Страж государя

— Ну, поздравляю, охранитель! Поздравляю — от всей души! Ишь, какую кралю завидную оторвал себе, прямо-таки — королеву! — откровенно жадно стрельнул глазами в Санькину сторону. — Принимайте подарки, молодые, принимайте! Тебе, Алексашка, жалую из моей казны тысячу рублей! Владей, трать, достоин! А тебе, девица Александра, дочь Иванова… Подойди-ка ко мне! Дарю вот это! — протянул подошедшей Саньке небольшой, но тяжёлый ларец изящной работы. — Открывай, молодка, смотри! Нажми вот на тот выступ. Да посильней надавливай, не стесняйся!

Раздался негромкий хрустальный звон, крышка сундучка приподнялась одной своей стороной, заняв вертикальное положение.

— Ой, спасибо тебе, государь, Пётр Алексеевич! — радостно прижала Санька ладони своих рук к груди. — Уважил, так уважил… И кольца, и брошь, браслеты, нитка жемчужная…

— Понравилось? — вкрадчиво спросил царь.

— Очень!

— А раз так, то не подаришь ли мне один танец, красавица писаная? Иль надо приказать строго?

— Музыканты, играйте! — громко и властно велела Санька и бесстрашно посмотрела Петру в глаза. — Я со всей радостью, государь!

Танец оказался очень долгим, Егор уже начал всерьёз нервничать, наблюдая за царём и своей молодой женой: Санька без устали что-то говорила, а Пётр напряжённо слушал, округлив от удивления свои большие глаза.

«Что она там активно вешает на царские уши? — терялся Егор в догадках. — Как бы не ляпнула чего лишнего, станется с неё! Осерчает царь тогда, разгневается…»

Но ничего, пронесло! Пётр, отведя новобрачную на её законное место, только вскользь улыбнулся Егору, восхищённо покрутил головой и пробурчал:

— Ну и шустра у тебя жёнушка, Данилыч! На ходу режет подмётки…

Царь уселся рядом с Санькой, поглодал — безо всякого аппетита — ножку тетерева, отведал жульена грибного, покусал французского сыра, покрытого сиреневыми нитками плесени, поднял заздравную чарку с перцовкой:

— Ну, други мои верные, за молодых! Пусть дом будет у них — чаша полная, детишек побольше! Счастья и согласия вам, Александр и Александра, во всём…

Ещё минут через двадцать царь неожиданно поднялся из-за стола, оделся, прощаясь, строго велел Егору:

— Завтра после обеда будь у меня в Преображенском, разговор важный есть! — лукаво и уважительно подмигнул Саньке. — Да, задала ты мне загадку непростую, Александра Меньшикова, дочь Иванова…

Когда большинство гостей решили покурить табаку в специально отведённой для этих целей комнате, Егор немедленно отвёл Саньку в сторону — за голландскую печь, покрытую испанскими рельефными изразцами, жарко и нежно поцеловал, после чего обеспокоенно поинтересовался:

— Саня, а что ты такое говорила царю? Ну, во время танца?

Юная жена загадочно улыбнулась и лёгкомысленно передёрнула своими голыми точёными плечами:

— Да просто — на войну попросилась…

— Что? Ты — на войну? Какую?

— В ваш поход Азовский. Не хочу быть вдали от тебя, Сашенька! Переживать, плакать слезами горючими, представлять себе — всякое, нехорошее…

Егор на целую минуту лишился дара речи, наконец, слегка переварив услышанное, уточнил:

— А как ты, душа моя, себе представляешь это? В том смысле: в качестве кого ты собираешься отправиться в Азовский поход? Как моя (то есть командира полка Преображенского) верная супруга? Так и не полагается такого российским воинским Уставом. Опять же, если даже Пётр Алексеевич и разрешит тебе, то смеяться все будут по углам… Какой пример я подам собственным подчинённым? Нет, любовь моя, не обижайся, пожалуйста, но я…

— Совсем не как полковничья жена! — нетерпеливо перебила его Санька. — А как, как… Вот ты, Саша, прозываешься «охранителем»… А как эту твою должность ещё можно назвать? Ну, иначе, если — чуть по-другому?

— Начальник охранной службы.

— Вот-вот! И я — как «начальник службы»! Только другой, я ещё не придумала, как её обозвать…

Егор потерянно потряс головой, широко открывая и закрывая рот, мягко попросил:

— Санечка, золотце бесценное, какой такой — «другой службы»? О чём ты толкуешь тут, моё сердечко?

Санька преданно заглянула ему в глаза, улыбнулась чуть смущённо:

— На войне ведь бывает много раненых? Ведь так?

— Бывает, что и много…

— Так вот, им же надо раны перевязывать, ухаживать за ними, кормить… Кто этим обычно занимается? Наверное, кто придётся? Вот видишь… Служба специальная нужна! А ведь женщинам сподручней заботиться о болящих и раненых! Руки у них нежнее и ловчее, чем у вас, мужчин. Я уже с девицами Буйносовыми поговорила об этом, с жёнами Сергея и Василия Бухвостовых, с некоторыми другим… Все согласны выступать в поход с армией! Вот только, как называть таких женщин, которые будут помогать докторам и лекарям? А, Сашенька? Подскажи, ты же умненький у меня!

— «Сёстрами милосердия» следует называть таких вот барышень, — машинально ответил Егор. — Только я, Саня, не даю тебе своего супружеского разрешение и согласия на эту… э-э… эту…

— Дашь разрешение, обязательно дашь! — заверила его жена, поглядывая из-под длиннющих ресниц откровенно призывно и обещающе. — Я сегодня ночью постараюсь уговорить тебя! Уж так постараюсь…

Постаралась, уговорила…

В последних числах апреля 1696 года тайно, без пышных проводов и напутствий, тридцать пять тысяч воинского люда загрузились у Всехсвятского моста на Москвереке в самые различные плавсредства, и караван, растянувшись длинной нескончаемой цепочкой, поплыл на юг — к Оке и великой Волге. Шли водным путём тихо, без всякой пафосной музыки и хвастливой пушечной пальбы.

— Тайность тщательная и внезапность полная — вот залоги побед великих! — назидательно поучал Лефорт, плавно размахивая своей дымящейся курительной трубкой. — Пусть турки и татары пребывают в неведении полном! Свалимся на их горячие бритые головы — как снег русский, холодный…

Рядом с царской многовёсельной каторгой (на время похода Пётр приказал именовать себя господином «Бом Бар Диром») неизменно держались три новеньких струга, на низких мачтах которых гордо реяли бордово-красные флаги с большими белыми крестами посередине — это Егор предложил, а Санька идею безоговорочно поддержала. На стругах, кроме дюжих гребцов и солдат охраны (из Преображенского полка, ясное дело, Егор самолично отбирал — из пожилых, непьющих и серьёзных индивидуумов), находилось порядка двадцати пяти сестёр милосердия: происхождения — как насквозь благородного, так и совершенно подлого, с Санькой во главе.

Двумя неделями позже той памятной свадьбы Пётр после долгих раздумий издал соответствующий Указ, согласно которому создавалась новая служба — «Сестёр милосердных». [9] Во главе службы была единолично назначена Главная Сестра — дворянка Меньшикова Александра Ивановна. На время военных действий царь брал защиту «чести и достоинства» Сестёр под свою личную охрану — со всеми вытекающими последствиями. Сёстрам же милосердным, в свою очередь, запрещалось во время боевых походов вступать в «особые отношения с мужеским полом» — под страхом «плетей, каторги и полного бесчестия». Сотрудницы новой службы — совместными усилиями — придумали себе (учитывая ненавязчивые подсказки Егора) особый, достаточно строгий фасон платьев и необычный головной убор — некий мягкий гибрид головного платка простолюдинок и дамской благородной шляпки…

9

Авторский вымысел. Сёстры милосердия появились в России (по-настоящему) гораздо позже.