Страж ночи
Шрифт:
— Вам удалось сделать какое-то открытие, сестра?
— О, да! Я изобрела фитиль для свечи, с помощью которого можно довольно точно отсчитывать время.
Лаура улыбнулась. Челестина всегда была для нее загадкой: в этой женщине причудливо смешались непостижимый гений, религиозная страсть и одержимость алхимией и проведением разных странных опытов.
— Не знаете, где может быть Магдалена? У себя в келье ее нет.
Испачканным сажей пальцем Челестина разгребла кучку пепла, оставшегося от сгоревшей веревки.
— Полагаю, она пошла отдать рукопись печатнику.
— Магдалена согласилась выйти
Свет в глазах Челестины померк.
— Можешь ли ты винить ее за это?
— Она должна научиться гордо держать голову, сестра. В уродстве тела нет ее вины, а душа Магдалены прекрасна!
Челестина заправила выбившуюся прядь волос под апостольник.
— Ты такая наивная, девочка!
Лаура рассмеялась.
— Вы говорите совершенно, как мадонна дель Рубия.
— Не мне судить, дорогая, ту ли дорожку ты выбрала. Может, и мне в свое время лучше было бы надеть красный плащ куртизанки, чем черное платье монахини. Здесь, в обители, мы прячемся от мужчин. Опытная куртизанка властвует над ними.
Удивленная проницательностью Челестины, Лаура заметила:
— Я не собираюсь властвовать над мужчинами. У меня другая цель.
Ей почему-то вспомнился Сандро Кавалли. Если над кем-либо она и хотела бы властвовать, так это над ним.
— Я пойду, сестра.
Девушка поцеловала монахиню в лоб и вышла, с радостью вдохнув прохладный воздух, показавшийся ей особенно свежим после задымленной серными испарениями кельи Челестины.
Нехотя Лаура повернула к публичному дому. В последнее время атмосфера ленивой праздности и растления действовала ей на нервы и вызывала неприятное и тяжелое ощущение в желудке, словно она объелась сладостями.
Может, лучше поискать Магдалену, нежели возвращаться в заведение мадонны дель Рубия? Оглянувшись, девушка вдруг вспомнила, что в любой момент ее снова может отыскать один из браво. По спине пробежал холодок. Хорошо, что мастерская печатника уже близко! Магдалена умеет слушать. Девушке не терпелось рассказать подруге о своей встрече с Марком-Антонио.
На улице Лаура издали заприметила лавку с крупной буквой «А» над входом, высеченной из камня. На вывеске рядом были изображены дельфин и якорь — эмблема печатника Альдуса. Узкие окна, выходившие на улицу, покрывал слой черного красящего порошка, используемого печатником.
Девушка постучала, подождала и вошла, скрипнув дверью.
Мастерская казалась заброшенной, ее освещал лишь свет, проникавший через окно. Стоящие вдоль стен стеллажи были забиты бумагой. На одном из них Лаура обнаружила коробки из-под литер, а на прилавке готовые к продаже стопки книг, переплетенных яловой кожей с золотым тиснением.
Середину комнаты занимал огромный печатный станок. Тигель был прижат, словно печатник только что приступил к делу, но отвлекся на минуту. Лаура быстро привыкла к запаху красящего порошка и кальки, но подойдя ближе к массивному прессу, ощутила, что к запаху, обычному для печатной мастерской, примешивается еще какой-то странный сладковатый запах, от которого невыносимо хочется сморщить нос.
Дурное предчувствие стеснило ей грудь.
— Эй, кто-нибудь! — позвала
Лаура. — Магдалена?Девушка обошла пресс и ее взгляд упал на пол. Она закричала.
Настроение у него было премерзкое. Сандро нервно расхаживал по залу заседаний во Дворце дожей. Его окружали розовые мраморные стены, украшенные гобеленами, позади сверкала лестница.
В огромном пурпурном бархатном кресле сидел дож Андреа Гритти. Он недовольно шевельнулся, бросив взгляд на Стража Ночи.
— Черт побери, Кавалли, можете вы постоять хоть минуту спокойно?
Сандро остановился и повернулся к дожу. Эхо его шагов по выложенному рисунком полу замерло.
— Прошу прощения, Ваша светлость!
Сандро знал Андреа Гритти уже четверть века. Под его началом он сражался в Падуе около двадцати лет назад. После того, как Кавалли отличился в битве, Гритти оказал ему поддержку, и Сандро стал кондотьером.
— Я только хочу, чтобы вы доверяли мне и не требовали многочисленных доказательств того, что убийство Моро — не простое преступление, а часть заговора против дожа.
Гритти погладил длинную бороду, разведя ее на две равные части. Красный головной убор дожа отбрасывал тень на высокий лоб и нос с горбинкой.
— Заговор? Да этот заговор против меня только у тебя в голове и ни у кого больше!
Сандро в отчаянии взмахнул рукой.
— Тогда почему убит именно Даниэль Моро, ваш секретарь? И почему он убит с такой жестокостью? Ради сумки с документами? Андреа! — Сандро перешел на «ты». — Моро был в курсе всех твоих дел. Возможно, его убили ради документов, которые он имел при себе.
Гритти вцепился в резные подлокотники кресла.
— Тогда его убили напрасно! Те бумаги не имели для меня большого значения. Посуди сам! У Моро были только приглашения на праздник Венчания Венеции с Морем да список сановников, удостоившихся чести оказаться во время праздника на правительственной галере.
Сандро поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к креслу дожа, и наклонился.
— Ты уверен? Припомни хорошенько, Андреа. Секреты правительства республики проходят по каналам Венеции, как вода по водостоку!
— Полагаю, ты приставил своих людей ко всем иностранным послам и их людям?
— Конечно! — Сандро потер переносицу. — Однако наблюдение не приносит никаких результатов. Даже турки ведут себя на удивление прилично. А могли быть у Моро другие… связи, вроде той, с певцом Флорио?
— Не знаю. Я и понятия не имел, что в заведении мадонны дель Рубия у него был дружок. Вот и разгадка, Сандро! Ты только понапрасну тратишь время, прикидывая, не заговор ли это! На самом деле преступление было совершено на почве ревности. Убийца — этот парень, Флорио.
Сандро так не считал, но доказательств невиновности Флорио у него не было. Он не мог опровергнуть предположение дожа, поэтому приходилось молчать.
— Мы держим Флорио под постоянным наблюдением. Парень пока ничего не натворил такого, что позволило бы нам предъявить обвинения. Он поет с утра до вечера, запершись в своей комнате: готовится к выступлению на правительственной галере во время праздника Венчания Венеции с Морем. Иногда Флорио ходит в церковь поставить свечу, видимо, за упокой души незабвенного Моро.