Стрекоза ты моя бестолковая

– Не надо, – отказалась Машенька и закрыла глаза.

– Ну как это не надо? – заволновался Костя. – Это ж мать. Положено так. Что ж это я без тещи свадьбу буду праздновать?! – попытался пошутить Рузавин. – Не по-людски как-то. Не по-человечески. Что ж она у тебя… зверь, раз нельзя гостям показать?

– Нельзя, – отвернувшись к стене, Маша зарылась лицом в подушку, словно спряталась, а потом долго лежала, не говоря ни слова.

Не стал он ее тревожить: молча ходил от стены к стене на цыпочках, стараясь не шуметь. Отчего-то смотреть в Машенькину сторону было боязно: на спину перевернулась, носик к потолку вздернула, глаза свои стрекозиные закрыла, лежит не шелохнется, словно в гробу царевна. Раз, вроде как нечаянно, взглянул на нее притихший жених, другой, а потом не вытерпел и склонился: дышит ли?

– Маша, – осторожно провел он рукой по ее щеке. – Что с тобой?

Даже не вздрогнула стрекоза: только глаза приоткрыла и снова в себя ушла, будто над ней, кроме потолка, ничего не было.

– Мань! – занервничал Костя. – Ты чего ж так расстроилась?

Девушка еле заметно покачала головой.

– Не расстроилась? – продолжал допытываться Костя. – А чего? Обиделась? Я ж как лучше хотел… Как положено. Не хочешь меня с матерью знакомить, не надо. Твое дело. Слова тебе не скажу. Нет и нет… Только ты не молчи вот так вот, как сейчас. А то будто меня и нет здесь. Лежишь и молчишь. Ну хочешь, в кино сходим?

Маша упорно молчала.

– Не хочешь в кино? Давай пройдемся. Тепло на улице, хорошо.

– Я к маме хочу, – неожиданно вымолвила Машенька и села в кровати. – Поедем.

Услышав ее немного хриплый голос, Костя чуть с ума не сошел: что ж это такое происходит?! Он ей – про Фому, она – про Ерему, не хочу, не буду. И вдруг – на тебе: маму ей подавай.

* * *

В тот вечер Константин Рузавин в первый и в последний раз видел свою тещу – Глафиру Андреевну Соболеву, о существовании которой сегодняшним утром он даже и не подозревал. Эту женщину он узнал бы из тысячи других благодаря широко расставленным, как и у Маши, глазам. На первый взгляд сходство было настолько поразительным, что даже возраст не внес никаких специфических различий. Однако при более близком рассмотрении у Кости возникло странное ощущение: он почувствовал себя в опасности. И знал ведь – ничего ему не угрожает, а невнятная тревога все разрасталась и разрасталась. «Отчего?» – озадачился Рузавин и, тайком взглянув на Глафиру еще раз, ахнул. У Машиной матери были съевшие радужку расширенные зрачки, отчего глаза казались двумя черными дырами.

– От лекарств, – прочитала его мысли чуткая Машенька и уверенно протянула к матери руку.

– Здравствуйте, – поклонился теще Костя Рузавин и почувствовал исходящий от нее неприятный запах. Ни на него, ни на дочь Глафира Андреевна никак не отреагировала. Просто посмотрела и отвернулась.

– Мама, Костя, – попробовала довести начатое дело до конца Машенька и скривилась.

– Да, – просто ответила Глафира. – Я знаю.

– Она же тебя не узнает, – догадался Рузавин и попятился.

– Иногда узнает. – Маша тронула мать за плечо.

Глафира не пошевельнулась.

– Может, пойдем? – в надежде на чудо попросил Костя. – Потом приедем. Может, лучше станет.

– Не станет, – выдохнула Машенька. – Ее в интернат переводят. Насовсем. Доктор сказал, дома нельзя и здесь, в отделении, тоже уже нельзя. А там следить будут. Кормить. И ехать недалеко. Навещать можно будет. Лучше уж так? – словно перепроверяя себя, обратилась она к Косте.

Конец ознакомительного фрагмента.