устоям зависела вся дальнейшая жизнь. Кажется, ее демонстративный вызов учителям в школе и всем окружающим проистекал из самой способности так себя вести, предмет спора в большинстве случаев оказывался вторичным. Девочку не страшили ни наказания, ни порицание старших, более того, их внимание и гнев подзадоривали, распаляли желание быть на виду, на слуху, противодействовать. Она очень рано убедилась, что бунт против устоявшихся правил может обеспечить более пристальное внимание окружающих, чем самое прилежное следование канонам; ее природе претило быть хорошей девочкой, она сама выбрала быть плохой.

Как ни странно, но это служило дополнительной мотивацией к более глубоким, чем у безликой массы, знаниям. Ведь чтобы выделяться, необходимо подкреплять свою выразительность чем-то конкретным, понятным всем и признаваемым всеми. Поэтому историю и философию античности, лучшие произведения музыки и литературы, все то, чем могла заинтересовать детей с обостренной восприимчивостью их достаточно образованная мать, Айседора впитывала с вожделением, порой переходящим в экзальтированный восторг. Знания давали ей возможность идти на самый ожесточенный скандал в школе, ими она вооружалась, как рыцарь доспехами, копьем и щитом. Остроконечные и увесистые аргументы неплохо защищали собственное мнение, и это нравилось маленькой возмутительнице спокойствия. Уже в юные годы она была столь самостоятельной в воззрениях, что прямой отпор любому оппоненту постепенно стал частью удивительно дерзкого, почти всегда мятежного существа с непременно выпячиваемым самомнением. Уже в это время девочка обрела необъяснимое, порой какое-то невротическое влечение к танцам, которое, вполне вероятно, брало начало в томительной необходимости высвобождать из своей неистовой натуры бурные волны энергии. Но, сочиняя ритмы и создавая поразительные сочетания страстных движений под музыкальный аккомпанемент матери, юная танцовщица неизменно вызывала умиление щедрых на поощрения окружающих. Постоянные ободрения матери довершили формирование представления Айседоры о своем месте в жизни. «Мое искусство уже заключалось во мне, когда я была маленькой девочкой, и тем, что оно не заглохло, оно обязано героическому и предприимчивому духу моей матери», – признавалась она в своей книге через много лет.