Стрела бога

— Она говорила сегодня утром, что орехи кола у нее кончились.

— Тогда пойди к Матефи и попроси у нее.

— Стоит ли каждый раз беспокоиться об орехе кола? Я же все-таки свой, не посторонний.

— Меня не учили считать орех кола пищей для посторонних, — отвечал Эзеулу. — А кроме того, разве не называют у нас в народе глупцом того человека, который обращается с братом хуже, чем с посторонним? Но я-то знаю, чего ты боишься: мне говорили, что у тебя выпали все зубы. — С этими словами он достал из квадратной деревянной чаши кусок мела, имеющий форму головы ящерицы, и подкатил его по полу к Акуэбуе. Тот подобрал мелок и начертил на полу четыре прямые линии. Затем он набелил большой палец у себя на правой ноге и подкатил мелок обратно к Эзеулу, который снова положил его в деревянную посудину.

Вскоре вернулся Нвафо с орехом кола в чаше.

— Покажи орех Акуэбуе, — сказал ему отец.

— Я его осмотрел, — ответил Акуэбуе.

— Тогда разломи его.

— Нет. Пусть вернется царский орех в царские руки.

— Если ты настаиваешь.

— Да, настаиваю.

Эзеулу взял из рук Нвафо чашу и поставил ее перед собой между ног. Потом он положил орех себе в правую руку и произнес молитву. В конце каждого предложения он делал рукой резкое движение вперед, обратив открытую ладонь вверх и придерживая орех большим пальцем.

— Да будут живы Огбуэфи Акуэбуе и вся его родня. И да буду жив я со всей моей родней. Но просто быть живым — этого мало. Пусть будет у нас все, чтобы жить хорошо. Ведь бывает такая скучная, безрадостная жизнь, которая хуже смерти.

— Верно, верно.

— Пожелаем добра и тому, кто вознесся высоко, и тому, кто остался внизу. Но пусть позавидовавший другому подавится собственной завистью.

— Да будет так.

— И да будет всякое благо в стране Игбо и в стране народа, живущего у реки.

Затем он разломил орех и высыпал все дольки в стоящую на полу чашу.

— Фю-ю-ю-ю, — присвистнул он. — Посмотри-ка, что тут! Ну, духи проголодались.

Акуэбуе вытянул шею, чтобы лучше видеть.

— Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Да еще как проголодались!

Эзеулу взял одну дольку и бросил ее за порог. Следующую он отправил себе в рот. Нвафо вскочил, поднял чашу с пола и протянул ее Акуэбуе. На некоторое время воцарилось молчание, тишину нарушал только хруст ореха на зубах.

— Чего только не выкинут орехи кола, — произнес Эзеулу, дважды глотнув. — Я забыл, когда видел в последний раз орех с шестью дольками.

— Это действительно большая редкость, и увидеть такой орех можно только тогда, когда его не ищешь. Даже с пятью дольками попадаются не часто. Несколько лет тому назад мне понадобился для жертвоприношения орех с пятью дольками, так я вынужден был купить корзин пять орехов кола, прежде чем нашел нужный мне. Нвафо, сходи-ка в хижину к своей матери и принеси мне большой калебас холодной воды… Жара вроде нынешней является не с пустыми руками.

— Да, похоже, в небе скопилась вода, — подтвердил Эзеулу. — Такая жара — к дождю.

Поднявшись на ноги, но не распрямляясь во весь рост, он подошел к бамбуковому ложу и взял с него свой мешок из козьей шкуры. Его мешок был очень искусно сшит: как будто козу, которая обреталась в этой оболочке, вынули, как улитку из раковины. У мешка были четыре коротенькие ноги и настоящий козий хвост. Эзеулу вернулся с мешком на прежнее место и, усевшись, полез в него за своей бутылочкой с нюхательным табаком. Запустив руку в мешок по самое плечо, он нашарил бутылочку, поставил ее на пол и принялся искать ложечку из слоновой кости. Вскоре он нашарил и ложечку, после чего отложил мешок в сторону. Снова взяв в руки бутылочку, он поднял ее, посмотрел, много ли табаку осталось, и постучал ею по колену. Потом открыл бутылочку и отсыпал понюшку табаку в левую ладонь.

— Дай-ка и мне немного — голову прочистить, — попросил Акуэбуе, который только что напился воды, поданной Нвафо.

— Подойди и возьми, — ответил Эзеулу. — Не рассчитываешь же ты, чтобы я угостил тебя табачком да сам тебе его и поднес, дал бы тебе жену и нашел бы в придачу циновку для спанья?

Акуэбуе приподнялся с согнутой спиной и, опираясь правой рукой о колено, протянул левую ладонь к Эзеулу со словами:

— Не буду с тобой спорить. Твой ямс, и нож тоже твой.

Эзеулу пересыпал две понюшки табаку со своей ладони в ладонь гостя, а себе добавил еще из бутылочки.

— Хорош табачок, — похвалил Акуэбуе. На одной его ноздре остались следы коричневого порошка. Он снова насыпал горкой табак из левой ладони на ноготь большого пальца правой руки, поднес его к другой ноздре, закинул назад голову и раза три-четыре шумно вдохнул. Теперь уже обе ноздри были у него в табаке. Эзеулу вместо ногтя пользовался ложечкой из слоновой кости.

— Это потому, что я не покупаю его на базаре, — откликнулся Эзеулу.

Вошел Эдого, раскачивая калебас с пальмовым вином, который висел на короткой веревке, обвязанной вокруг горлышка. Он поприветствовал Акуэбуе и отца и поставил калебас.

— Я не знал, что у тебя есть пальмовое вино, — сказал Эзеулу.

— Его только что прислал владелец двери, которую я украшаю резьбой.

— А зачем ты принес вино в присутствии вот этого моего друга, который ест и пьет за всех своих умерших родственников?

— Но я не слышал, чтобы Эдого говорил, что он принес это вино тебе, — заметил Акуэбуе и, обернувшись к Эдого, спросил: — Разве ты говорил это? — Эдого рассмеялся и сказал, что вино предназначается им обоим.

Акуэбуе достал из своего мешка большой коровий рог и трижды ударил им об пол. Затем он дочиста обтер его края ладонью. Эзеулу тоже достал из мешка, лежащего подле него, свой рог и протянул его Эдого. Тот наполнил его рог, затем поднес калебас к Акуэбуе и налил ему. Прежде чем выпить, Эзеулу и Акуэбуе слегка наклонили свои роги, вылив по нескольку капель на пол, и чуть слышным голосом пробормотали приглашение предкам.

— Все тело у меня болит и ноет, — сказал Эзеулу. — Не думаю, чтобы пальмовое вино пошло мне сейчас на пользу.

— Куда уж тебе пить! — воскликнул Акуэбуе. Он уже опорожнил одним духом первый рог и сморщил лицо с таким видом, словно ждал, когда в его голове зазвучит голос, который скажет ему, хорошее это вино или плохое.

Эдого взял у отца рог и налил себе. Вошедший в этот момент Одаче поприветствовал отца и гостя и устроился рядом с Нвафо на земляном сиденье. С тех пор как Одаче стал исповедовать религию белого человека, он постоянно носил набедренную повязку из ткани для полотенец вместо узкой полоски материи, пропускаемой между ног. Эдого, выпив, снова наполнил рог и предложил Одаче, но тот отказался.

— А ты, Нвафо, не хочешь? — спросил Эдого, и Нвафо тоже ответил «нет».

— Так когда ты собираешься в Окпери? — обратился Эзеулу к Одаче.

— Послезавтра.

— Надолго?

— Говорят, на два базара.

Эзеулу, казалось, обдумывает это сообщение.

— Зачем ты туда идешь? — поинтересовался Акуэбуе.

— Они хотят проверить, как мы знаем священную книгу.

Акуэбуе пожал плечами.

— Я еще не уверен, что отпущу тебя, — сказал Эзеулу. — Но на днях я приму окончательное решение.