Стрела Габинчи
Шрифт:
– Будет сделано, ваше благородие. Сию минуту подадут.
Приказчик побежал распорядиться насчет воды, а Галлен подошел к своей двери, и едва он взялся за ручку, как дверь соседнего апартамента приоткрылась и оттуда выглянула девица лет двадцати пяти.
«Из купеческих…» – угадал кавалер, определяя сословие молодой прелестницы по челке. Женщины благородного происхождения зачесывали волосы наверх.
Черные глаза незнакомки сверкнули интересом, хищные ноздри затрепетали, но она сейчас же взяла себя в руки и, опустив глаза, закрыла дверь.
Если
В былые времена он легко отвлекался на краткие интрижки, однако со временем его служба стала так серьезна, что иногда он из охотника сам превращался в дичь.
Как-то раз ему подстроили знакомство с одной молодой особой, которой он сильно увлекся. Были даже мысли бросить ремесло, жениться и зажить своим домом.
Она оказалась не только красавицей, но и хорошо образованной женщиной. Бегло читала, писала тушью с крючочками и знала музыкальную грамоту. Тут бы ему и насторожиться – откуда в захолустье воспитанная дама? Но он уже был в ее полной власти и ничего не соображал, а под утро, после ночи жаркой любви, получил в бок кинжалом.
В тот раз Галлена спасли толстое покрывало да слабая для этих целей женская рука. Она сумела вырваться и убежать нагой, а он, истекая кровью, затребовал экипаж, уехал из города и отлеживался потом в горной хижине деревенского козопаса.
Болеть пришлось два долгих месяца, за это время он едва не лишился доверия своих высоких нанимателей. Однако все обошлось, работа, хотя с опозданием, им была сделана. Но на будущее Галлен навсегда зарекся пускаться в дорожные приключения.
50
В дверь постучали. Галлен открыл ее и впустил лакея с кувшином и начищенным медным тазом, в котором лежали свернутое полотенце и грубо отрезанный кусок весового мыла.
Пока слуга пристраивал на табурет таз, Галлен разделся до пояса.
– Готово, ваше благородие…
– Поливай, – сказал кавалер, склоняясь над тазом.
Слуга стал поливать, потом подал мыло.
– Что за женщина живет рядом? – спросил Галлен, намыливаясь душистым мылом.
– Супруга заезжего купца из Постокина.
– Постокин – это который под лордом Валленсом или королевский?
– Королевский город, ваше благородие.
– Давай на руки лей… Больше… Хватит… Остальное на спину.
Когда вода кончилась, слуга подал гостю полотенце, и тот, вытираясь, подошел к окну.
– Хорошее у вас заведение, чистое, и город прибранный. Впервые вижу, чтобы все гостиницы и постоялые дворы были в таком порядке.
– Да где же все, ваше благородие? Вы всех постоялых дворов не видали!
– А что же там, грязно?
Галлен подошел к слуге и отдал полотенце.
– Да не только грязно, ваше благородие, а еще и воруют!
– У постояльцев?
– Да у всех подряд! А в фаршете еще и зарежут!
– Да ну тебе врать, – отмахнулся Галлен, провоцируя слугу на откровенность.
– Не вру, ваше
благородие, я вам одну только правду! У нас в фаршетах и воры, и жулики, и головорезы наемные, которые без работы.– Что за головорезы?
– Ну дык солдатня, рейтары… И разденут, и кошелек заберут, куда там ворам…
– И много у вас фаршетов?
– Фаршетов-то?
Слуга начал загибать пальцы:
– В Рыбном тупике, на Привозной, в Поганом рву…
Он беззвучно пошевелил губами и показал пятерню:
– Пять, ваше благородие.
– Да, много, – согласился Галлен, доставая из кармана крейцер. – Держи, вот тебе за услугу.
– Спасибо, ваше благородие, – поклонился слуга и начал вытирать тряпкой пол.
– А торжище во сколько открывается?
– По праздникам в девять часов, а по будням в восемь.
– Ага, стало быть, уже открыто…
Когда слуга ушел, Галлен стал собираться. Он достал из сундука простую чистую рубаху и потертую куртку. Затем развернул войлочную шляпу с прожженными полями и выдернул мешок, в котором лежали простые растоптанные сапоги.
Штаны на нем и так были дорожные и в маскировке не нуждались.
Кавалер еще раз выглянул в окно – день ожидался теплый и куртка была лишней, однако под ней можно было спрятать кольчугу и ремень с кинжалом. А значит, придется попотеть – не в первый раз.
Еще один узкий кинжал удобно лег в кармашек за голенищем сапога. Его Галлен метал далеко и метко, поэтому всегда старался брать с собой.
Когда он заканчивал сборы, в дверь поскребся Бурт.
– Кто там? Ты, что ли, грязнуля?
Дверь открылась, и показался слуга, одетый в рубаху и портки из чистой мешковины. Из рукава торчала солома, на ногах были войлочные онучи.
– А где твое обмундирование?
– На крыше, ваше благородие… Сушится…
– Ну что же, очень хорошо. Вполне приличный вид, к тому же теперь ты совсем не пахнешь, – сказал кавалер, подходя ближе.
Бурт шмыгнул носом.
– Чего прикажете, ваше благородие?
– Прикажу сидеть на заднем дворе и ждать, пока просушится одежда.
– А питание?
– Жрать хочешь?
– Хочу. Булку-то у меня мул отнял. Собака. Я его сейчас самолично наблюдал, ячмень жрет в три морды и ухмыляется. Он же видал, как меня соломой драили и холодной водой поливали…
– Кто ухмыляется, дурак? Ты что, опять бредишь? Как может ухмыляться мул, ведь это животное? А ты с ним то ругаешься, то дерешься!
– Я его, мерзавца, очень хорошо понимаю, ваше благородие. Я на соломе в конюшне с малолетства воспитывался и лошадей с мулами перевидел больше, чем людей…
– Все, закончили разговор! – резко оборвал его Галлен. – Вот тебе крейцер на жратву.
– Крейцера мало, я ж хороший работник, мне на силу надо.
– На силу ты все пропьешь, поэтому вот тебе…
Галлен выхватил из сумки одну из припасенных магбургских булок и сунул Бурту.
– Вот булка в придачу к крейцеру. И не подходи к мулу, а то он у тебя и эту отберет…