Стража

За этой дверью он стоял долго. Чёрный Кир был на другой стороне киоска. Виднелись только фигуры его мотовоинства. Обойти киоск Вадим медлил. Разница между ним и Киром, его постоянным врагом (он "знал", что постоянным), заключалась в том, что Чёрный Кир знал всё о себе и о рухнувшем на них странном мире, а Вадиму приходилось задавать вопросы. Что будет, если Чёрный Кир узнает о смерти настоящего Стража? Ведь достаточно странного поведения Вадима, его неумения ориентироваться в происходящем, где Чёрный Кир чувствует себя как рыба в воде!

Вадим взглянул на Ниро, пёс — на него. Ниро тоже пришёл не к тому, кого искал. Кажется, он об этом и не догадывается. "Попереживаем и по этому поводу? — спросил себя Вадим и опустился перед псом на корточки. — Обольёмся горючими слезами над своей обидой, поухаживаем за ней, взлелеем её? Ах, не я конкретно был нужен Ниро!" Ниро точно понял, о чём думает хозяин. Он потянулся, наверное, лизнуть Вадима, но естественные потребности оказались сильнее. Вадим увидел, как пёс сглотнул, а потом, даже в грохоте и содрогании улицы услышал — или увидел же и додумал, что услышал? — тяжкий вздох Ниро. "Голоден!" — сообразил Вадим, и его собственный живот в ответ на высказанное событие тоже что-то недовольно пробурчал.

Пришлось немедленно подняться с корточек и договориться с самим собой о невиданном прежде легкомыслии: слишком много и постороннее не размышлять о мелких проблемах вокруг создавшейся ситуации, пока ситуация настоятельно того не потребует. На сейчас же ситуация требовала быть человеком действия — пусть в потёмках, пусть с завязанными глазами, но лучше действовать, чем тысячи раз пережёвывать жвачку самоанализа.

Чёрный Кир по-прежнему сидел на мотоцикле около киоска, чуть откинувшись на сиденье и тихонько похлопывая чёрными очками по бедру.

— Что так долго? Знакомая, что ли?

Не отвечая, Вадим протянул руку и забрал очки. После чего, забывшись, он загляделся на мотоочки Чёрного Кира, лениво и ненужно раздумывая: функция их однозначна ли, если человек на мотоцикле? Или всё ж таки столь же загадочна, как и у очков из киоска?.. Мысли текли хаотично, и где-то стороной Вадим чувствовал своё внезапное оцепенение. Казалось, он уходит в себя, куда-то вовнутрь; одновременно из этого внутреннего пространства выпирало другое пространство, оно было подобно воздушной подушке, втиснувшей Вадима в себя, и раскачивало его тело — и Вадим чувствовал, как его качает, и в то же время по положению рук видел, что стоит неподвижно.

Что-то обеспокоенно спросил Чёрный Кир.

Звук его голоса, неожиданно высокий, раздражающе тонко зазвенел в пустоте.

Кто-то быстро и деловито воткнул два рыболовных крючка в глаза Вадима — и дёрнул. Слёзы брызнули мгновенно, а крючки уже превратились в бронированные лапы и принялись бесцеремонно мять мозги Вадима в жиденькое грязное тесто. Затем макушка Вадимова черепа взорвалась, и кто-то опёрся о его плечи, выламываясь из его головы.

Он не мог даже кричать от боли, потому что сам стал болью. Он не мог и желать избавиться от боли, закончить раздирающую тело пытку, ведь именно боль очистила его сознание от глупых мелочей, вроде чувств, привязанностей, взаимоотношений. Именно боль помогла ему подняться над собственной личностью и убедиться: жизнь, человеческая жизнь, никчемна, так же, как никчемен мир, предоставленный человеку и изменённый им по своему вкусу. С высоты боли он видел низость (корень слова рассматривается в обоих значениях, прямом и переносном, — холодно заметил в нём болевой филолог) мира и существ, их отторженность от него, чьё сознание затоплено чистым, без примесей чувством.

И только маленькая заноза саднила и раздражала его на фоне чистоты, смутное пятно грязи на величественном белом полотне, маленькая и неуместно глупая детская загадка среди открывшихся высоких истин. Двенадцать. Именно так — двенадцать. Почему и каким образом прилипла к нему эта цифра? Она из обыденной жизни его физического тела. Он потянул за ниточки-связи к воспоминаниям, вытащил первую — "до двенадцати надо найти оружие" — и высокомерно скривился. Но цифра продолжала мигать тоскливо-жёлтым глазом светофора, и он снова нетерпеливо дёрнул — и оцепенел: "В двенадцать консультация по зарубежке". Оцепенел, как цепенеет человек, внезапно поняв, что опоздал на важную встречу, о которой ещё и напрочь забыл… Он смятенно пытался сообразить, который час или где узнать бы о времени, а снизу, из груди, уже поднимался неудержимый едкий смешок над самим собой. Через полминуты контролировать себя было невозможно. Он хохотал. Поиски оружия и консультация по зарубежной литературе! Судьбы мира и указующий перст преподавателя! Как это там, в песенке? "Она хотела даже повеситься, но институт, экзамены, сессия!.."

Кто-то заставил его попятиться, а потом мягко, но настойчиво надавил на плечи. И он прислонился к чему-то, а потом съехал на землю, и положил руку на лохматый загривок, и не стал протестовать, когда Ниро принялся облизывать ему лицо, а кто-то, тот же доброжелатель, помогал ему, действуя платком.

Вадим открыл глаза и встретился глазами с Чёрным Киром. Кирилл секунду не отводил глаз, затем крепко зажмурился и после снова сосредоточился на вытирании Вадимова лица. Его чистый носовой платок быстро превращался в грязную, в пятнах крови, тряпку. "Я плакал кровью", — равнодушно констатировал Вадим.

— Ты мой враг, — сказал он, так и не додумавшись, как сформулировать вопрос к поразившему его действию Чёрного Кира.

Тот вопрос расслышал.

— Враг — это личное. Мы противники.

— Какая разница.

— Лично к тебе у меня претензий нет. Но я командую армией одной из заинтересованных сторон, что и обязывает.

— А где армия другой заинтересованной стороны?

— Ты. И кого найдёшь. Ты всё ещё не вспомнил, рыцарь?

— Какого чёрта ты вытираешь мне лицо?

— Ты не успел надеть очки.

— И что?

— Зверь начал просыпаться. Неужели ничего не помнишь?

"Я ничего не понимаю, но тебе об этом лучше не знать". Вадим пошарил по нагрудному карману и неожиданно для себя вынул зеркальце старушки-чтицы. "Я думал, его у меня нет". Ниро и Кирилл, объединившись, неплохо поработали над его лицом, но следы размазанной крови были ещё достаточно видны… Начала возвращаться чувствительность, и держать глаза открытыми стало тяжело, а закрытыми — больно, будто попало в них что-то маленькое, но острое.

— На этот раз всё немного по-другому, — задумчиво сказал Чёрный Кир и отдал платок Вадиму. — Впервые Зверь проявил себя так сильно, что я поверил в него. Идиотик трёхголовый взбесился. Ты никак не совладаешь с памятью. Деструктор…

— Деструктор — что?

— Он больше занят городом, чем поиском Кубка. По-моему, он балдеет при виде толпы на улицах. Раньше такое он видел только на рыночной площади. Возможности были ограничены. Сейчас он в экстазе: столько игрушек, а зрителей сколько! Он, как бездарный актёр, алчущий рукоплесканий, купается в океане эмоций и никак не может насытиться.

— Ты осуждаешь… критикуешь своего хозяина?

— Рыцарь, это добровольная основа, как любят говорить наши политики. Нет хозяев. Нет слуг. Есть возможность для одной стороны насладиться хаосом, для другой — вернуть инерцию жизни.

— Так ты называешь упорядоченность нормальной жизни?

— Философия зиждется на столкновении пар всегда противоположных понятий. Не будь смерти, кто бы дорожил жизнью? Не будь лжи, кто бы отстаивал истину? Шептун-Деструктор только открывает дорогу хаосу — от нас требуется либо встать на неё, либо на обочину. Ты — другое дело. Ты запрограммирован на порядок, о чём я всегда жалел. Шептун говорит, что выпущенный Зверь опасен для обеих сторон. Но мне кажется, Зверь — идеальное воплощение Хаоса. Кстати, неплохой прикол: твоё человеческое обличие, направленное на защиту существующего порядка, и — Зверь в тебе. Что ты сам об этом думаешь?