Стратегия обмана. Политические хроники

— Да, если позволите, — подсаживаясь к полковнику, заговорил доктор. — Дело в том, что организм Александры Гольдхаген как альварессы уникален. Обоняние отсутствует у неё ещё с юности — осложнения после «испанки». А ведь это существенный физический изъян, ни одного другого альвара с подобным дефектом вы не найдёте, потому что в Гипогее на этот счет существует строгий отбор. Гольдхаген говорит, что перед перерождением у неё были серьёзные проблемы с алкоголем, а тот изъян похуже отсутствия обоняния, поскольку неумеренное потребление, как наркотиков, так и алкоголя присуще особой категории людей. Видимо в Гипогее разумно полагают, что и неуемное питие крови — а это единственное что остается потреблять альвару — может привести только к печальным последствиям как для альвара, так и для тех смертных, что ему встретятся. Я неоднократно спрашивал Гольдхаген, что предшествовало её перерождению, почему ей в нём не отказали. Она все время говорит, одно и то же, что никаких гипогеянцев и прочих альваров рядом с ней не было, что имела место некая медицинская процедура, возможна даже операция, которую проделали её отец и муж. Подробностей она помнить не может, их знал её отец, Пауль Метц, который и делал операцию. После его смерти его рабочие записи хранил её муж, но он сжёг их во время войны.

— Чтоб не достались нацистам, — буркнул сэр Майлз.

— Возможно, и так. И, между прочим, полковник, мне Гольдхаген всё-таки призналась, что сестра у неё была, и первую операцию доктор Метц провел над ней. Видимо, теоретическая разработка метода у него уже имелась, но решение о применении на практике было принято под влиянием момента.

— Какого еще момента? — произнес Темпл.

— Я не совсем понял, — нахмурился доктор, — я не силен в истории, тем более немецкой. В то время там было что-то вроде революции или наоборот, Гольдхаген говорит, что её сестру Лили подстрелил на улице снайпер, и ранение было несовместимо с жизнью. Что делал с ней доктор Метц, Гольдхаген не знает, но почти через сорок дней Лили вышла из домашней операционной совсем другим человеком и внешне и внутренне. А через пять лет очередь дошла и до Гольдхаген.

— Что, её тоже подстрелил снайпер?

— Нет, она говорит, что муж отравил её из научного любопытства, оживёт она или нет.

— Милая семейка, — только и произнёс полковник, памятуя о профессоре Книпхофе и его выходках.

— Насколько я понял, муж Гольдхаген хотел провести операцию, но по усовершенствованному методу. Но что-то пошло не так, и Гольдхаген переродилась иначе, чем её сестра. Внешне они перестали быть близнецами окончательно. И это очень занимательный вопрос — почему?

— Прекрасно, доктор, — произнёс Темпл, — но с чего вы решили, что эта, как вы считаете, занятная история, правдива? Если вы забыли, я напомню, Алекс Гольдхаген террористка, отсидевшая несколько месяцев в тюрьме. Если она умеет врать полицейскому следствию, с чего вы взяли, что она не может соврать вам?

— У нас есть фотографии двадцатых годов, Темпл, — напомнил ему полковник.

— Это ничего не значит, — настойчиво произнёс он, — всего лишь старые кадры, которые можно трактовать как угодно.

— Тогда и её показания о сотрудничестве с РУМО можно трактовать как угодно — не удержался и поддел его полковник. — Гольдхаген же сидела в тюрьме. Она же прожженная лгунья. Почему вы ей верите? Может это не муж её отравил, а она его. В семейной жизни всякое бывает.

— Ну, хватит, — не выдержал и гаркнул сэр Майлз. — Нечего тут разводить дискуссии. Чего вы хотите доктор, Вильерс, чтобы я разрешил вам оставить эту нацистскую дрянь, эту ирландскую негодяйку в Фортвудсе? Чтоб она пила кровь, купленную за счёт государства, которое она хочет подорвать?

Вильерс даже растерялся от такого напора главы Фортвудса. За него ответил полковник.

— Нет, сэр Майлз, доктор предлагает отдать ему Гольдхаген на опыты.

Темпла аж передернуло от такого определения.

— По-вашему это лучше рабства? Однако, полковник, не ожидал от вас такой гуманности.

Полковник Кристиан бы сказал, что предложение об оптах было высказано не для чувствительного Темпла, а негодующего и жаждущего мести сэра Майлза, но благоразумно не стал этого делать. С доктором Вильерсом об эксперименте он договорился заранее. В отличие от Джона Рассела, что почил пятьдесят пять лет назад, он не был кровожадным экспериментатором и куски мозга через ноздрю у альваров никогда не извлекал.

— А вы не опережайте события, Темпл, — попросил полковник, — может доктору Вильерсу как специалисту виднее, как распоряжаться форвудскими арестантами. В конце концов, Общество по изучению проблем инженерной геологии начиналось как сугубо медицинский исследовательский проект. Так что там у вас по Гольдхаген, доктор?

Вильерс согласно кивнул и начал свой отчёт:

— Только сегодня утром я получил результаты анализа ДНК.

— Откуда у медлаборатории деньги на такие дорогостоящие мероприятия? — тут же всполошился Темпл.

— От министерства внутренних дел, — невозмутимо ответил Вильерс. — В прошлом году, когда методика геномной дактилоскопии была разработана, министерство взяло его на вооружение. Так что не переживайте, аппаратура, что стоит в Фортвудсе, куплена не на наши деньги.

— С чего бы вдруг такая щедрость от МВД?

— А с того, что не вы один пользуетесь благосклонностью посторонних государственных служб, — недвусмысленно намекнул доктор. — Фортвудс, смею вам напомнить, по всем официальным документам является подшефным институтом министерства обороны, а министерство обороны с пониманием относится к нуждам своих институтов, и лишних вопросов не задает.

— Понятно-понятно, — в нетерпении протараторил Темпл. — И что там с вашим анализом ДНК?

— Всё очень и очень интересно. Конечно, для полной ясности не мешало бы найти сестру Гольдхаген и сравнить результаты. Но то, что мы имеет, уже говорит о том, что Гольдхаген надо внимательнейшим образом изучать.

— Так что с ней не так? — уже в нетерпении произнёс сэр Майлз.

— Я брал два анализа — слюны и крови. И оба показали различные результаты. Если кто-то не в курсе, у смертных людей подобного в принципе быть не может. Не может организм вырабатывать разные ДНК. Для контроля я поднял результаты анализа крови полковника, и у меня всё сошлось, — торжественно произнёс доктор и с улыбкой воззрился на присутствующих, будто те тоже должны были разделить его радость.

— Я не понял — озвучил общую мысль полковник, — что у вас сошлось?

— Ваши и её показатели.

— В каком смысле?

— Я и сам поначалу не понял. Но получается, если за основу брать ДНК Гольдхаген из слюны и вашу ДНК из крови, выходит, что в крови Гольдхаген смешанный профиль ДНК из тех двух.

— И что это значит?

— Если бы я не брал у Гольдхаген образец слюны для анализа и в моём распоряжении был только анализ по крови вашей и её, и я показал бы результат постороннему специалисту, который ничего не знает ни о вас, ни о ней, он бы однозначно заявил, что это ДНК двух близких родственников. Отца и дочери, например.

Наступило долгое молчание, которое прервал полковник тихим бурчанием:

— Упаси меня Господь от такой дочери.

И тут же в его памяти всплыли слова персидской ведьмы Амертат: «… и будет у тебя еще одна дочь, что породишь ты из головы своей.»

— Послушайте, доктор, — спешно произнёс полковник, — такое противоречие анализов может возникнуть из-за пересадки органов? Я имею в виду ту шишковидную железу, что взяли у меня и вывезли в Баварию в 1924 году, как раз, после чего Гольдхаген переродилась.