Стрела Габинчи

– Не отберет, ваше благородие. Я ему сказал, что…

– Заткнись и пошел вон! Еще слово, и я тебя рассчитаю!

«Буммм!» – загудело над городом – часы на башне пробили девять часов.

Выпроводив Бурта, Галлен спустился по лестнице, поразив своей простецкой одеждой приказчика и двух носильщиков. Прожженная шляпа и растоптанные сапоги совсем не вязались с лицом и походкой гостя. Галлен об этом знал и, выйдя с гостиничного двора, пошел, слегка раскачиваясь и шаркая по мостовой, как ходят городские бездельники.

А при посещении фаршетов он собирался еще и кривить лицо, но пока этого не требовалось.

51

К рыночной площади кавалер шел безошибочно, ориентируясь по горожанам, который спешили за покупками с пустыми корзинами, а возвращались уже с полными.

Живые куры, зелень, горшочки с маслом и круги красноватых колбас – все эти дары рыночной площади двигались по улицам, сложенные в корзины, вливались в закоулки и исчезали за дверями зажиточных домов.

Истопники несли короба с углем, валяльщики – мешки шерсти. Кузнецы тащили кожу на мехи, портные – нитки, сапожники – гвозди и воск, а мясник с помощником купили дюжину новых ножей и на ходу обсуждали их достоинства.

Галлен вышел на торжище и с удовольствием погрузился во весь этот шум и переменчивый букет запахов.

Он прошелся между рядов, постепенно привыкая к местному колориту и примеряясь к новой походке.

На всех площадях имелась так называемая «длинная стена», расположенная напротив ратуши или здания купеческого собрания. На этой стене не было низко посаженных окон, и вдоль нее стояли отдельные лавки и лотки, а также загородки с овцами или привязи для лошадей и коров, пригнанных на продажу. Именно там, у скотного угла, шныряли воры и бродяги, бравшиеся за всякую грязную работенку.

Вот и теперь у стены стояли трое оборванцев, на лицах которых читалось желание поскорее опохмелиться, но пока Галлен подходил, двое ушли на промысел, и кавалеру достался последний, уныло смотревший на проходивших мимо горожан.

– Что, приятель, плохой день? – спросил кавалер, становясь рядом у стены.

– Чего? – спросил бродяга, удивленно глядя на подошедшего.

– Я говорю – на выпивку заработать хочешь?

Кадык пьянчуги дернулся, он молча кивнул, не до конца уверенный, что правильно все расслышал. В его состоянии любое слово могло показаться предложением к опохмелке.

– Вот тебе полкрейцера, пойди промочи горло и возвращайся – поговорить нужно.

Галлен подал бродяге монетку, и он тотчас поспешил к деревянной бочке, из которой крупная баба неопределенного возраста наливала кислое пиво, а глиняные кружки ополаскивала в деревянном ведре.

Встав в очередь за еще двумя жаждущими, бродяга посмотрел на ладонь, проверяя, на месте ли монетка, затем повернулся к наблюдавшему за ним Галлену и благодарно кивнул.

Подошла его очередь, он получил кружку пива и, немедленно ее выпив, попросил вторую – на полкрейцера выходило две.

Со второй бродяга уже не торопился, сделав глоток, он не спеша подошел к Галлену.

– У вас ко мне дело, ваше благородие? – спросил он, глядя на кавалера прояснившимися глазами.

Галлен поморщился, ему было неприятно, что в нем вот так сразу замечали «его благородие».

– Называй меня – приятель.

– Для моего приятеля, ваше благородие, от вас слишком сильно разит душистым мылом, – заметил бродяга и снова отхлебнул из кружки.

– Ну хорошо. Я ищу одного человека.

– Убить надо? – просто спросил бродяга.

– А ты убьешь?

– Сам – нет. Но у меня есть хорошие знакомцы, для них это плевое дело.

– А сам чего же?

– Жалостлив, ваше благородие. С рождения такой.

– Ну, может, это и к лучшему…

Галлен огляделся.

– Убивать никого не надо. Я ищу человека, который должен мне деньги.

– И где он может находиться?

– Я полагаю, что в фаршетах, в обличье наемника или рейтара.

– М-м… – понимающе кивнул бродяга. – И много должен, простите мне мое любопытство?

– Пятьдесят талеров.

– Серебром?

– Золотом, приятель. Золотом.

– О-о…

Бродяга покачал головой.

– Тогда вопрос понятен. За такие деньжищи из-под земли надобно доставать.

– Ну так ты поможешь?

– Помогу, ваше благородие, за вполне скромное вознаграждение в четыре крейцера.

– Пусть будет пять.

– Как вам угодно, ваше благородие.

– Откуда у тебя такая не скотская речь?

– Дык отслужил в ратуше писцом одиннадцать лет, а потом… Одним словом, покатился по наклонной.

Бродяга взвесил в кружке остатки и допил одним глотком.

– Кружку неси, морда! – подала голос торговка.

– Одну минуту, ваше благородие, сейчас вернусь.

Бродяга отнес кружку и, вернувшись, поправил на голове жалкое подобие шляпы, побывавшей, наверное, во всех лужах города.

– Слушай, что нужно сделать. Пройдешь по всем фаршетам, кроме одного, в который я пойду сам, и посмотришь, что за люди там сидят. Кто меня интересует, запомнил?

– Так точно. Пешие наемники и рейтары.

– Правильно. Главное – запомни, как они выглядят, чтобы потом смог описать.

– Запомню, ваше благородие, не сомневайтесь.

– Встретимся здесь в шесть часов. Ты будешь стоять у стены, я подойду к тебе сам.

– На «посидеть» что-нибудь дадите?

– Дам. Вот еще четыре крейцера, но не налегай, понимаешь меня?

– Приложу все старание, ваше благородие, – заверил бродяга, пряча деньги в бездонный карман мешковинных штанов. – А вы в какой фаршет пойдете?

– А ты как хочешь?

– Пойдите в тот, что в Рыбном тупике.

– А чего так?

– Меня там по весне били крепко. Три дня лежал.

– Хорошо. Я иду в Рыбный тупик. Как туда попасть?

– Это вам в слободку нужно.

– Какую слободку?

– Сейчас расскажу.

52

Ярсель открылся путникам из-за реденькой рощи, сразу за поворотом. Высокие крепостные стены, вереница возов – к воротам, вереница – от ворот. Город стоял удачно, и в нем велась большая торговля, однако слободки были отстроены не везде, с той стороны, откуда Клаус с Ригардом подходили к городу, дымили лишь две кузни и несколько красилен, стоявших над бурым от красок ручьем.