Страж империи

В зале повисла тягучая, неприятная тишина. Кажется, психологическая обработка идет примерно как задумано.

– Тут важно понимать момент один. Умер от непосильной нагрузки не зеленый новичок, только-только пришедший в учебку: с начала подготовки прошло полтора года, и в тот момент Йован был в такой форме, что по всем параметрам дал бы фору многим из вас… И тем не менее, однажды он взял и умер. Вот вам возможность увидеть ту сторону СТО, о которой не пишут газеты. И Йован был не один такой: всего нас было двадцать человек, а до выпуска дошли лишь двенадцать. Йован умер на тренировке, четверо сломались и отправились добывать топливо для урановых котлов. Еще трое, которые сломались, но сохранили остатки душевных сил, вместо медленной смерти на урановых рудниках сбежали из учебки при помощи веревки… Ну, это такой эвфемизм, ведь на самом деле сбежать из учебки было никак нельзя, она представляла из себя самую охраняемую тюрьму в Аркадии. Когда кто-то вешался – мы говорили, что он сбежал при помощи веревки. Шутили так, чтобы как-то отмежеваться от нашей ужасной действительности. И вот тут как бы присказка заканчивается – начинается сказка. Страшная сказка. Итак, почему у выходцев из СТО слава неунывающих, несгибаемых, бесстрашных, железных парней? Все просто. Потому что до выпуска в учебке СТО только железные и доживают. Альтернатив ведь мало: смерть на тренировке, смерть в петле, смерть на рудниках. А если не устраивает ни один вариант – тогда только и остается, что стать железным. Так вот, дамы и господа. По моему искреннему убеждению, только такая тяжелейшая подготовка позволяет получить в итоге настоящего легендарного эстэошника. И вот тут затаилась наша с вами проблема: увы, вы не собственность государства, как был я в свое время. У меня нет возможности ссылать слабаков на рудники, любой из вас в любой момент может сказать «с меня хватит» и пойти домой. И я вам обещаю, что даже сильнейшего из вас такие мысли будут посещать регулярно. Так вот, мы подошли к сути обмана. Вас предупреждали о том, что будет очень тяжело?

Я обвел взглядом зал.

– Предупреждали, – ответили несколько голосов, затем один добавил: – но мы справимся.

– Вот в этом и заключается обман: вам сказали, что будет тяжело. Это все равно, что не сказать ничего. Если бы в тот момент, когда вы подписывали документы, вам в голову прилетели мои воспоминания об учебке – вы все в ужасе бросились бы прочь. Вы все не раз, валяясь без сил и слыша команду «подъем!», будете просить Смерть забрать вас – только ради того, чтобы не вставать. Ну или просто скажете «все, я пас» – у меня такой возможности не было, а у вас она есть… так вот. Вы все уже лишились своего дара в надежде обрести нечто большее. На самом деле, обработка в «кошмарилке» обычно делается на втором году, но я решил сделать это сейчас. Чтобы у вас не осталось пути назад. Вы больше не можете вернуться домой и забыть учебку как страшный сон, потому что магический дар утерян. Либо вы, дамы и господа, уйдете из учебки С.И.О. и до конца своих дней будете жить, как притупленные простолюдины, поминая меня нехорошими словами, либо дойдете до конца и станете теми, кем я хочу вас сделать… ну или сдохнете в попытке, как Йован, что тоже вероятно.

Я сделал несколько шагов вперед, подойдя к краю трибуны, еще раз обвел взглядом собравшихся и закончил свою речь:

– Итак, дамы и господа… Добро пожаловать в ад.

* * *

Быть начальником тренировочного лагеря – на самом деле, занятие не очень хлопотное. На данный момент мои курсанты на слишком низком уровне, чтобы я мог тренировать их лично, да и времени на них пока что жалко: кто знает, сколько человек отвалится через неделю или две? В конце концов, у меня есть группа инструкторов, которые поначалу отлично справятся с задачей, причем они все-таки профессионалы в своей области и знают, как осуществить подготовку, пусть даже предельно жесткую, с наибольшей пользой для курсантов и с минимальным травматизмом.

На эту тему у меня было совещание с инструкторским составом. Старший инструктор, Басиль Полоцки, имеющий за плечами солидный опыт, представил мне черновик плана подготовки на первые три месяца.

– Недостаточная кривая прогресса, – сказал я. – Десять километров в день – это как-то вот ну совсем не впечатляет. Силовые упражнения с весами исключаем полностью – первый этап у нас не про это. Суть первоначальной подготовки – научить курсантов превозмогать самих себя. Сделать еще десять шагов, когда сил не осталось ни на один.

– Есть проблема, – заметил Полоцки. – У них очень разная форма, это видно невооруженным глазом, нужен индивидуальный подход, градация. Могу я ознакомиться с тем, кто какой балл набрал?

– Нет, Басиль, и на то есть причины. А разница в форме – не проблема.

– Как раз проблема, сэр. Что один пройдет и пробежит – то другой не осилит, а если будет упорствовать – может и здоровье подорвать необратимо.

Я улыбнулся:

– А мы не будем поначалу ставить личные нормативы. Мы выставим норматив на весь коллектив. Не десятикилометровый кросс, а четыреста девяносто человеко-километров. И каждый день увеличиваем на десять. А через месяц начинаем с начала – только уже в легких бронежилетах. Если вся рота не набирает нужный результат – идут спать без ужина.

Тут заговорил другой инструктор, Макаревич:

– Сэр, в Сиберии подобное не принято… уже давно. Идея с общей нагрузкой плоха вдвойне – она способствует тому, что слабые будут филонить, надеясь на более сильных.

Я хмыкнул.

– Вот когда в Сиберии солдаты перестанут бежать с поля боя при виде Порчи – тогда и будете рассказывать, что и как у вас принято. А пока что мне видней, как надо готовить эффективные и сплоченные подразделения. В бою против одержимого нет места персональным нормативам – победа одна на всех и смерть тоже одна на всех. И каждый должен выложиться по максимуму. И мне неважно, то ли слабые будут упорнее тренироваться, то ли сильные вынудят балласт свалить по домам, создав для них невыносимые условия: я должен создать отряд, равного которому в Сиберии пока что нет. Победа – одна на всех. Наказание за поражение – одно на всех. А что касается нормативов – то они, как я сказал, недостаточные явно. Начальные могут быть такими, но норматив в конце трехмесячного срока надо увеличить процентов на двадцать. Каждый вечер мне необходим полный отчет о том, кто с чем не справился.

В своем кабинете я повесил на стену большой лист бумаги, склеенный из восьми стандартных листов, и написал имена курсантов: буду отмечать их прогресс.

Так что утром я рассчитывал хорошенько подрыхнуть: инструктора справятся без меня, а я могу пока что лентяйничать. Как высплюсь – потренируюсь сам, но вставать спозаранку мне как бы не резон.

Только вот все пошло наперекосяк, потому что часов в девять зазвонил у меня телефон. Я протянул руку и нащупал трубку.

– Алло?

– Я из Службы Безопасности. Мне нужен Александер Терновский.

– Это я. По какому поводу?

– По поводу «вашего» одержимого. Можете включить терминал видеосвязи?

Я сел и сунул ноги в тапочки, которые кто-то очень дотошный предусмотрел в моей жилой комнате, за что ему спасибо.

– Сейчас включу.

Я сел за стол и пододвинул к себе терминал, соединенный по проводу с будкой спецсвязи во внешней базе, щелкнул тумблером. Мигнул огонек и почти сразу пошел вызов входящего сигнала.

На экране появилось лицо собеседника – лысый череп, высокий лоб, очки, нос с горбинкой.

– Здравствуйте, я Матесон, экспертный отдел. Мы тут поковырялись в образце, которым вы нас обеспечили, заодно заподозрили, что одержимый приперся в банк не вклад делать, и провели расследование. Скажите, вы знаете, что это такое?

Он поставил перед своей камерой прозрачный контейнер, в котором что-то темнело. Несколько секунд спустя камера настроила автофокус и я увидел странный желтовато-зеленый кристалл, будто бы окутанный тьмой.

– Смотрите, – сказал Матесон, – если посветить на него фонариком – он отбрасывает тени в разные стороны, в том числе в направлении источника света.

– Кристалл из Зоны.

– Можете что-то рассказать про него?

– Только то, что слыхал от инструкторов – то есть, ничего практически. Если их не трогать – не представляют опасности.

– А если трогать?

– Я ненавидел своих инструкторов, но не сомневался в их компетентности, и потому не трогал. Могу только добавить, что за месяц в зоне частенько приходилось находиться в руинах и зданиях, где такое росло на стене вместо плесени. Насколько могу судить, это никак мне не повредило. Еще одно – я вот вспомнил, что видел вот такие кристаллы, желтовато-зеленые, только на каких-либо человеческих постройках. Обычно – внутри или снаружи на стенах домов. Пару раз – на каменной стене канализационного тоннеля. – Я чуть задумался и добавил: – и еще я не видел их ни на полу, ни на потолке. Только на вертикальных стенах. А где вы это взяли?

– В банковской ячейке, – сказал Матесон. – Хранилось там, замотанное в полиэтилен, в металлической коробочке.

Я нахмурился:

– Погодите… Так одержимый приходил за кристаллом?

– Хороший вопрос, Александер. Неясность вносит тот факт, что одержимый раскурочил большинство ячеек, но примерно треть их осталась нетронутой, включая эту. Поскольку он не вскрывал ячейки, а просто полосовал интерьер своим психоклинком…

– Эфирной струной.

– Простите?

– То, чем одержимые рассекают людей и предметы, выглядит как длинная гибкая струна из эфира. Так оно выглядит. Ну да неважно, продолжайте.