Страж империи

– Без понятия.

– Простолюдин платит двадцать пять процентов подоходного, а дворянин – пятьдесят.

Вот тут я уже всерьез удивился.

– Быть дворянином не так выгодно, как простолюдином?! Серьезно?!!

– Снова неверно. Простолюдин-промышленник, чей доход перевалил определенную планку, вправе подать прошение о получении дворянства, и за это платит удвоенный налог. И прочувствуйте одну деталь: не обязан подать, а вправе. Это добровольно. И люди идут на увеличение налогов ради того, чтобы стать дворянином, теперь вы понимаете, что деньги – второстепенны? Дворяне не получают деньги из казны за красивые глаза, напротив, сами в казну платят. Герцог Твардовски, к примеру, владеющий заводом «Збройовка Славска», обязан ежегодно поставлять армии вооружение бесплатно, а если требуется больше квоты – по себестоимости. За что и носит титул герцога. Поймите, Александер, дворяне Сиберии не паразитируют на стране только потому, что родились дворянами. Напротив, они – стержень социума и опора народа. Но для постороннего наблюдателя это, разумеется, выглядит так, словно дворяне завладели всем и вся в Сиберии.

Я выхватил глазами на проносящихся мимо меня зданиях вывеску кондитерской. Надо будет зайти.

– Получается, дворянство можно купить за деньги или получить в аренду? Признаться, мне это кажется перегибом, но уже в другую сторону. При таком раскладе львиная доля так называемых дворян должна состоять из толстопузых купцов, спекулянтов и предпринимателей.

Скарлетт пожала плечами, не отрываясь от баранки:

– А вы взгляните на такого толстопузого купца с точки зрения мага-рыцаря, подавляющее большинство которых не так богаты, как дворянство Аркадии. Специальные доспехи для мага, вооружение и фокусирующий посох стоят очень дорого, они по карману далеко не всем. И у вас, типичного рыцаря-дворянина, есть весьма простой выбор. Либо признать промышленника, который экипирует армию за свой счет, равным себе, либо экипироваться за свои кровные. Справедливости ради, таких дворян мало и в аристократической среде они считаются как бы немножко вторым сортом, но это естественно.

– Понятно.

– А что вы про аренду говорили?

– Ну я про то, что получил должность – получил титул. Ушел с должности…

– Если дворянин оставляет службу по невозможности ее продолжать – возраст, здоровье, раны – и сама служба была образцовой – он сохраняет титул пожизненно. Который, кстати, абсолютно никаких материальных преференций не дает, два офицера в отставке, из которых рыцарский титул только у одного, получают одинаковую пенсию.

Я чуть поерзал, устраиваясь поудобнее.

– Интересную картину вы тут обрисовали. Со стороны мне всегда казалось, что Сиберия вдоль и поперек поделена между дворянскими кланами.

– Так и есть, но опять за внешними признаками не видна суть. Вот смотрите. Вся военная промышленность Сиберии – частная собственность дворян, состоящих в тесном сотрудничестве между собой – то есть, в оружейном клане, скажем так. Каждый из них поставляет королевской армии оружие и технику, и они между собой должны взаимодействовать для этого. Самый крупный промышленник, тот самый Твардовски, носит титул герцога, остальные – графы и пониже. И за все отвечает Твардовски. Это удобно: королю никогда не надо искать виноватого, потому что он делегирует определенные обязанности Твардовски, и если где-то армия чего-то недополучила – сразу известно, кто виноват. Знаете, тут система, похожая на средневековый сюзеренитет. Верховный сюзерен – король – раздает земли герцогам и графам. Те раздают меньшие лены своим вассалам-баронам. А тут то же самое, только вместо земельных владений раздаются должности. Так называемые владетельные дворяне все еще остались, но их относительно мало, и требование не только владеть, но и служить на них распространяется в полной мере. Вот мы и на месте, кстати.

Королевский музей оказался массивным модернистским зданием – шесть этажей, фасад порядка ста метров. Впечатляет.

Когда я взял «кишкодер» с заднего сидения, Скарлетт заметила:

– Вы с ним совсем никогда не расстаетесь? Стоянка же охраняемая, не пропадет.

Я улыбнулся в ответ:

– Даже если оружие пригодится лишь раз в жизни, его нужно носить с собой каждый день. А мне мой «кишкодер» пригождался слишком много раз.

В музей мы прошли без проблем благодаря «корочке» Скарлетт и сразу направились в оружейные палаты вместе с предоставленным нам экскурсоводом. Здесь, побродив среди выставочных витрин, я быстро заприметил короткий тесак с широким клинком и гардой с шипами, эдакий гибрид тесака и кастета. С виду хорошая вещь, да еще и в чем-то даже красивая, формой слегка напоминает мой собственный стандартный штурмовой нож, только побольше.

– Это что за тесак? – спросил я.

– Это не совсем тесак, – ответил экскурсовод. – Это гвардейский кацбальгер, он же «кошкодер».

– Интересное название…

– Существует расхожее мнение, что меч «кацбальгер» получил своё название оттого, что на его ножны использовались шкуры рыжих котов или из кошачьего меха, от германского слова «кошка». Утверждается, что у таких ножен из кошачьего меха якобы не было наконечника, чтобы можно было фехтовать, не обнажая меча. Такое объяснение названия все же маловероятно. Изобразительные источники ясно подтверждают, что кацбальгер носили в обычных ножнах. Скорее всего, название меча происходит от старинного выражения, обозначавшего потасовку: по-германски «katzbalgen» означает «драться», то есть «wie-die-Katzen-balgen» – «драться, как кошки». По этой же причине «кацбальгер» называют не только «кошкодером», но и «потасовщиком». Триста лет назад двести таких мечей были изготовлены по королевскому заказу по настоянию его гвардейского капитана, и в документах они именно так и обозначались, хотя фактически, как вы сами заметили, данный экспонат к тесакам ближе, чем к классическим кацбальгерам.

– Видимо, капитан был германцем? – полувопросительно сказал я.

– Вся гвардия была набрана из германцев. Король Владос Второй страдал от «боязни толпы» – охлофобии, и потому вооружил гвардию оружием, пригодным для боя в толпе. А германцев он нанял потому, что боялся заговоров: наемники, не говорящие на местном языке и не являющиеся частью местного социума, в этом случае предпочтительнее.

– Кацбальгеры, впрочем, так и не были использованы по назначению, – заметила Скарлетт.

– Да, все верно. Ирония в том, что у короля Владоса не было иных причин бояться восстания, кроме воображаемых. При нем увеличилось общее благосостояние народа, не велись войны, потому в историю он вошел как Владос Добрый. И его гвардия ни разу не участвовала в каком-либо бою: на монарха никто никогда не покушался. Потому даже удивительно, что на данный момент сохранилось лишь три таких меча – два в нашем музее и один в частной коллекции. Зато – в идеальном состоянии.

– Отлично, я забираю оба.

– Простите?! – выпучил глаза экскурсовод.

– На них были потрачены казенные средства – пусть хоть два меча из двухсот послужат по своему прямому назначению и отработают затраты. Скарлетт, предъявляйте свою бумагу.

Начал разгораться скандал, прибежал директор и заявил, что грабеж исторических артефактов возможен только через его труп, и ему безразлично, что там у Скарлетт за бумага.

– Уважаемый, – сказал я ему, – насчет трупа вы зря, могу и перешагнуть. Я еще в состоянии понять старика-художника, который пытался своим тощим телом закрыть от стеклянного шквала знаменитую «2х4» – все-таки произведение искусства, которое Гитлер двадцать лет писал. А вот это – предмет, созданный для убийства, а ни разу не шедевр, так что ваша истерика мне не понятна.

– Я буду жаловаться!!! – завопил он.

– Кому вы будете жаловаться? – спокойно спросила Скарлетт. – Бумага выдана его светлостью министром обороны графом Сабуровым, на него разве что королю жаловаться можно. Жаловаться королю на министра из-за пары тесаков? Вперед и с песней.

Так что кацбальгеры мы получили. В дополнение к ним я наложил свои жадные лапки на старинный черный нагрудник с массивными наплечниками, по форме напоминающими грифоньи головы: поверх бронежилета будет самое то, благо крепления ременные. С другого экспоната я позаимствовал шлем рыцаря-мага с небольшими стилизованными крылышками, тоже черный, с забралом и инкрустированными в металл рунами.

– Только я сомневаюсь, что тут хоть одна руна рабочая, – сказала Скарлетт.

– А мне от брони только механические свойства нужны. К шлему надо бы присобачить современное прозрачное забрало – и стильно, и практично.

Директор, услыхав это, схватился за сердце и едва не грохнулся в обморок.

Мы вышли из музея и сели в машину. Пока я складывал свои трофеи на заднем сидении, Ковач сидела, держа руки на баранке, и смотрела куда-то вперед расфокусированным взглядом.

– Все в порядке? – спросил я, садясь рядом.

– А? Да… задумалась. Как-то не идет из головы старик-художник, о котором вы упоминали… Я читала материал по той зачистке, но там ничего не было сказано ни про него, ни про картину Гитлера. Вот пытаюсь понять – насколько сильно надо любить искусство, чтобы умереть за кусок расписанного холста? «2х4» – огромное полотно же, на что бедолага рассчитывал? Как его закрыть-то?

– А, ну это да… Сильное воспоминание и для меня. Одержимый хреначит по нам стеклом – там все картины в стеклянных витринах по всему залу рядами, а он, значит, сквозь них телекинезом… Стеклянная шрапнель по всему залу свистит, с такой силой, что у меня забрало даже треснуло… И вот, когда я за фонтанчик прыгаю, а у меня за спиной та самая картина, и следующий удар будет по мне – выползает откуда-то старичок тощий, с виду типичный жид, каких вы каждый день на улицах видите. Даже не знаю – то ли сотрудник галереи, то ли художник, то ли посетитель … Выползает, бросается к картине, руки раскинул и кричит, мол, только не Гитлера – он ее двадцать лет писал… Душераздирающее зрелище, хоть я его долю секунды наблюдал…