Страждущий веры

— Я тебе подарок сделал, Одуванчик, на день рождения. Держи, — Микаш протянул ей куклу из веточек.

— Шутишь, что ли? — заговорила она насмешливо. — Мне не пять лет!

От её смеха у него всегда душа в пятки уходила. Микаш медленно повернул голову:

— Лайсве?

Она была так красива, что аж дух захватывало. Глаза горели хитринками, щёки румянились здоровьем, тело округлилось приятной женской полнотой.

— А кого ты ждал увидеть? Здесь только ты и я, одни во всём мире.

Микаш приподнялся на локтях. Она придвинулась ближе и провела пальцем по его губам. Он дышал глубоко, кровь обращалась в огонь и стучала в висках. Как же тяжело с этим бороться!

— Не играй со мной, — Микаш перехватил её запястье и попытался оттолкнуть.

— А для чего ты мне игрушки даришь?

Она вспорхнула ему на колени и придвинула лицо пьяняще близко. Глаза потемнели, стали более насыщенного оттенка, закрыли собой солнце и небо. Палец проделал путь от подбородка до завитков волос на его груди, торчавших из сбившегося ворота рубашки.

— Разве не для этого? — розовые губы дрожали, как лепестки мальвы. Манили. Поцелуй обжёг, закружил голову.

Её ножки сомкнулись у него за спиной. Она вдавливалась в него, терзала рот. Настолько хорошо, что даже больно. И хочется до безумия!

Быть того не может.

Микаш дёрнул головой и открыл глаза.

— Проснулся? — послышался ехидный голосок. Лайсве рылась в вещах, отвлеклась и в упор взглянула на него: — Ты стонал. Что снилось?

— Кошмар.

— Ага, поэтому твой дружок весь взбудоражился? — засмеялась она.

Микаш скривился и подскочил на ноги так резко, что даже голову повело.

— Иди ты, знаешь куда?! Я долго терпел твой склочный нрав и смех без причины, но сейчас ты перешла все границы. Можешь и дальше возвышаться в своих глазах, издеваясь над другими, только меня от этого уволь!

Он не знал, чего хотел добиться своей тирадой. Не станет же Лайсве перед ним извиняться. Она никогда себя этим не утруждает, даже когда признаёт вину.

— Надо же, какой чувствительный! — она ущипнула его за плечо и залилась гнусным смехом.

Последняя капля переполнила чашу. Микаш подхватил плащ и зашагал прочь. Нет, на этот раз он не вернётся!

***

Здесь не было даже куцых кустиков. Как сходить в кустики, если кустиков нет?! Ну и что, что я далеко от лагеря. Ну и что, что Микаш посапывал без задних ног, когда я уходила. Ну и что, что туман такой непроглядный, что я даже ног не вижу. Просто сегодня был один из таких дней… Когда я ненавидела всех и вся, а живот крутило так, что хотелось биться в истерике. Сделала то, что собиралась, без кустиков и повернула обратно. Глупо было уходить далеко в тумане, но у меня был хороший ориентир, большой такой — не пропустишь. Аура Микаша. Странно, он оказался гораздо ближе, чем я рассчитывала. Не приведи Безликий, видел. Хотя, какая мне разница?

Он сидел на берегу реки спиной ко мне и смотрел вдаль. Я опустилась рядом, свесив ноги с крутого берега. До воды далеко, её даже не видно в тумане. Мы молчали. От скуки я начала болтать ногами.

— Мне здесь не нравится.

Он не отвечал.

— Давай уедем поскорее. Я плохо спала. Чувство такое, будто за нами кто-то следит.

Я поёжилась. Холодно, нужно было надеть плащ. Микаш снял свой и обернул вокруг моих плеч.

— Я не буду больше беспокоиться по пустякам и кричать, обещаю! Едем?

Он повернул голову и заглянул мне в глаза, словно что-то там искал. Я тоже заглянула. Пересчитала все крапинки в его радужках — ни одной с прошлого раза не прибавилось. Я заискивающе улыбнулась.

— Только не это! — застонал он.

Я пожала плечами, встала и протянула ему руку. Микаш тяжело вздохнул, но все же поднялся и вернулся в лагерь вместе со мной.

Туман немного разошёлся, и мы выехали. Двигались вдоль берега, чтобы не заблудиться, опасались упасть, если вдруг станет скользко или топко. Из дымки выплыл почерневший остов печной трубы, следом ещё один и ещё.

— Микаш! — позвала я.

Он не разговаривал, хмурился, грыз губы; думала, совсем их съест. Как будто надулся на меня за что-то. Неужели из-за доплера?

Микаш натянул поводья и спешился. Я следом. Перед нами раскинулась спалённая деревушка на три дюжины дворов. Из пепелищ торчали только кладки труб.

— Нашествие? Странники? — испугалась я.

— Не думаю, — он передал мне поводья и опустился на корточки возле одного из пепелищ. — Странники оставляют за собой горы трупов, а тут люди заживо сгорели.

Он достал из-под головешки маленький почерневший череп. Я неуютно повела плечами.

— Присутствия не чувствуется, но аура у места дурная, как будто они сами себя сожгли, — Микаш положил череп обратно и провёл рукой по лбу, растерев сажу. Я достала платок и принялась её счищать. Микаш морщился, но терпел. — Поехали. Здесь мы ничем не поможем, а с демонами лучше драться там, где будет легче нам, а не им.

Ехали долго, даже после заката, чтобы не останавливаться вблизи сгоревшей деревушки. Проклято место или нет, но неупокоенные духи там точно ещё бродят.

Было уже за полночь. Туман поредел, небо прояснилось, огромным жёлтым диском взошла луна. Беркут то и дело спотыкался, Микаш одёргивал его на себя и ругался. В конце концов жеребец рухнул, Микаш вылетел из седла и распластался на земле. Я спрыгнула и подбежала к нему.

— Ты в порядке?

Он отплёвывался от грязи, пытаясь сесть. По разбитому лицу текла кровь. А вот Беркут встал и отряхнулся как ни в чём не бывало.

— А ты как думаешь?! — вызверился Микаш.

Я махнула рукой и принялась разбивать лагерь. Пускай сам со своей пораненной гордостью разбирается! Река была неподалёку, всё такая же мутная, а вот дров в округе не наблюдалось совсем.

Микаш безучастно сидел на земле, где упал, и прижимал к разбитому лбу лоскут ткани.

Пить некипяченую воду я не рискнула — и так подташнивало.

— Пожалуйста, помоги насобирать дров! — попросила я предельно серьёзно.

Микаш встал и ушёл. Долго не возвращался. Я расстелила одеяло и легла, смотрела на звёзды. Морозное дыхание осени опаляло щёки. Хорошо, что это юг, на севере на открытой местности мы бы околели. Немного пройти осталось, выдержать, дотерпеть, а там… что там, я не знала, но старалась не терять надежды. Ведь ради неё и шла.