Стратегия обмана. Политические хроники

— Было б ещё лучше, — говорила вечером Алистрина, когда Шеймас пригласил её на чашечку кофе, который она и так не пила, — если бы меня не турнули с завода позавчера. Им, видите ли, католики из Богсайда не нужны. Какая к черту разница, кто метёт им дорожки и убирает мусор?

— Ты права, так не должно быть, но так происходит везде. Нет закона, утверждающего дискриминацию, но и закона, дискриминацию наказывающего, тоже нет. Надо бороться за наши гражданские права и дальше.

— Надо, — апатично согласилась Алистрина и закурила.

— Откуда ты приехала? — Внезапно поинтересовался Шеймас.

— Из Кастлдерга, — и глазом не моргнув ответила она.

— Ясно. А я родом из Кулмора. Там осталась моя мать. А у тебя кто из родственников в Кастлдерге?

— Никто.

— Совсем? — удивился Шеймас. — А родители?

— Умерли, — безразличным тоном произнесла она.

— Ты прости, пожалуйста, — произнёс он, извиняясь. — А друзья у тебя там остались?

Алистрина внимательно посмотрела на Шеймаса, пытаясь понять, куда он клонит. Парень смутился.

— Может у тебя остался близкий друг…

Алистрина только усмехнулась и тут же без всякой трагедии в голосе ответила:

— Да нет. Оба мужа уже давно в могиле.

Шеймас от такого ответа заметно опешил и часто заморгал:

— Как… так? Ты же ещё совсем молода… Что случилось?

Алистрина безразлично пожала плечами.

— Первый — самоубийца, второй, так сказать, погиб на производстве, — она потушила сигарету и внимательно посмотрела Шеймасу в глаза. — Может я и молодая, но чувствую себя старухой. И я поняла, что ты хотел узнать на самом деле.

Она встала с места и медленными усталыми шажками подошла к нему. Два дня манифестаций и стычка с полицией дали о себе знать. Всё так же неспешно она уселась Шеймасу на колени и, упершись руками в спинку кресла, нависла над юношей. С минуту Алистрина наблюдала, как удивление в его глазах сменяется тревогой и интересом, прежде чем сказать:

— Нас укоряют за то, что мы католики, — начала она, не сводя с Шеймаса немигающего взгляда. — Значит, мы и должны ими оставаться. Ты знаешь, что до брака не положено…

— Да-да, конечно, — тут же закивал он, да так охотно, что Алистрина поспешила его осадить.

— Я не хочу снова замуж, — твердо произнесла она, и в глазах Шеймаса проскользнул огонёк отчаяния. — Не хочу стать вдовой в третий раз. Мне нужно от тебя совсем другое.

— Что? — с надеждой спросил он.

— Я скажу, если ты исполнишь.

Шеймас заёрзал в кресле, а Алистрина обвила его шею рукой, пытаясь обнажить его плечо.

— Конечно, хорошо, — пообещал он. — Что нужно сделать?

— А ты не боишься? Вдруг я попрошу слишком многого?

— Я готов.

— Тогда обещай, что никому не скажешь о том, что мы сделаем.

— Я обещаю.

И она воспользовалась его согласием, его неопытностью, добротой и жаждой женского тепла. Шеймас совсем не понимал, на что соглашается, да и что он мог понимать, этот мальчик, годящийся ей, семидесятилетней кровопийце, во внуки.

Она давно носила при себе складной нож. Шеймас только вздрогнул, когда лезвие коснулось его плеча и глубоко впилось в плоть. Алистрина с жадностью прильнула к вожделенной ране. Больше месяца она ждала своего нового донора, таясь, выискивая и оценивая. Шеймас ведь сам дал согласие на всё, что угодно. Обмана нет — не так много она у него забирает.

Три месяца жизни в районе Богсайд на Вильям-стрит тянулись однообразной нитью. Работы для Алистрины не было, и это обстоятельство выбивало её из колеи больше всего. За семьдесят лет жизни она не работала только когда была ребёнком и пока первый муж в первые годы брака противился её службе машинисткой. Теперь же безделье буквально разъедало разум. С милым покладистым Шеймасом, а вернее, его кровью, у Алистрины появилось море энергии, вот только приложить её было решительно некуда. Она искала любого повода увязаться с Шеймасом в офис ассоциации в защиту гражданских прав, лишь бы чем-нибудь там помочь — принести листовки из типографии или обзвонить активистов. Шеймас говорил Алистрине, что ему неудобно из-за того, что ассоциация не может ей заплатить. Алистрина лишь отмахивалась. По-хорошему, платить должна была она и ему. В Мюнхене с донорами она поступала именно так. Но сейчас всё её пособие уходило на уплату квартиры.

Кроме ассоциации, Алистрина посещала ещё два комитета, в которых состояли друзья Шеймаса, и везде она предлагала свою безвозмездную помощь. В среде активистов Дерри её давно считали невестой Шеймаса, даже спрашивали, когда удастся погулять на свадьбе, даже советовали в каком пабе лучше всё организовать. Алистрина отшучивалась, Шеймас смущенно улыбался и молчал. Юноша был безнадежно в неё влюблен, а она уже давно ощущала себя фригидной старухой с мальчишечьей фигурой, потерявшей вместе со способностью к деторождению и всякое желание плотских страстей.

На начало 1969 года в Ольстере был объявлено о проведении четырёхдневного марша в защиту гражданских прав. Шествие должно было стартовать из Белфаста 1 января и закончиться в Дерри четвёртого числа.

Все городские активисты и сочувствующие им готовились принять такое важное, а может быть, и судьбоносное мероприятие. В людских сердцах уже теплилась надежда, что их голоса из далекого Ольстера услышат в Лондоне, что жизнь их может измениться к лучшему — для этого нужно лишь не полениться выйти из дома и вместе со всем городом сказать: «Один человек — один голос».

* * *

4 января Алистрина и Шеймас в числе активистов и простых деррийцев пришли в центр города с транспарантами.

— Что-то задерживается марш, — сетовал он. — Уже должны были пройти через Клауди и войти в город.

Алистрина смотрела по сторонам и приметила, что полисмены у площади заметно нервничали. Их беспокойство начало передаваться и ей самой. Что-то должно было случиться. И случилось.

Наконец, на площади появились активисты из марша — потрёпанные и даже раненые.

— На нас напали лоялисты! — запыхавшись, вскрикнул один из них, чтобы все знали, что происходит — за семь миль до города. Человек двести, с палками, железными прутами. Нас забросали бутылками и камнями, и полиция ничего не сделала, чтобы нас защитить. Говорят, тринадцать человек увезли в больницу. Я слышал, что среди лоялистов были и люди из спецотряда Б.

— Чёрт возьми! — вознегодовали в толпе. — Что мы сделали протестантам? Чем наша борьба за права мешает им жить? Мы что, должны быть людьми второго сорта на их фоне?