Стража

Пальцы ухватились за дужку очков и рванули их с лица.

Ниро судорожно вздохнул.

Ощущение взглядов — длинных острых игл — исчезло.

Испугались его глаз, так заботливо зашторенных было Чёрным Киром?

Кто?

Ответа на ненужный вопрос "почему?" Вадим не искал. Если кого и боялись, так пресловутого Зверя… Но… Он нашарил в верхнем левом кармане круглое зеркальце. "Хорош мой щит против Медузы Горгоны", — мельком подумал он и уставился в собственные глаза. Ничего особенного: запавшие от усталости, слегка красноватые от пережитого…

Что-то мягко толкнулось на скулах. Толчок этот Вадим не только почувствовал, но и заметил, когда кожа ниже глаз чуть деформировалась. Он даже не успел осознать этого движения, но чёрные очки поспешно надел.

Рисковать не хотелось. Повторись ситуация, когда от великой боли брызнут не слёзы — кровь, рядом не будет Чёрного Кира — поддержать, помочь, ернически философским разговором отвлечь от переживаний…

Ниро. Вадим присел перед ним, и влажный холодный нос немедленно ткнулся ему куда-то под ухо.

— Что-то мне не нравится мысль оставить тебя в одиночестве бродить по городу. Хорошо бы в этом случае ты сообразил вернуться домой, но кто тебя знает, как ты будешь действовать. Но пока ты становишься для меня главной проблемой, Ниро. Хоть мы и знакомы с тобой еле-еле два дня, я почему-то чувствую за тебя тревогу.

Но у пса были свои проблемы, гораздо более волнующие. Он ухватил Вадима за край воротника, и парень едва не ткнулся лицом в асфальт. Спасли инстинктивно вытянутые вперёд руки, на которые он и упал.

От резкого толчка очки съехали с носа — всё-таки оказались великоваты.

Вадим привычным движением вернул их на место и вдруг уловил какую-то странную связь, тонкую нить между прошлым и настоящим, и она что-то доказывала. И очки…

Ниро негромко рявкнул и помчался от дороги к ближайшему жилому дому — и Вадим благополучно забыл поразивший его намёк на нечто важное и поспешил за псом.

Газоном это местечко трудно назвать. Разровняли когда-то землю, засеяли травкой, удобной для стрижки, да снизу, из перевёрнутой земли, проросла разная дикушка — и получился уютный лужок, который облюбовали для своих питомцев хозяева собак. Сюда-то и примчался Ниро.

Утро-то уже довольно позднее, и гуляла на лугу всего одна пара: степенная полная женщина и небольшой энергичный боксёр. Боксёр, кажется, изображал героически неподкупного пса, охраняющего вверенную ему землю: то стремительно носился по лужайке, то резко вставал на месте в прекрасной позе озирающего даль — у него это получалось бы неплохо, если бы не комически насупленные бровки над слегка выпученными глазами… Женщина стояла спокойно, даже расслабленно, и время от времени, доставая что-то из кармана спортивных брюк, меланхолично жевала.

Вот на эту-то достающую руку с благоговением и уставился Ниро, напрочь игнорируя боксёра, который находился в явном замешательстве от вторжения чужака на его прогулочную территорию.

Подоспев, Вадим увидел, как женщина всё так же меланхолично вынула из кармана горсть серых, сухих на вид шариков и нагнулась к Ниро. Потрясённый Вадим понял — собачий корм. Значит, именно его она и ела, выгуливая пса? Извинения за Ниро застыли на языке. А женщина выпрямилась и добродушно сказала:

— Да вы не беспокойтесь, я же вижу: пёс ухоженный, не попрошайка. Загулялись, наверное, вот и оголодал. Не обеднеет Батенька, если поделится с гостем.

— Спасибо, — пробормотал Вадим, слушая торопливый смачный хруст от Ниро и невольно сам исходя слюной и завистью. Осознал последнее, и засмеялся, и объяснил: — Вышли рано. У меня ещё самого во рту росинки маковой не было. Ну, не считая кофе.

Женщина с улыбкой покивала, а когда Вадим признался, что сегодняшнее утро — первое прогулочное утро и хозяин он для Ниро совершенно новый, стала так обстоятельно объяснять про собачий режим и остальные условия совместного проживания человека и животного, что стало ясно: она просто обрадовалась свежему человеку в области, где считает себя спецом.

Вадим улыбался и кивал, но думал о другом. Он вспомнил, какая мысль зацепила, когда чёрные очки едва не слетели с носа. Сейчас он ухватился за кончик этой мысли и буквально выволок её полностью на свет Божий.

Итак, зрение он начал терять лет в семь и настолько стремительно, что встревоженные родители не ограничились походами в "Оптику", а провели по всем известным и доступным светилам. Толкования растущей миопии были самыми разными, но чаще за ними скрывалось одно — беспомощное разведение руками. Затем нечаянное открытие Святослава Фёдорова заставило профессоров воспрять духом, и со всех сторон на родителей Вадима посыпались советы: дождитесь, когда мальчику будет за двадцать — и в микрохирургию… Если поверить в то, что произошло за последние сутки: одни очки снял — другие надел, то вывод по собственной слепоте был убийственно фантастический: он постепенно слеп, чтобы надеть очки. Чтобы отгородиться от мира. Чтобы удержать в себе Зверя… Логично задаться ещё одним вопросом: он терял зрение сам, глубоко внутри зная, что является носителем чудовища (откуда ты знаешь, что Зверь — чудовище?)? Зверь ли в нём производил все эти изменения? Или была третья сторона, постоянно следившая за ним и направлявшая развитие его организма в нужное русло?

А в психбольницу не желаете ли-с? С такими-то серьёзными размышлениями?

— … Заговорила я вас, — добродушно сказала женщина. — А ведь нам пора, так, Батенька? Пошли домой, солнышко.

"Солнышко" фыркнуло, подпрыгнуло и понеслось маленькой упитанной торпедой вокруг хозяйки. На Ниро боксёр гордо не обращал внимания, а вот к Вадиму старался не приближаться.

"Притянуто за уши. Это первое. Второе — нас перепутали, значит, связь "зрение — очки" ко мне не относится", — решил Вадим, шагая по пешеходной дорожке и вспоминая о попытке связать недавнюю, вчерашнюю близорукость и чёрные очки сегодня. Но тем не менее сам себе поручил спросить о возможной параллели у всех, кто хоть мало-мальски замешан в странном деле. Даже, если случится, у Чёрного Кира.

Минуту спустя Вадим понял, что снова попал под обстрел взглядами, но уже не такой давящий, как у остановки. Как будто невидимки поднимали глаза и тут же опускали — из страха ли, из осторожности ли. Неприятно, но сносно. Идти можно. Вадим пару раз оборачивался, но поймать соглядатаев не поймал. Сзади рисовалось привычное утро: строгие линии улиц, сейчас приглушённые туманным маревом, деловитые прохожие, солидные автобусы-троллейбусы, торопливые "маршрутки" и целеустремлённые легковушки.

— А ты их видишь? — негромко спросил он у Ниро.

Ниро коротко посмотрел на хозяина и снова уставился вперёд.

— И что это значит? Не вижу, не чувствую?

Пёс не ответил даже намёком на движение, что слышит вопрос Вадима. Ему было некогда. Нос Ниро вздрагивал, внюхиваясь не в запах навстречу, а в запахи вокруг, словно пёс с хозяином попали в эпицентр ароматического взрыва или в тучу быстрых пахучих существ — Ниро нервно дёргал головой, явно стараясь поймать что-то скользящее со всех сторон…

Вадим обеспокоенно следил за поведением пса (они остановились на перекрёстке в ожидании зелёного света) и не заметил, что сам начал принюхиваться к болезненно желтоватому воздуху. А когда заметил, то без обращения к Ниро — так, в тот же воздух, — растерянно спросил, наверное, самого себя — всего лишь высказал мысли вслух: